А теперь, возвращаясь к основной теме повествования, должен заранее предупредить, что в моей карьере военного разведчика не было ни бешеных автомобильных гонок, ни стрельбы навскидку из двух пистолетов сразу, как это иногда показывают в детективных фильмах. Жизнь разведчика и сложнее, и проще, нежели хотят ее видеть некоторые сценаристы и авторы авантюрных романов. Так вот, я не был на дружеской ноге ни с Даллесом, ни с Геленом, ни с шефом английской МИ-6 сэром Диком Голдсмитом Уайтом, ни с их более поздними преемниками, хотя имел среди своих знакомых немало натовских разведчиков. О том, как союзники грызлись между собой и подсиживали друг друга, разговор еще впереди. И читателям, наверное, будет небезынтересно узнать и о методах подрывной работы натовских разведок, и о том, как они собирают секретные сведения, вербуют агентуру в Советском Союзе и в других сопредельных странах военные и прочие атташе, а также их ближайшие сотрудники. Об этом речь пойдет дальше…
Как я оказался в бельгийской разведке? Мне нередко задают этот вопрос. И каждый раз отвечаю на него предельно кратко: случайно. Действительно, случайно. Меня, конечно, как и всех людей в нежном возрасте, волновали умопомрачительные авантюры танцующей шпионки Маргарет Целле, больше известной под именем Мата Хари, чья трагическая судьба стала сюжетом многих книг и кинофильмов, немеркнущая слава английского археолога и разведчика сэра Томаса Эдварда Лоуренса, чей столь высоко ценившийся в Интеллидженс сервис профессионализм в обеих областях до сих пор является непревзойденным образцом тайной работы в истории мирового шпионажа… Но тем не менее я никогда, даже во сне, не видел и не представлял себя в роли разведчика – профессии, столь заманчиво звучащей для романтически настроенных юношей и обывателей.
Впрочем, именно это обстоятельство, видимо, и сыграло решающую роль в выборе моей кандидатуры для работы в одном из отделов секретной службы Бельгии. Когда я стал "своим" в бельгийской разведке, один из сотрудников отдела, занимающегося подбором кадров, раскрыл мне за рюмкой аперитива секрет моей столь легкой проходимости в "святая святых". "Мон шер, – сказал он, – наши шефы всегда придерживались железного правила – не принимать на работу тех, кто или очень хотел, или, наоборот, не хотел переквалифицироваться в кадровых разведчиков и осесть в нашей конторе. Ты оказался золотой серединой, которая устраивала всех: не очень рвался к нам и не очень сопротивлялся, когда позвали. И поэтому ты здесь".
Что ж, может быть, оно и так. Но вернемся, как говорят французы, к нашим баранам. После приезда из Англии, где я служил в Королевских военно-воздушных силах, меня назначили в одно из подразделений министерства национальной обороны, занимавшееся подготовкой военных летчиков, которых Бельгия, в соответствии со своими обязательствами перед НАТО, должна была поставлять для военно-воздушных сил Атлантического союза. Американцы держали под контролем нашу службу. Мне довольно часто приходилось сталкиваться с заокеанскими инспекторами, чувствующими себя хозяевами положения. Я, как правило, докладывал им сводки о подготовке пилотов, которым предстояло затем отправиться в США на стажировку. Особенно нам досаждал один американский полковник из МААГа (консультативная группа по вопросам военной помощи), который наведывался к нам чаще других. Его терпеть не мог мой шеф. Едва завидев из окна вылезающую из автомашины нескладную фигуру полковника в ковбойской шляпе с широкими полями и с неизменной сигарой во рту, он бросал мне на ходу: "Беседуй с ним сам. А что касается меня, то меня нет", – и надолго исчезал из кабинета.
Прошло уже много лет, а я до сих пор помню презрительную ухмылку, изжеванную сигару в углу рта, скрипучий, как несмазанная дверь, и до удивления противный голос американского полковника, как будто наша последняя встреча состоялась вчера.
– Хелло, молодой человек! Мне нужен ваш шеф.
– Одну минуточку, посмотрю, на месте ли господин полковник.
Я уходил из приемной, топтался около двери пустого кабинета моего начальника, громко стучал в дверь и через несколько минут возвращался назад.
– Простите, но полковник вышел.
– Куда?
– Не могу знать.
– Это черт знает что! Вы работаете или развлекаетесь в борделе?
– Мы не были предупреждены о вашем визите.
– Я не обязан вас предупреждать. Надо сидеть на месте и заниматься делом!
Американец усаживался в кресло и клал ноги на мой стол. Говорят, что в капле воды можно увидеть море. Может быть. Но я твердо убежден, что нельзя по одному человеку судить о народе. Существует мнение, что все американцы кладут ноги на стол. Видимо, это не так. Ну, а если кладут, то, наверное, не в присутствии незнакомых людей и не в официальной обстановке. Ноги американского полковника на столе действовали на меня, как красная тряпка на быка. Приходилось всеми силами сдерживать неодолимое желание двинуть по его роже с раздвоенным подбородком. Но нужно было соблюдать субординацию.
– Может быть, я могу быть чем-нибудь полезен?
– Мне нужны сводки прохождения подготовки бельгийских курсантов.
– Они в вашем распоряжении.
– Да? Ну, тогда докладывайте.
Я делал подробный обзор тренировочных полетов и оценок теоретической подготовки наших ребят. Американец, сняв ноги со стола, что-то помечал в своем блокноте.
– Доложите вашему шефу, что я приеду завтра в это же время. Пусть ждет и никуда не выходит… Кстати, вы неплохо говорите по-английски, молодой человек, и могли бы работать в МААГе. Подумайте над моим предложением. Разумеется, получать вы будете значительно больше, чем в вашей паршивой конторе, черт побери! Гуд бай!
– Хорошо, я подумаю, господин полковник…
"Черта с два, – думал я про себя, смотря в спину удаляющемуся американскому инспектору, – ни в какой МААГ я не пойду ни за какие деньги. А вот за верность в моей работе шефу неплохо было бы дать мне надбавку в зарплате". Но просить надбавку не пришлось. Вскоре меня вызвал начальник секретариата министерства национальной обороны. "Завтра к трем часам дня, – сказал он, – вам надлежит явиться в отдел кадров министерства". "Зачем?" – спросил я вместо обычного "слушаюсь"… Начальник, ничего не ответив, пожал плечами, что могло означать и "ничего не знаю", и "не задавай дурацких вопросов".
Впрочем, мой непосредственный шеф поставил тот же "наивный" вопрос, когда я доложил ему о вызове. "Не знаю. Господин полковник мне ничего не объяснил". – "Странно. Но, надеюсь, вы не искали протекции, чтобы сбежать на другую работу?" – "Нет, уверяю вас. Я сам в полном неведении, о чем пойдет речь…"
Речь пошла именно "о другой" работе. Какой? На это не дал ответа и майор, перед которым лежало мое личное дело. Сначала он задал мне тьму вопросов в отношении моих предков, начиная с третьего колена, потом выразил удовлетворение от того, что я говорю на некоторых европейских языках, затем снял телефонную трубку и набрал трехзначный ("Следовательно, внутренний", – отметил я про себя) номер телефона.
– Привет, Шарль. Ты помнишь наш вчерашний разговор? Да… Он у меня. Думаю, что подойдет… Ты тоже? Ну и хорошо. Когда он должен явиться к тебе? Так, договорились…
Разговор шел обо мне, но я ничего не понимал. Майор явно забавлялся моим ошарашенным видом и растягивал паузу.
– Не волнуйтесь. Возможно, вам предложат более интересную работу. Вы ведь не против?
– Какую работу?
– Это объяснит майор Мартенс, к которому вы придете завтра к десяти часам утра вот по этому адресу. – Он протянул мне маленький листок из отрывного блокнота и встал из-за стола, давая понять, что визит окончен.
– Простите, месье, где работает майор Мартенс?
– Узнаете завтра. Желаю удачи.
Я вышел из кабинета, зажав в руке маленький листочек с адресом. Французский философ Блез Паскаль высказал как-то грустную мысль о том, что "человек – всего лишь тростинка, причем самая слабая в природе". Моя голова стала лихорадочно соображать: "Другая работа. Более интересная. Чего же тут плохого? Ведь не письма меня пошлют разносить, в конце концов, со знанием четырех языков, хотя в нашем странном мире случается и такое… Но почему столько таинственности и недомолвок?" На память пришло еще одно из изречений великих (я их коллекционировал всю жизнь) – на сей раз Иммануила Канта, которое очень любил мой отец: "Мысль без содержания пуста, интуиция без концепции слепа". Адрес на листочке ничего не говорил моим мыслям, а концепция разговора с майором ничего не подсказывала моей интуиции. "Подождем до завтра, – подумал я, – утро вечера мудренее".
На следующее утро без пяти минут десять я нажал кнопку звонка у входа в здание, адрес которого был указан на листочке. Дверь открыл дежурный в военной форме. "Вы к кому?" – "К майору Мартенсу". – "Ваши документы". Дежурный посмотрел список, затем дал мне бланк, который я должен был заполнить: фамилия, цель визита, с кем встреча, число, месяц и время заполнения бланка. Написав все, что требовалось, я вернул бланк. "Идите за мной", – сказал дежурный.
…Майор Мартенс оказался очень высоким и сухопарым человеком с вкрадчивым голосом. Он предложил мне сигарету и задал несколько вопросов, из которых сразу стало очевидным, что моя биография ему известна так же, как и мне, во всех тонкостях. Поговорив затем о погоде и последних кинофильмах, майор вдруг спросил: "Хотите у нас работать?"
Скажу прямо, мне давно осточертела работа по подготовке пилотов, не столько из-за конфликтов с нашими ребятами, которым приходилось обучаться в трудных условиях, сколько из-за скандалов с американскими инспекторами. Я постоянно был перегружен, не получая взамен ни морального, ни материального удовлетворения. Может, рискнуть? А майор, между тем, бесстрастным голосом начал перечислять те блага, которые я мог со временем получить.
– Господин майор, я, право, не знаю, чем мне нужно будет заниматься. Но исходя из того, что вы сейчас сказали, мне пока в принципе возразить нечего.
– Вот и отлично. Значит, договорились. Работа несложная. Вы будете моим помощником в некоторых делах, которые потребуют вашего знания иностранных языков и умения держать язык за зубами. Это не каламбур. Вы начинаете свою карьеру в "Ж. И.", что означает "служба безопасности и разведки". На прежней работе своему начальству пока ничего не говорите. Они все узнают в свое время.
Майор увидел, что я внимательно рассматриваю большую, во всю стену, карту Восточной Европы, висевшую над его головой, которая вся была усеяна красными, зелеными и белыми точками.
– С этой картой вы еще встретитесь, как только мы закончим некоторые формальности. До скорого свидания.
"Формальности" заняли не так уж много времени. Примерно через неделю мой авиационный полковник получил секретный приказ. Сказать, что он очень обрадовался моему "продвижению", было бы преувеличением. Я бы сказал даже, что он был крайне недоволен, даже взбешен фактом потери специалиста со знанием иностранных языков.
– Черт знает, что творится в нашем государстве! Вот почему шла вся эта мышиная возня с вами… А вы тоже хороши! Не могли сказать заранее – я бы отстоял вас от "гестапо".
Меня поразило столь непочтительное отношение полковника к нашей разведывательной службе.
– Почему "гестапо"?
– А вы думаете, что разведка – это пансион благородных девиц? Увидите, там зря денег не платят.
Шеф, теперь уже бывший шеф, не подал мне руки, хотя я вежливо и почтительно сказал ему: "Прощайте, господин полковник". Где мне было знать, что эту фразу я повторю слово в слово еще раз, через много лет, в других обстоятельствах и с другой интонацией…
…Зимой 1951 года я перешел на новое место работы. Майор познакомил меня со всеми офицерами службы. Многие из них не очень пришлись мне по душе. Молчаливы, неприветливы, подозрительны. Все на одно лицо. А вот майор нравился мне с каждым днем все больше и больше. Обаятелен, демократичен. Никаких начальственных ноток в голосе, никаких признаков высокомерия. И свое "отцовское" напутствие, когда мы однажды остались тет-на-тет, он произнес непринужденно, как будто шутя, хотя речь шла о вещах довольно серьезных.
– Дорогой Иоганнес, поскольку вы отныне полноправный "акционер" нашей конторы, разрешите дать дружеский, а если хотите – начальнический совет. Все, что здесь услышите, увидите и прочитаете, имеет гриф "секретно" или "совершенно секретно". Простых дел и бумаг у нас, как правило, не бывает. Поэтому никому, даже самым близким людям, не следует говорить о том, чем вы занимаетесь. Я не хочу запугивать вас, но слишком откровенные беседы одного из бывших наших офицеров со своей болтливой женой на служебные темы кончились тем, что ему пришлось пустить себе пулю в лоб. Вы себе представить не можете, как мы, его коллеги, огорчились, узнав об этом. А супруга покойного огорчилась еще больше, когда ей сообщили, что она даже пенсии за мужа не будет получать.
"Неплохо для начала, – подумал я. – А не лучше ли мне было оставаться на прежней работе?" Нет, мой новый шеф явно читал мысли на расстоянии. Словно отвечая на мой тревожный вопрос, он сказал:
– Кстати, о работе. Нас интересует все, что имеет отношение к авиации: военное оборудование, характеристики самолетов, аэродромы, наземные гражданские и военные сооружения, личный состав и размещение военно-воздушных сил во всех странах мира.
– Во всех?
Майор внимательно посмотрел на меня.
– Да, во всех. Конечно, в первую очередь нас интересуют исчерпывающие данные о военно-воздушных силах Советского Союза и его сателлитов. Но неплохо знать и о том, что делается за забором у друзей, особенно тех, что отделены от нас Атлантическим океаном. Они не очень откровенны, хотя, может быть, и нельзя требовать этого от великой державы, ведь она нас угощает шампанским, а не мы ее…
– Дружба, родившаяся за бокалом вина, проходит вместе с похмельем.
Я попытался поразить майора знанием старинных немецких пословиц. Но Мэртенс оказался на высоте:
– Иногда бывает и запой. Цицерон по этому поводу сказал точнее: крепкой может быть дружба между равными. Но все это из области лирики. Для начала вы ознакомитесь с некоторыми тематическими досье, а потом будете дополнять их, используя шифровки и документы, присылаемые нашими военными атташе.
Майор Мэртенс держал меня в стороне от дел, которые не имели ко мне непосредственного отношения. Может быть, проверял меня, присматривался. Во всяком случае, шифровки на тонкой папиросной бумаге от наших резидентов за рубежом, которые хранились под семью замками, он стал давать мне не сразу. А когда эти материалы стали ложиться на стол каждодневно, передо мной начала вырисовываться весьма странная картина работы бельгийской разведки, основным направлением которой явились Советский Союз и его союзники. В официальных и служебных документах они именовались "потенциальными противниками НАТО"…
Прошло некоторое время после моего официального зачисления в кадры бельгийской разведки, и майор Мэртенс поручил мне первое самостоятельное и "ответственное" (так он сказал) дело. Вы помните, я говорил о карте с цветными точками, которая висела в кабинете майора? Так вот, мне нужно было нанести на нее последние уточнения о наличии в тогдашних социалистических странах военных аэродромов. Для этого я получил доступ к совершенно секретной картотеке, которая постоянно пополнялась сведениями от военных атташатов и зарубежных источников. Мне дали задание проверить соответствие имеющихся на карте объектов с данными картотеки. Теперь уже стало ясно назначение цветных точек. Красная, например, означала аэродром с бетонированной взлетно-посадочной полосой длиной свыше 2000 метров; зеленая – с более короткой полосой; белая – вспомогательный аэродром, не имеющий взлетно-посадочной полосы с твердым покрытием. Другой раздел картотеки был посвящен размещению авиационных частей. В каждой карточке указывался номер полка, дивизии, воздушной армии, типы и количество самолетов. Заносились в карточки имена тех военных, которые имели генеральские звания, и тех, кто был рангом пониже, если занимаемые ими должности заслуживали внимания.
Позднее я получил возможность работать с разведывательными сводками, которые майор хранил особенно тщательно. В них содержалась информация, полученная от агентов. Каждый из них имел свою кличку, или псевдоним, как более деликатно выражаются литераторы. "Шарль", "Альфа", "Браво", "Квебек"… Несмотря на конспирацию, многим были известны настоящие имена тех, кто стоял за этими псевдонимами. О некоторых из них знали и американцы. На моей памяти – скандал, разыгравшийся между бельгийской и американской секретными службами из-за одного очень ценного агента, который всегда поставлял очень точную информацию. Янки попытались перевербовать агента, посулив ему значительно большее денежное вознаграждение, нежели он получал. Агент сообщил о попытке перекупить его шефу службы, и тот отправил американским коллегам гневный меморандум. История эта, правда, не получила своего развития, потому что американцы весьма недвусмысленно дали понять о нежелательности продолжения дальнейших разговоров на эту тему.
Постепенно у меня все больше и больше открывались глаза на характер работы. Я не был настолько наивным человеком, чтобы считать, что служба в разведке является благотворительной деятельностью по оказанию помощи пострадавшим от землетрясения, отнюдь нет. Но я был вначале убежден, что тружусь, так сказать, на благо национальной обороны. Однако практика постепенно развеяла мои иллюзии. Вся структура бельгийской разведки (а ее структура стала ясна мне буквально через несколько месяцев) была подчинена не проблемам национальной безопасности, а выполнению многочисленных заданий штаб-квартиры НАТО, которые на три четверти состояли из запросов, касавшихся экономики, политики, состояния вооруженных сил Советского Союза и его партнеров. А поскольку в штаб-квартире хозяевами были американцы, то именно от них приходили всевозможные циркуляры, начинавшиеся весьма категорично: "Штаб верховного главнокомандующего объединенными вооруженными силами НАТО в Европе настаивает, чтобы…", "Разведывательный отряд настоятельно советует…" и т. д.
Однажды в наш отдел пожаловал из Парижа американский генерал Джон Швейцер. Ему надо было перепроверить данные о строительстве аэродромов около Гросс Дельна в ГДР. Судя по информации, которую мы получили от одного из оперативных отделов службы, в этом районе работали два агента, которые давали разноречивую информацию по одним и тем же вопросам. Когда приехал американский генерал, шеф попросил меня принести досье "Гросс Дельн" и оставить их вдвоем. На другой день майор сказал: "То, что мы сообщили штабу верховного главнокомандующего, представляет чрезвычайный интерес. Кстати, советую развивать вам личные связи с американцами, они знают больше нас".
Вообще-то наши офицеры из различных служб поддерживали довольно тесные контакты с военными атташе и другими имеющими отношение к разведке лицами из союзнических стран, чтобы выудить максимум сведений по проблемам, о которых мы были мало информированы. При этом использовался метод "Ты – мне, я – тебе". Правда, каждая из сторон старалась обойти партнера. Вспоминаю одну забавную историю, когда бельгийскому офицеру, сообщившему важные сведения американскому коллеге, последний подкинул под видом "агентурного донесения" перепечатку статьи из какой-то американской газеты.