– Собирайте все, что стоит на одной ноге и несите ко мне, а я выберу что годное, а что нет. Собирали все подряд и мухоморы и поганки, но бабушка, конечно, хорошо разбиралась в грибах, переберет, заставит чисто вымыть, поставить их варить. После варки еще не раз вымыть и только потом посолит, и мы высыпали их в бочечку под пресс. Так за осень и насолили полную и опустили бочечку в подвал, где овощи. Да еще и насушили полный мешочек, он у нас стоял на боровку печки, зимой мы варили с ними суп.
Пять месяцев не ходила бабушка. Все пять месяцев мы одни командовали домом под ее управлением. Самое тяжелое было, это стирать наши одежонки. Женя это не умел. Мыла нет, надо делать щелок, а это не просто для мальчика. Ходили мы все грязные, рваные. Одежонка, что была, порвалась. Да и та мала, стала, новой взять не откуда, а мать все не едет и никаких от нее известей. От голода и от грязи мы все завшивели, сидим, как зверята дома, в школу не ходим. На дворе поздняя осень, грязь, холод.
Стала бабушка чуть приступать на ноги, по комнате с палочкой едва передвигается.
Взялась за нас, был у нее кусочек деггярного мыла в запасе, вначале нас намазала всех керосином, натопила печку, всю нашу одежонку на мороз, а нас вымыла потом с этим мылом. До сих пор помню этот запах, керосина и дегтярного мыла. Но всю нечисть с нас вывела, потихоньку привела нас в порядок.
Где-то после зимних каникул заставила нас с Женей ходить в школу. А мы столько пропустили, было очень тяжело догонять своих одноклассников. Женя учился очень хорошо, он был способный и быстро догнал, а потом он был постарше, поумнее, нет, нет да занимался дома сам. А я была даже рада что не надо ходить по грязи, в осеншою распутицу в школу, очень отстала. Но ничего моя учительница Мария Ивановна понимала нашу обстановку и нередко оставляла меня после уроков, чтобы помочь догнать мне класс. Она обязала моего соседа по парте Толю ходить ко мне домой и помогать делать домашнее задание. И Толя ходил, хотя мы больше игрались, чем занимались, особенно если бабушки дома не было. Так прошла зима, с большим трудом я закончила второй класс.
Весной, вся наша малосильная команда принялась сажать огород. Ноги у бабушки болели, и копать огород она не могла. Мы все вместе с трудом вскопали огородец под грядки и посадили овощи. А вот под картошку сил у нас не хватало и бабушка решила:
– Будь, что будет, давайте сажать в не копаную землю, пока трава еще не взялась расти.
И мы стали сажать, делали ямки и кидали в нее картошку и засыпали. Так посадили весь огород. Ничего взошла, только все лето пришлось нам полоть огород от травы.
Еще была одна у нас тяжелая работа. Кончились у нас запасы дров, нечем топить печку. Замерзнем, да и готовить еду надо, а дров взять негде. И решила бабушка эту проблему так, как говорится: – Голь на выдумки хитра!
Жили мы на окраине, кругом кусты и деревья. И вот с утра все идем в кусты, бабушка рубит все подряд, а мы малыши тащим их к дому. Натаскаем, потом бабушка рубит их, какие покрупнее на дрова. А мелкие сучья и хворост рубит и вяжет в пучки, а мы все складываем в поленницы. Пусть за лето сохнет. Много таких поленец наложили вокруг дома. Так всю зиму и топились, бабушка в печь положит две-три полена, а потом пучки, они сухие вспыхивают, трещат, а нам весело, музыка. Сидим вокруг горящей печки. А бабушка рассказывает нам всякие сказки, пока глаза закрываться не станут.
А наши маленькие ладошки все в занозах, вечерами бабушка вынимает их нам, мы плачем, больно.
Почти два года не было матери, наконец, объявились. Проблемы были с молодым мужем. Не очень хотел он возвращаться назад, да и с поездами тоже было тогда не просто, они почти не ходили.
По возвращению бабушка долго не разговаривала с матерью. Обидно и горько ей было услышать от нее первые слова матери:
– Что же это ты девку мою так запустила, на кого же она похожа? Худая, драная!
– А не хочешь узнать доченька, как мы вообще выживали эти трудные два года, Что стоило твоей матери, чтобы сохранить детям жизни?
Вообще поскандалили. Меня забрали с собой, бабушка осталась со своими детьми. Работать ее после болезни уже не брали в столовую. Как дальше жить, никаких доходов, только огород, да три курицы. Конечно, мать с отчимом делились теми крохами, что зарабатывали. Михаил пошел работать на полигон в цех, заряжать аккамулятоы для вновь отремонтированных танков.
Решили на семейном совете завести корову. Конечно, денег на ее покупку не было, а купили маленькую телочку у подруги матери Насти Щербака, да и то, отдав только небольшую часть, а оставшиеся деньги мать ходила к ней отрабатывать на покос. Себе тоже заготовили на зиму для своей телочки сено. Сарая теплого у нас не было, и решили держать зиму телочку дома. Отгородил ей отчим закуток в кухоньке и бабушка каждый день у нее убирала. Нам очень нравилось играть с нашей Зорькой, пока она была маленькая. Весной она подросла и ей сделали сарайчик и перевели туда, она привыкла к нам и везде за нами ходила. Мы научили ее бодаться. Пока маленькая было интересна. А вот наша Зорька выросла и чуть что не по ней, пускала в ход рога. Бабушка очень любила свою коровку, ухаживала за ней, как за ребенком. И молоко корова отдавала только бабушке, мать пробовала ее доить, бесполезно. Рада бабушка безмерно, -
– Славу Богу, дети теперь с молочком!
Она поила нас парным молоком, а часть старалась продать в городке семьям военнослужащим. Так у нее появились небольшие деньги, теперь можно купить хлебушка и немного жира, чтобы заправлять пустой суп. Я помню все тогда готовилось на этом жире, назывался он "маргусалин", говорили, что делали его из нефти, я не уверена, то это так. По вкусу он напоминал топленое свиное сало, другого ничего не было, про мясо и сливочное масло уже давно все позабыли их вкус.
Но теперь появилось молочко и это было счастье, хотя его было немного, надо, же выкроить и для продажи.
Однажды бабушка пасла вечером свою Зорьку около дома. Днем было жарко и Зорька стояла в сарае, поэтому ее и выгнала бабушка попасти вечером. Я конечно с бабушкой, я по-прежнему пропадала у нее, жили – то почти рядом.
Зачем-то бабушке понадобилось сходить домой, она мне и говорит:
– Ты попаси ее Маня, я сейчас вернусь, только не пускай ее домой, пусть травки поест.
Ушла бабушка, а чтоб мне не было скучно дала мне кусочек черного хлеба с селедкой. Я сторожу Зорьку, а уже холодновато и бабушка надела на меня мамин старый цыгейковый полушубок и подвязала его шарфом, полушубок мне почти до пят.
Мне скучно без бабушки, есть не хочу этот бутерброд с ржавой селедкой. Зорька ходит рядом, и я решила ее угостить моим бутербродом, этим лакомством. Толи ей не понравился мой бутерброд, толи мой вид, только вдруг подхватила она меня на рога и понеслась по лугу. Я ору благим матом, а она еще пуще взбрыкивает. Выскочила из дома бабушка с палкой на Зорьку, та швырнула меня на землю и вновь нацеливает на меня рога. Но тут уж бабушка не дала меня в обиду, угнала ее домой. А я, насмерть перепуганная, почти не пострадала. Только на животе была глубокая царапина. Спас меня мамин полушубок, он толстенный, его Зорька рогами не пропорола. да и зацепила она меня за шарф, я и повисла на рогах. А когда сбросила, опять же полушубок смягчил падение. И после этого случая стала мать уговаривать бабушку сдать Зорьку на мясо и купить другую корову. Ну, хорошо, на этот раз все обошлось, а если она еще кого до смерти забодает? Как с этим жить? Бабушка плачет, жалко любимицу, но пришлось согласиться с матерью и сдать ее, вернее ее просто обменяли в заготконторе на другую. Бабушка тут же переименовала ее в Зорьку. Эта коровка была спокойная, тихая, даже я пробовала ее доить. Стала основной нашей кормилицей для бабушки с детьми.
Мать с отчимом, отделившись, вскоре переехали жить в подсобное хозяйство от танкового полигона. Оно находилось неподалеку от бабушки, у речки. Там Михаил получил работу, заведовал конюшней с лошадьми. Он любил и разбирался в лошадях. Дали нам комнатку в бараке, где жили одни работники этого хозяйства. Барак был большой, длинный по торцам два выхода с крыльцом, а между ними длинный коридор, куда выходили все двери из девятиметровых комнаток. Вот такую комнатку дали и нам. Вся мебель две кровати и столик, чтобы было где поесть. У двери маленькая печка, которая топилась с коридора, как и у всех. Жили все хоть и очень бедно, но дружно. Почему многие с радостью пошли работать в это подсобное хозяйство; во-первых, дали жилье бесплатно, во-вторых для всех работников трактор пахал огород под картошку, потом каждому отмерялась полоска, пожалуйста, сажай и ухаживай. В-третьих, всем были построены рядом с бараком сарайчики и разрешалось заводить скотину, можно было почти бесплатно взять на свиноферме хозяйства взять своим работникам маленького поросенка, что тогда было не достать на стороне, даже имея деньги людям приходилось ездить за маленькими поросятами, кто хотел иметь скотину, или в Москву на рынок, или в Можайск. А электричек, как сейчас тогда не было, поезда, проходящие и то редко ходили. Поэтому все были рады устроиться в подсобное хозяйство на полигон работать, часть помогала своим работникам начать жить на новом месте. А домик, куда от бабушки ушли жить мать с отчимом совсем развалился и мы боялись, что он в одночасье может рухнуть. Вот и решили устроиться Михаилу в подсобное. Это было недалеко от бабушки, у речки Тросна, весь ее высокий берег был занят под парники и рядом огромное поле под овощи. Благо река рядом, не было проблемы с поливом.
Люди были благодарны, ведь работать было негде. А здесь, рядом с домом. Часть оказывает посильную помощь, а потом, работая на скотном дворе, можно было и немного брать кормов и для себя. Начальство смотрело на это сквозь пальцы, понимая бедственное положение людей. Ведь ничего нельзя было купить, не было даже магазинов, один был продуктовый только в самом городке. Мать по – прежнему работала в детском садике.
Михаила, отчима, я естественно, не называла никак, да и мать до сих пор не могла назвать "мама", а мамой по-прежнему иногда называла бабушку. Я понимала, что это плохо, но никак не могла отвыкнуть, тем более, что, ни мать и бабушка не стремились мне помочь. Они обе не обращали на это никакого внимания.
Случилось неприятность, пропала у отчима из его табуна лошадь, долго искали ее по всем лесам, бесполезно, как в воду канула. Михаила уже уволили и собирались судить.
А лошадь неожиданно нашлась почти рядом с конюшней. Она провалилась в старую военных времен землянку полную воды и там утонула. Судебное дело прекратили, и устроился он обратно на полигон в аккумуляторный цех. На его место пришел новый заведующий, деловой и знающий, что ему надо от жизни. Прежде всего, он занялся устройством своего жилья.
По-над речкой когда-то стояли два длинных барака. Кто их строил и для кого не знаю, они оба были очень старые. Местные жители, а их, было, немного вспоминали, что перед войной эта территория была под военными, и здесь проходили учебные занятия военных. В бараках были учебные классы, рядом было небольшое стрельбище. Что было здесь раньше никто не знает. Но к реке шла хорошая дорога от самой станции, и был отличный деревянный мост через реку и дорога уходила дальше через лес до большой деревни Дюдьково, которое еще при Екатерине 2, было вотчиной князя Дюдькова.
Так вот второй старый барак был пустой, он был в аварийном состоянии и его собирались сносить. Так этот новый заведующий быстро нашел ему применение. Под его распоряжение были присланы пленные немцы для восстановительных работ в хозяйстве. Они пахали сеяли, заготавливали корма для скотины. И заведующий использовал их для работы в собственных интересах. Они помогали ему из развалившегося барака собрать ему дом и довольно хороший. Все вокруг возмущались его действиями, но все почему-то сходило ему с рук.
В оставшуюся часть барака, в небольших два покосившихся закуточка, вселилась семья беженцев с Кавказа, мать с дочерью, арабки по национальности и исповедовали ислам, что почему – то всех вокруг возмущало. Они сами слепили там печку и стали жить. Матери было около 75 лет, а дочери лет 35. На что они жили неизвестно, только дочь, ее звали Мотя, долго никуда не брали на работу. Они были очень смуглые, плохо разговаривали по-русски, особенно бабка, ходили во всем черном, прикрывая платком даже лицо.
Их сразу все почему-то невзлюбили и боялись. Называли не иначе как "черные", а старую бабку прозвали "колдунья" и старались обойти их стороной. Спустя некоторое время Мотю все же взяли работать в подсобное на парники.
А мать жалела их и нередко заставляла меня отнести "черным" молочка, яичек, картошки. Я с ужасом входила в их полуразвалившиеся хоромы. Боясь, что старая бабка меня заколдует.
Но они были просто несчастные люди, выброшенные войной из родных мест, оставшиеся без крова и средств для существования. Они долго там жили, принимая как должное косые взгляды окружающих их чужих людей. Когда всех выселяли из барака. Полигон и им предоставил комнатку на полигоне. Потом Мотя вьшла, замуж за русского парня и у нее росло трое ребятишек, бабушка умерла. И эта тетя Мотя все время дружила с матерью, помня ее доброе отношение к ним в трудное время.
Пленные немцы, присланные на помощь подсобного хозяйства, тоже голодали, как и мы и нередко катали нас на лошадях за кусочек хлеба и конечно нам за это попадало от родителей. Работы в подсобном было много, ведь этим кормились люди всего полигона. А сам полигон работал день и ночь. Туда свозили подбитую технику со всей области, от станции была специально сделана ж.д. ветка, она и теперь существует, правда для других целей.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Возле подсобного хозяйства, что расположилось у реки Трасна, проходила железная дорога. Поезда по этой ветке ходили очень редко. Она была срочно проложена от ст. Кубинка перед самой войной. Ходили по ней исключительно товарные поезда. Берег, где расположилось наше хозяйство, был довольно высокий, чтобы вывести мост через речку не очень высокий. Железнодорожное полотно шло по нашему поселению, как бы в туннеле, нам поездов не было видно, а выскакивал поезд только у самой речки на мост. И по другую сторону ж.д. отрезалось несколько домиков и жителям этих домов стало очень сложно переходить к нам, уж очень был крутой подъем и спуск через ж.д. Конечно можно было обойти кругом, но для этого надо спуститься к реке, там перейти через невысокую насыпь и вновь подняться в поселок, а это далековато, а бездорожье, особенно в распутицу, зимой было очень не удобно, люди и мучились. Когда спешно строили ветку, никто не подумал о жителях, каково им будет.
И у самого почти обрыва стоял маленький старый домик. Там жила одинокая женщина с дочкой Валей, мне ровесницей тетя Даша, совершенно безликая, вечно укутанная в старье, как старушка, хотя ей было всего 30 лет. Муж с начала войны на фронте и никаких вестей, пропал без вести. А значит она даже на ребенка не получала никакой пенсии. Работала она на конюшне, убирала за лошадьми. Шли 1946-47 годы, самые тяжелые, в это время и пригнали к нам пленных немцев. И тетя Даша сошлась с одним из них, ему даже разрешили жить у нее на подворье, маленьком, покосившемся домике появился хозяин.
Этим своим поступком, она восстановила против себя все население поселка, ее даже не ненавидели, ее просто презирали. Ей в лицо и вслед откровенно говорили "шлюха", "фашистская подстилка". А она, опустив голову, молча, проходила мимо, но продолжала жить с пленным Фрицем, которого все тоже звали не иначе, как "фашист."
Да людей и понять было можно, жители, в основном вдовы с детьми. Ведь только-только этот Фриц стрелял на фронте в моего, другого третьего отца, мужа, брата, сына, а может и в отца этой маленькой робкой Вали, а Даша взяла его в сожители к себе в дом. Трудно! Да, очень! Но ведь другим тоже нелегко. А тем, у которых осталось по двое – четверо детишек им как?
Это конечно был вызов всем вдовам и сиротам. Оскорбление памяти погибших на фронте. Тетя Даша была в поселке изгой. И ее дочь Валя невольно тоже стала изгой. Она играла только около своего дома одна. Мы ее просто не замечали.
Родилась у тети Даши дочь от этого немца, назвали ее Эммой. Но ее все почему-то звали Миля. Так они и жили, изолированные от людей года.
Неожиданно вернулся муж тетя Даши дядя Ваня. Он был все это время в плену в Германии.
Вернулся он инвалид, об одной ноге, другая была деревяшка.
Это был добрейшей души человек. Все поселение замерло, что-то будет теперь??
А ничего не было. Дядя Ваня простил свою жену. Немца выпроводил восвояси, никакого скандала не было. А, наоборот, перед всеми стал защищать свою Дашу:
– Ну что тут худого? Она ведь считала меня погибшим. Она робкая, тихая, ей одной никак не выжить. Молодая. А мужиков нет, кому она нужна? А что немец, военнопленный, ведь тоже человек, солдат, не по своей воле пошел к нам воевать, что же его тоже винить. Я сам был 4 года в плену и к нам по разному относились местные немцы, одни ругали, другие жалели. Что ж оно и понятно. Даша не виновата, всему виной воина. Спасибо, дочь сохранила, да сама выжила, за что же ее ругать. А что ребеночек родился, это ничего он-то здесь вообще ни причем.
И дядя Ваня удочерил Милю, никогда ни словом, ни делом не попрекнул в измене жену. Сколько его помню все он чоботарил; шил, подшивал обувь, он и в плену этим занимался. А тетя Даша, понятая и одобренная мужем, расправила плечи, стала смелее смотреть людям в глаза, все с удивление увидели в ней совсем еще молодую женщину.
Постепенно боль и горечь утраты погибших у людей утихла, и острота ненависти и возмущения поведением ее тоже стала забываться. Они мирно жили с мужем, растили двух дочерей. Валя, закончив школу кончила курсы машинописи и работала машинисткой в соседней воинской части, там и замуж вышла за прапорщика, получили там квартиру, растит двух детишек.
А Миля (Эмма), белобрысая, копия Фрица, заканчивала школу, познакомилась с солдатом, который служил в прожекторной срочную службу, парень был с Прибалтики и они с Милей были очень похожи.
Тетя Даша была против этой дружбы, отец же, наоборот, защищал их. Миля забеременела, скандал, девочка, еще в школе учится и вдруг такое? Мать настаивает на аборте, а Миля ни в какую, буду рожать. А тут еще парень демобилизовался и уехал в свою Прибалтику. Переполох, брошенная девочка вот-вот должна родить.
И неожиданная новость, приехал отслуживший парень со своими родителями за Милей. Он очень ее любит. Справили свадьбу и Миля уехала с мужем к нему в Прибалтику. Живут они в своем небольшом хуторе под Юрмалой, свое фермерское хозяйство. Спустя некоторое время умер дядя Ваня, война, плен – здоровья не прибавляет. Тетя Даша осталась одна. И я узнаю, что приезжала Эмма со своими сыновьями и забрала мать к себе в Прибалтику. А старшая, Валя и теперь живет в Кубинке, у нее отличная семья. Вот такая судьба семьи.
Неожиданно заболели в хозяйстве лошади какой-то заразной болезнью и стали дохнуть и было решение анулировать все поголовье. Лошадей забили, свезли в лес, залив хлоркой закопали, чтобы звери не растаскали. Правда закопали не слишком глубоко, была зима.