В ту пору было очень много по лесам волков и нередко они стаями выходили прямо к домам. Люди, изголодавшиеся, столько лет не видевшие мяса, стали пробираться к этим ямам, откапывать забитых лошадей и уносить лошадиное мясо домой.
Вымачивали его в марганцовке, отваривали в нескольких водах и ели.
Михаил с матерью тоже ходили за этим мясом. Помню первый раз, принесли; мать отварила и дала собаке, та ничего съела и просит еще. Потом стали и мы понемногу сами есть. Естественно принесли и бабушке, она тоже готовила его и давала детям, только сама в рот не брала. И. не потому что это мясо было заразно, а потому что бабушка считала, то грех великий есть лошадиное мясо, лошадь, как и человек, создана для работы, а не для питания.
Я живу то у матери, то у бабушки. Отчим сильно выпивал, особенно в день получки и аванса. Пьяный буянил и лез драться к матери, бабушка возмущалась, переживая за меня.
– Живи сама со своим алкоголиком как хочешь, а ребенка, зачем калечить? Что девочка у Вас видит? Мат, перемат, да драки?
Забираю Маню к себе, не дам сироту обижать! Мать ругаясь, не отпускает меня.
– Ничего с ней не станет, большая уже, должна понимать, пусть дома мне помогает; огород, скотина, мы целый день на работе, подумаешь, выпьет Миша иногда, все пьют.
А я уже большая, заканчиваю 4-ый класс. На полигоне только начальная школа и в класс нас переводом направляют учиться на село, там семилетка. В то время было обязательное образование семилетнее. А на самой станции есть еще одна школа десятитилетка, но туда нас не берут, это только для детей железнодорожников. Женя наш на селе заканчивает 7-ой класс.
Меня, опять же по настоянию бабушки, решили отдать в железнодорожную школу, она считалась очень хорошей. Мать пошла с моими документами и ей, конечно, отказали, нет мест. Бабушка, узнав, что несколько ребят с полигона взяли в эту школу, взяв меня, пошла к самому директору. До сих пор помню, как она, не обращая ни на кого внимания, таща меня за руку, прошла прямо в кабинет к директору и прямо с порога начала свою возмущенную речь, забыв даже поздороваться:
– Вот полюбуйся, сирота, отец погиб, у меня их трое, а места ей в Вашей школе не нашлось! Детям, у которых богатые отцы живы и здоровы, есть, а ей нет! Твои тоже, наверное, здесь учатся? Конечно, за нее заступиться некому, вот только старая больная бабка. Отец – то ее в земле лежит, а ты вот тут командуешь, над ребенком измываешься!!
Директором школы был инвалид войны, об одной ноге, Александр Петрович Новиков, замечательный преподаватель истории и хороший человек. Он, молча, встал с костылем и подошел к нам, поздоровался и усадил бабушку на стул, попросил учителей, что были у него в кабинете выйти. Он не возмутился гневной речью бабушки, а спокойно стал расспрашивать ее о нашей семье, как живем, где, а меня отправил погулять на улицу.
О чем они дальше беседовали, не знаю, бабушка на этот счет не распространялась, только вышла из школы сияющая:
– Ну, вот взяли тебя сюда учиться! Доброе дело всегда победит. Не горюй касатка, пока жива твоя бабка, не дам никому тебя в обиду!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
И так я пошла в 5-ый класс учиться на станцию. Ходить было далеко, около 5-ти км, так же как и на село. Особенно плохо осенью и зимой, в распутицу бывало, что и пройти было нельзя, и мы все сидели дома. Мне, откровенно говоря совсем не нравилось, что мне одной надо было учиться в железнодорожной школе, когда весь класс перешел на село и мой сосед по парте и двору Толя тоже. Но мы по-прежнему вместе шли в школу до минского моста, а там я одна шла на станцшо, а ребята на село. Сапог резиновых тогда было не достать, вечно все простуживались, шлепая по воде и грязи в наших опорках.
Перебравшись в подсобное хозяйство, мы как бы вновь все ребятишки оказались рядом, соседями, как и жили в нашем разрушенном городке, вместе учились, росли. Теперь у нас у каждого были обязанности по дому: накормить скотину, убрать дом, натаскать воды и полить огород, полоть и окучивать картошку, заготавливать дрова. В этом не простом деле заготовка дров для нас, подростков 9-10 лет, была особая статья. Конечно, доставали, кто, где мог дрова на зиму, но мы ребятишки должны были помогать родителям, как могли. Придя со школы, брали веревки и шли за речку собирать сухие сучья и валежник и несли домой, отдыхая через каждые 50 метров, путь был не близкий. Этим топились летом, ведь готовить надо было на чем-то, а хорошие дрова берегли к зиме, она ведь долгая и холодная. Вообще летом весь барак практически жил на дворе. Чуть поодаль от барака шел неглубокий овражек. Так вдоль него у каждой семьи были сложены маленькие летние печки, на них все и готовили нашими дровами. Здесь же вечерами все и ужинали, беседовали, взрослые отдыхали от трудового дня, дети играли, по комнатам расходились только спать ложиться. Что там делать в 9-ти метрах, ни радио, ни телевизоров не было. А по выходным, всем калганом взрослые и дети, за длинным столом перед бараком, играли в лото, ставка одна копейка.
Нам ребятишкам, особенно это нравилось, было весело. Если кто – то из детей баловался, ругала любая мать и это было нормой, все вместе старались воспитывать детей. И мы слушались, тоже принимая это за норму. Горе и радость у людей была одна, помочь друг другу выжить в то тяжелое время. Если у кого-то из детей родители по каким-либо причинам задерживались на работе, они были спокойны, соседи накормят и уложат детей спать. Это тоже была не обсуждаемая норма.
Лидером нашей малосильной команды был Коля. Они жили тоже в бараке, мать с двумя мальчиками. Коля был удивительный мальчик, добрый, умный и очень любознательный. Его интересовало все, нам тогда казалось то Коля все умеет и знает, со всеми вопросами мы ребятишки шли к Коле. А старше он меня был всего на один год. Вечно он чтото конструировал, изобретал, чинил. В 10 лет он сам сделал приемник, когда у нас и электричества еще не было и он работал. Никогда никого не обижал. У каждого из нас были обязанности по дому: огород, дрова, уборка. Картошку сажали весной взрослые под плуг, а вот ухаживать все лето за ней, это уже было наше дело. А ее нужно, как взойдет, прополоть от травы, затем до цветения два раза окучить, это все делали дети. И Коля, как только мы управлялись по дому, отдавал команду, стуча в двери наших комнат по длинному коридору:
– Пошли на картошку!
И мы все с тяпками шли каждый на свою полосу и выполняли наряд, что получили от родителей. Мне всегда было необходимо прополоть или окучить пять грядок, а они очень длинные, через все поле. И всегда, кто вперед управлялся, помогали отстающим, это даже не обсуждалось, ведь нам надо после огорода всем вместе идти в лес по дрова, опять во главе с Колей. Этими дровами нам надо к вечеру растопить наши уличные печурки и поставить варить ужин к приходу родителей с работы. Как только они возвращались, мы передавали им бразды правления по дому и были свободны, всем гуртом шли играть в лапту или в волейбол, прятки до темна – это наше время.
И уже став большенькими, мы уже стали по-другому относиться к нашим мальчикам. И моя закадычная подружка Люся, а у нас не было никаких друг от друга секретов, была влюблена в Колю очень серьезно, на всю жизнь. Но судьба порой оборачивается к нам совершенно не предвиденно.
К одним из наших соседей по бараку приехали из Москвы гости, женщина с дочерью. Девочка нашего возраста. Это был как обрубок, холеная девица. Вся вычищенная вымытая, нарядная, в соломенной шляпке, белых лакированных туфельках и, несмотря на свои уже 11-12 лет, держалась за ручку матери. И наш Коля без памяти влюбился в эту "жирную", как мы ее тут же окрестили. Его очевидно, тогда подростка, поразила та огромная разница, между нами девочками, нами загорелыми до черна, худыми в драных заплатанных платицах и этой, всей отмытой, разодетой, как кукла в шелк девочкой. А что она толстая, неповоротливая, да и совсем не интересная, этого он просто не видел. И это чувство не покидало его до Армии. Уходя в Армию, Коля неоднократно ездил к этой Нади в Москву. Но она даже разговаривать с ним не хотела. Это было большое разочарование в его жизни, это сломало его и он махнул на себя рукой. Мы все ждали от Коли очень многого, он ведь был такой умницей, а всего растратил себя на других. После Армии заставил больного ногами брата идти дальше учиться:
– Сначала Валя иди ты учись, а я пойду работать, матери двоих нас не потянуть. И Валентин поступил на экономический факультет в университет, благополучно закончил, женился, все у него хорошо. А Коля, вернувшись из Армии, никуда так и не поступил, работал на Акуловской "антене, програмистом, женился, тоже не удачно, сын у него. Коля единственный из нашей детской когорты, кто, как говорится, не вышел в люди.
А Люся, по-прежнему любит его, но после окончания техникума, ее направляют работать в Караганду. Там она выходит замуж за обрусевшего немца, они вместе работают. Он тоже только что закончил институт, через год его забирают в Армию, кончилась отсрочка, а у Люси родится сын. И Люся, пока муж служит в Армии, с маленьким Генрихом едет к матери в Кубинку. К этому времени все жители барака живут уже на полигоне. Люся встречается с Николаем, вспыхнувшие чувства соединяют их. Все родственники их ругают, оба женаты, дети, а они забыли обо всем. Это продолжалось почти два года. Но приехал Люсин муж, отслуживший положенный срок и забрал жену и сына в Караганду. У Люси вскоре родилась дочь, Светлана. Мне она при встрече рассказала, что это дочь Николая. Каждый с силу обстоятельств вернулся в свою семью, но ни один не был счастлив. И моя дорогая подружка тоже. В конце концов ее муж, немец по национальности уехал на свою исконную родину, в Германию. Люся отказалась ехать с ним, а ее сын, к тому времени уже почти взрослый, уехал с отцом. Люся, оставшись одна с дочкой вернулась к матери в Кубинку, устроилась там работать, Светочка поступила в Московский институт учиться. Люся вновь сошлась с Николаем, который был уже разведен со своей первой женой. Они были счастливы, соединившись, наконец, все вместе, отец мать и дочь. Но моя дорогая подружка рано покинула этот мир, она умерла в 59 лет, инфаркт.
Слишком много страданий выпало на ее долю. Она очень переживала и страдала о сыне, который за все время, как уехал с отцом в 17 лет в Германию, не написал матери ни строчке, вообще похоже забыл о ее существовании, это тяжелым камнем всегда лежало на ее бедном сердце, она же мать, и я знаю, очень хорошая. Но очевидно такова ее судьба.
А Коля, оставшись один, живет вместе с дочерью и ее семьей, помогая ей воспитывать двух внучек.
Валентин, ставши экономистом, живет с семьей на полигоне. Он очень любит брата и во всем старается его поддержать.
И так мы идем в лес по дрова в лес по дрова, как правило, нас 5-6 ребятишек. За старшего у нас Коля, хотя он старше меня всего на один год, мы все слушались его беспрекословно. Это был замечательный мальчик и друг, он все умел, все знал и помогал всем, кто нуждался в его помощи. Рубить деревья в лесу нельзя. Если обходчик поймает нас с топором, будет штраф, поэтому родители запрещали нам брать с собой топоры, собирайте то, что валяется на земле. Но всегда у Коли под рубашкой был с собой маленький топорик, если что, Коля успеет выбросить его, мы были за него спокойны, пока всем не наберем вязанки, домой никто не идет. Когда идем в лес пустые, то переходим речку по коровьему броду, там нам погрудь вода. Зато намного ближе, чем идти через ж.д. мост. А что намокли, на это никто не обращает внимания, высохнем. У Коли есть брат, на год младше, у него больные ноги, ходит он на мысочках ног, зовут его Валентин. Они сами с Украины, когда бежали с матерью, тетей Химой, от фашистов, то в их товарняк попала бомба и от пережитого страха у маленького Вали отнялись ноги. Потом все восстановилось, но не до конца, так он и ходил всю жизнь на мысочках ног. А все остальное было нормально, он хорошо учился. Коля очень заботился о брате с раннего детства, помогая во всем матери. Отец у них тоже погиб на фронте. Только одного Валю, Коля не пускает в брод?
– А ты топай кругом через мост, – говорит он брату.
– Коль, я с вами, – просит Валя.
– И не думай, холодная вода для тебя погибель.
Брат недовольный идет кругом. Обратно мы все пойдем через мост с дровами. Валентин везде с нами и тоже несет свою вязанку дров.
Мы никакого внимания не обращали на его походку, во всех наших играх он был равный. Правда, когда мы играли в лапту и Вале доставалось водить, мы все старались ему незаметно поддаться, чтобы он смог догнать. А к нам собирались дети со всех ближайших домов, у нас было весело, а главное дружно.
К вечеру мы, каждый, обязаны были затопить на улице печку, поставить вариться картошку для ужина и для скотшы, нарвать и нарубить крапиву для поросенка, это пойдет ему в корм. И чтоб ужин был готов к приходу родителей.
И вот мы ребятишки затапливаем свои печурки, без конца обращаемся к Коле со своими просьбами:
– Коль, у меня дрова не горят, что-то не получается. И Коля подходит, что-то поправит, растопит, обязательно поможет. И мы, девочки, пытались в благодарность, предложить ему свою помощь, говорили. Мы тебе поможем картошка начистить!
На что недоуменно тот отказывался:
– Я что сам без рук? Тем более нас двое.
Была в нашей компании девочка Зоя Беленькая. Уже в 9-10 лет у нее была черта к накопительству, зависть к богатству, из каждой мелочи она старалась получить выгоду. Вот все растапливаем печурки, у Зои всегда нет спичек, она просит у нас.
– Ой, забыла спички или, дайте соли, забыла дома… И Коля не раз ее обрывал:
– Вон дом же рядом, сбегай! Как это у тебя Зойка получается, что у тебя всегда чего-либо нет, то соли, то спичек, моя мать говорит:
– На чужом горбу в рай не въедешь!
– А моя мать говорит:
– Без копеечки рубля не будет!
– Ты хочешь быть рабом рубля? Зоя обижается:
– Что я такого сделала? Подумаешь спички попросила, – обращается она к нам. А мы все понимаем, что хотел сказать Коля, что он прав, как всегда, но молчим, не хотим обижать Зою.
Наши мальчики рано начали курить. Конечно тайком от родителей. Папирос, табаку нет, так они собирали окурки, высыпали остатки табака, сушили и делали себе папиросы. А мы, девочки, если находили где окурки, то тоже собирали для них. Курили, конечно, больше от бахвальства, что уже большие.
Брату Коля не позволял курить, да Валя и не обижался, он, как и мы все, слушались Колю.
Помню однажды мы купались все на речке. Потом загорали на теплом песке. Мальчики чуть в сторонке отдельно, сделали себе папиросы, курят. Одна девочка, Валя Попова, взяла и себе тоже сделала париросу, закурила. Коля подошел, вырвал у нее ее и бросил в воду:
А по губам не хочешь? – строго спросил он.
– Коль, я только попробовать, – оправдывалась Валя.
– Нечего пробовать! Ты же будешь матерью! Какая ты мать с папиросой!?
Это было так убедительно, что больше никто из девочек не пытался "только попробовать".
Вот такой у нас был детский друг Коля. Все наши матери завидовали тете Химе, они спрашивали нередко ее:
– Хима, как ты сумела так сына воспитать, такой он у тебя правильный, работящий, он у тебя и за отца и за брата. Валю за собой тянет, да и наших ребятишек организует, повезло тебе.
– Да разве я его воспитываю, это все война, да Господь Бог помогают поднять сирот. А я что же, с утра до вечера на работе, где уж мне. Никола понимает, что нам надеется не на кого.
– Да наши тоже понимают, однако приходится все время заставлять, уговаривать.
– Наверное, мало было лиха в их жизнях и славу Богу. Тетя Хима была очень набожная женщина. Ходила каждое воскресенье в церковь за 8 км. пешком, не считая это за труд. Николай и Валентин не перечили, не возмущались верой матери, хотя сами в Бога не верили, были пионеры, потом комсомольцы.
Учась в 6-ом классе, мы всем нашим двором играли в "молодогвардейцев", все мы успели уже прочесть Молодую Гвардию к этому времени. Каждому была распределена роль. Мне досталась роль Любки Шевцовой. Олег Кошевой, конечно, был Николай, Ульяной Громовой была Люся. И мы, сидя на завалинке, своего барака, совершенно серьезно изображали своих героев, готовясь выступить перед нашими родителями. Мне очень не нравилась роль Любки, я хотела быть Ульяной Громовой, но раз все решили, что надо так, значит надо, мы редко спорили.
Только идя со школы с Толей, который был по роле Сергеем Земнуховым, я жаловалась:
– Ну почему Люся должна быть Ульяной, а не я? Я очень хорошо всю роль знаю наизусть.
– Да потому, что ты похожа на Любку! Ты такая же беленькая с косами, такая же веселая. Чем тебе не нравится эта роль? Мне так больше нравится Люба, чем Ульяна. Рассуждения Толи меня немного успокоили, я оставалась с этой ролью, только категорически отказалась плясать перед всеми.
– Толь, а тебе не хотелось быть Олегом Кошевым?
– Нет, он слишком умный и серьезный. Это роль больше всего подходит для Кольки, он прямо вылитый Кошевой, а я бы запросто мог тоже повесить, как Сергей на немецкой комендатуре красный флаг. Ничуть не испугался, веришь?! Конечно, я твердо в это верила, что мог, ведь Толя смелый. Так довольные, что похвалили друг друга, шли домой из школы. Сидя на траве у минского моста, Толя всегда ждал меня, когда я подойду со своей "железки" и мы вместе потопаем домой.
В наше время экзамены в школе начинали сдавать уже с 5 класса. И уже в начале мая нам по очереди давали отпечатанные билеты, чтобы каждый для себя их переписал. Это были добавочные школьные трудности.
И наш умный Коля, отыскал где-то на помойке совершешю поломанную иностранную пишущую машинку. Коля долго возился с ней и починил, она стала печатать. Только вот беда не было на машинке ни одной кнопки букв. И наш мудрец придумал; взял большие белые пуговицы, мы все их собирали по домам, и приклеил их вместо кнопок, а лаком написал на них буквы. Огромный допотопный агрегат заработал. И Коля, наша выручалочка, стал печатать нам экзаменационные билеты под копирку. Причем сам раздавал отпечатанные, нам с Толькой, всегда доставались почти последние экземпляры, мы возмущались, а Коля успокаивал:
– Ничего, вы глазастые, разберетесь.
Первый он всегда отдавал Ленечке Косорукову, он был единственный в нашей компании, кто постоянно ходит очках, даже купался в них.