Правда, батюшки пресекали попытки продать квартиру или иное имение, называя это состоянием прелести. А только мучила совесть: ну, какой же ты христианин, если у тебя стол ломится от изобилия, а рядом голодает многодетная семья? И как можно вопрошать с высокомерием собственника: это кто там поселился в МОЁМ доме и ест МОЮ картошку? А ведь у первых христиан всё было общее. Вот и старались следовать заповедям любви, понимая, что всё иное - ложь пред Богом.
Надо сказать, что Оптина в ту новоначальную пору была неприглядной на вид: единственный, ещё не восстановленный полностью храм, а вокруг руины и мерзость запустения. Но сердца горели любовью к Богу, и любовь притягивала к монастырю даже неверующих людей. Помню, как на восстановлении храма работал полковник из спецназа. Каким ветром его занесло сюда, непонятно, ибо полковник сразу же заявил, что он коммунист и в "божественное" не верит. Тем не менее, он усердно и бесплатно работал на стройке, а, уезжая, благодарил:
- Хоть с порядочными людьми пообщался. А то ведь не жизнь, а тоска собачья - армию унижают и уничтожают, а Россию грабят по-чёрному. Спасибо за то, что вы русские люди, и совесть России ещё жива.
Правда, монастырь был не только русским, но скорее интернациональным по своему составу. Но даже на фоне этого интернационала выделялся молодой американец Джон. Он, как и полковник, был далёк от православия. А привела его в монастырь та великая американская мечта, когда Америка как образец совершенства просто обязана объять своей заботой весь мир и помочь отсталым туземцам Африки и России. Так в монастыре появился мечтатель Джон, представ перед нами в белоснежных одеждах и благоухая таким замечательным американским парфюмом, что пробегавший мимо деревенский пёс остановился и замер от изумления. Однако кто к нам с парфюмом придёт, тот без парфюма и останется. В первый же банный день Джон обнаружил, что в общежительном монастыре всё общее, и его шампуни и прочие средства для мытья тут же пошли по рукам. Кстати, Джону понравилось, что в монастыре всё общее, ибо и ему перепадало от российских щедрот. Что же касается белоснежных одежд мечтателя, то они вскоре так пообтрепались и загрязнились на стройке, что даже после стирки напоминали наряд бомжа. Джон поневоле преобразился и стал похож на рязанского колхозника - курносый, круглолицый, и при этом в телогрейке и в кирзовых сапогах. Так в ту пору одевались все оптинцы. Правда, у архимандрита Евлогия кроме рабочей телогрейки была ещё телогрейка "парадная". Это для встречи высоких гостей.
Так вот, однажды ночью Джон перебудил весь монастырь. Бегал по кельям, стучал в двери и кричал, захлёбываясь от восторга:
- Слушайте, слушайте - я православный!
Русского языка Джон не понимал, а потому пререкались с ним по-английски:
- Джон, тут все православные. Кончай орать!
Джон после этого крестился и, не понимая по-русски, исповедовался у батюшек, владеющих английским. Он навсегда остался в России и теперь иногда приезжает в монастырь со своими детьми.
Кстати, людей со знанием иностранного языка в Оптиной было немало. В ту пору даже шутили, что в монастыре набирают уборщиц с образованием не ниже института иностранных языков. Во всяком случае, картина была такая - в храме моют полы женщины самого затрапезного вида. Но вот появляются в храме иностранцы, и уборщицы отвечают на их вопросы по-гречески, по-испански, по-английски, по-итальянски.
А вот ещё загадка. Приехала в монастырь корреспондентка газеты "Коммерсантъ" и сообщила, что, оказывается, в Оптиной постригся в монахи бывший владелец нефтяной компании. Корреспондентке дали задание - написать о том, как сломался этот сильный человек и с горя или от несчастной любви ушёл в монастырь. Выслушали мы этот рассказ с недоумением. Во-первых, сломленный человек в монастыре не удержится - здесь такая нагрузка, что надо обладать немалым духовным мужеством, чтобы понести этот монашеский крест. А во-вторых, никто не знал, есть ли среди нас бывшие владельцы нефтяных компаний или нет. Да и кому это интересно? Вот так и жили, отметая, как сор, соблазны мира, чтобы приобрести Христа.
***
Рассказать о духовной жизни тех первых лет почти невозможно. Тут тайна благодати, невыразимая в словах. А потому обозначу лишь внешние вехи - первый Новый год и первое Рождество в Оптиной.
Честно говоря, мы не то чтобы собирались или не собирались отмечать Новый год, но как-то было не до того. Шёл Рождественский пост с долгими монастырскими службами. Питались скудно, вставали рано, и уже в пятом часу утра шли на полунощницу. Земля ещё спит, всё тонет во мраке. Только вечные звёзды на небе, и "волсви со звездою путешествуют". Ноги шли в монастырь, а душа - в Вифлеем, где в хлеву, в нищете, в бесприютности предстояло родиться Христу. Младенца уже ищут, чтобы убить его. Душа сострадала скорбям Божией Матери, и вспоминалось из Гумилёва:
"Как ни трудно мне приходится,
Но труднее было Богу моему,
А ещё труднее Богородице".
В голове не укладывалось: как можно устроить пирушку на самой строгой неделе поста? И Новый год обрушился на нас, как дефолт. На улице пляшут, поют и дерутся, а соседи стучат в окна, зазывая на пироги. Усидеть дома уже невозможно, и мы по какому-то инстинкту собираемся всей нашей православной общиной в доме у Миши. Татьяна предлагает поужинать вместе, раскладывая по тарелкам перловую кашу без масла. Глаза бы не видели эту "перлу"! Нет, до этого ели охотно и совсем не тяготились постом. Но сегодня в деревне праздник, и так упоительно пахнет шашлыком и пирогами, что, ох, искушение - пировать хочется.
- Ничего, на Рождество вкусненького поедим, - говорит Татьяна.
- Тань, а откуда возьмётся вкусненькое? - философски замечает Слон, он же раб Божий Вячеслав. - Денег нет, есть только картошка. И перед Рождеством Нина Александровна построит нас в две шеренги, заставит начистить два ведра картошки, и вспомним мы нашу родную армию и очень родного товарища сержанта.
"Сержант" это я. Я старше этой беспечной молодёжи и привыкла готовить для семьи. Но где же наготовить одной на такую ораву? Вот и построю их перед праздником, как миленьких, и Слон у меня будет чистить картошку и раскатывать тесто на пироги. А за "сержанта" насмешник ответит.
- Слоник, - говорю я вкрадчиво, - рассказать, как ты печку топил?
А дело было так. Наша община арендовала в деревне дом, поселив в нём молодых паломниц. А паломницы прехорошенькие, Слону любопытно. Вот и красуется он перед ними этаким павлином, предлагая протопить от сырости печь.
- Ты умеешь топить? - спрашиваю его.
- Да, мой генерал.
А потом из распахнутых окон дома повалил такой чёрный густой дым, что в деревне всполошились - пожар. Это Слон топил печь с закрытой заслонкой и при этом запихивал дрова в поддувало. Горожане в деревне - почти инопланетяне. Правда, вскоре научились топить. И всё-таки Слоник наш общий любимец. Он большой и добрый, а поэтому Слон. Он пришёл в монастырь с компанией хиппи и был похож на индейца - длинные чёрные волосы, перетянутые алой банданкой, в ухе серьга и множество украшений в виде фенечек, бронзулеток и бус. По поводу недостойного внешнего вида Слону регулярно читали мораль. Но кто же в юности внемлет моралистам? И кто ещё в детстве не сделал выбор, полюбив весёлого Тома Сойера, а не примерного мальчика Сида, скучного и гнусного, как смертный грех? Но однажды наш "индеец" попался на глаза молодой игуменье Ксении (Зайцевой) из подмосковного монастыря, действовавшей явно по методу Тома Сойера.
- Махнёмся не глядя? - предложила она "индейцу".
- Махнёмся! - с восторгом согласился тот.
А игуменья "цап-цап" и "сцапала" (это Слон так рассказывал) всю индейскую бижутерию Вячеслава, вручив взамен чётки, молитвослов и скуфью. В этой скуфейке он звонил потом на колокольне городского храма в Козельске, работая там звонарём. И всё-таки батюшке приходилось присматривать, чтобы звонарь не катался по перилам, как школьник, и не учил прихожанок танцевать стэп.
Слон - это бьющая через край радость, и ему необходимо во что-то играть. Вот и сейчас он играет в официанта, принимающего заказы к рождественскому столу:
- Тэк-с, что будем заказывать?
- Мне осетрину холодного копчения и сыр "Дор Блю".
- А мне цыплёнка табака, а на десерт торт "Прага".
- А мы в Варшаве ели такие пирожные, просто тают во рту. Пожалуйста, доставьте пирожных из Польши.
Молодёжь веселится, предаваясь виртуальным гастрономическим утехам. А у меня полжизни прошло в очередях, и оживает в памяти былое. Перед Новым годом в магазинах всегда "выбрасывали" дефицит, и шла напряжённая битва за жизнь. Мне в этой битве намяли бока, зато удалось добыть мандарины, шпроты и даже шампанское. А с шампанским мне повезло. Зашла в магазин, а там объявление: "Шампанского нет". И вдруг крик с улицы: "Шампанское завезли!" Толпа притискивает меня к прилавку, давит, плющит, но я первая в этой битве, первая.
А потом мы волнуемся, встречая Новый год:
- Скорей, скорей открывайте шампанское. Сейчас двенадцать пробьёт. С Новым годом и с новым счастьем!
Душа обмирает в этот миг и верует: завтра начнётся новая светлая жизнь, и мы будем счастливы, будем. А назавтра наступает серенькое утро с грудой грязной посуды на столе.
- Нина Александровна, - пробуждает меня от наваждения голос Слоника, - а вы что заказываете на Рождество?
- Шампанское!
А потом была эта радостная долгожданная Рождественская ночь. Храм переполнен, и батюшка успевает предупредить на ходу, что паломников сегодня необычайно много, и надо как-то разместить их в наших домах. Возвращаемся с ночной литургии уже с толпой паломников, и все поют: "Дева днесь Пресущественнаго раждает, и земля вертеп Неприступному приносит; Ангели с пастырьми славословят…" А душа воистину славословит Бога, и мы идём среди ночи ликующей толпой.
В доме Миши уже накрыты столы. Главное блюдо, конечно, картошка, но уже со сметаной и с молоком. Я разогреваю на кухне пироги и слышу, как в комнате заходится от смеха Слоник. Оказывается, паломники доставили к рождественскому столу всё то, что "заказывали" в новогоднюю ночь: балыки осетрины холодного копчения, сыр "Дор Блю", торт "Прага" и гору цыплят табака. А ещё польские православные студенты привезли из Варшавы пирожные, и они действительно тают во рту.
Вячеслав, он же Слон, торжествует, но при этом поддразнивает меня:
- Некачественно вы ко мне относитесь, некачественно. Смотрите сами - все заказы выполнены. А где шампанское для сержанта? Тю-тю!
Но тут в дверях появляется будущая инокиня Нектария с двумя бутылками шампанского в руках:
- Родные мои, я не могла не приехать. Я люблю вас. Ура!
"Душа до старости лет в цыплячьем пуху", - говаривал, бывало, покойный писатель Виктор Астафьев. А для Господа мы малые дети, и, совсем как в детстве на ёлке, Он одарял нас подарками на Рождество. А даровано было так много, что уже совестилась душа: Господи, Господи, мы же грешники, а Ты утешаешь и милуешь нас.
Господь был рядом и настолько близко, что слышал, казалось, каждый вздох или мысль. Вот едва успела подумать: "Господи, дров на зиму нет", как тут же стучится тракторист в окошко:
- Хозяйка, дрова привёз. Задёшево отдам. Возьмёшь?
Позже такого не было, а тогда молились и изумлялись: что ни попросишь, всё даёт Господь. Правда, просили не луну с неба, а что-то обычное вроде дров. И всё-таки чудеса становились уже привычными, рождая горделивое чувство; вот как сильна наша молитва, если слышит её Господь. Во всяком случае, именно в таком духе наставлял паломниц один недавно постриженный инок:
- Каждое дело надо сначала промолитвить, и тогда всё будет тип-топ.
А через год этот инок уходил из монастыря.
- Ноги моей больше в монастыре не будет, - говорил он, швыряя в чемодан вещи. - Как я раньше молился, как я молился! В миру моя молитва до Неба шла, а теперь потеряно всё.
Мы сокрушались, уговаривая инока одуматься, а он лишь рассказывал опять и опять, каким великим молитвенником он был прежде. И когда он в очередной раз завёл рассказ о великом молитвеннике, я, не выдержав, заявила, что мой сын в таком случае великий мореход, поскольку стал чемпионом в гонках на катамаране.
- При чём здесь катамаран? - удивился инок.
А притом, что мой сын не умеет управлять катамараном. Он яхтсмен, а катамаран и яхта - две большие разницы. Но перед самым стартом обнаружилось, что в программу регаты включены гонки на катамаранах. И тренеру пригрозили, что их яхт-клуб снимут с соревнований, если они не выставят команду по классу катамаран. Тогда тренер спешно посадил на катамаран моего сына с товарищем, сказав новобранцам:
- Главное, не свалитесь за борт и хоть на четвереньках, а доползите до финиша.
Говорят, при хорошем ветре катамаран развивает скорость до ста километров в час. Но на старте было затишье, хотя надвигалась гроза. А потом дунул такой штормовой ветер, что угрожающе затрещали крепления и хлёстко защёлкали паруса. Опытные спортсмены противостали шторму, меняли паруса, лавировали, откренивались. А двое неумех сидели на своём катамаране, как собаки на заборе, и не знали, что делать. Нет, сначала они попытались управлять катамараном, но по неопытности едва не опрокинулись. И тогда они сосредоточились на главной задаче - не свалиться за борт на опасно кренящемся судне. И пока другие команды демонстрировали высокий класс мастерства, неуправляемый катамаран на бешеной скорости примчался к финишу, и сыну вручили диплом чемпиона и медаль.
Когда я повесила этот диплом на стенку, сын снял его и сказал:
- Мама, какой же я победитель? Победил ветер, это ветер нас нёс.
Вот так же и нас в ту счастливую пору нёс ветер Божией благодати, а мы приписывали эту силу себе. Мы наивно полагали, что умеем молиться. А теперь, уже годы спустя, я прошу схиархимандрита Илия:
- Батюшка, научите меня молиться.
- Ну, это сразу не бывает, - отвечает старец. - Помнишь, как Господь исцелил слепого? Сначала Он вывел его из мира, за пределы селенья. И слепой не сразу прозрел. Сперва он видел неясные очертания и людей в виде движущихся деревьев. Душа исцеляется, пойми, постепенно. Разве можно сразу духовно прозреть?
Правда, когда я обратилась с такой же просьбой к архимандриту Иоанну (Крестьянкину), он ответил гораздо резче, сказав, что иные, едва лишь взрыхлят грядку, как сразу ждут урожая, то есть дара молитвы и высокого духовного бесстрастия, почти недостижимого в наши дни.
***
Давно уже нет нашей общины, но интересны судьбы людей. Кто-то стал иеромонахом, кто-то иеродиаконом, а большинство простые монахи и иноки. Иные же избрали путь семейной жизни и теперь воспитывают в вере своих детей. Оптину пустынь все помнят и любят, а при случае бывают здесь. Иногда мы снова собираемся вместе и, радуясь, вспоминаем те времена, когда было бедно и трудно, но ликовала душа о Господе, так щедро одарявшего нас.
- Благодать была такая, что жили, как в раю, - вздыхает многозаботливый семейный человек Вячеслав, а в прошлом беспечный Слон.
- Хочется в рай, да грехи не пускают, - вторит ему Вадим. - А помните, что отец Василий говорил про рай?
Был такой разговор - про рай. Начал его бывший наркоман, уверявший, что во время приёма наркотиков он сподобился видения рая.
- А уж я каких райских видений сподоблялся, когда пребывал в состоянии прелести! - засмеялся молодой послушник.
А иеромонах Василий (Росляков) сказал:
- В рай ведь можно заглянуть воровски, украдкой, вот как подсматривают через забор. Душа ещё уязвлена грехами и не готова для рая, но подсмотрит она неземное что-то и уже не хочет жить на земле.
Так вот, ещё раз о судьбах людей. Были в нашей общине и те, кто, пережив благодать в начале пути, отошли потом от Церкви или почти отошли. В храм они ходят редко и так томятся здесь, что вскоре покидают службу, обличая "безблагодатную" Церковь. А вот во времена общины была благодать, и как же окрылял этот дух любви!
- Почему не стало любви? - нападает на меня такая "обличительница".
- Потому что любовь - дар Духа Святого. А разве мы способны, как святые, подвизаться до крови: "Даждь кровь, и прими Дух"?
Честно говоря, я плохо понимаю таких людей, кажется, навсегда застрявших в том детстве, когда от жизни ждут только радостей, а православие приемлют лишь как зону комфорта, где есть одна благодать и нет скорбей. Люди, страдающие таким инфантилизмом, как правило, глубоко несчастны, и батюшка говорит, что надо молиться за них. Но молиться по-настоящему я до сих пор не умею, а потому и рассказываю историю про катамаран, хотя это мало кого убеждает.
ДВЕ КРАЖИ В ПРАЗДНИЧНЫЙ ДЕНЬ
15 сентября, на праздник иконы Калужской Божией Матери, меня дважды обокрали. Сначала в храме украли кошелёк. А когда после литургии вернулась домой, то услышала, как на огороде кричит моя соседка Клава:
- Караул! Украли!
Клава плохо слышит, почти глухая, а потому не разговаривает, а кричит. Повод же для крика был такой: оказывается, ночью с моего огорода похитили тридцать кочанов капусты. Ну и что? Да у меня этой капусты целое поле - кочанов двести или больше, не знаю. Это Клава знает, сколько у меня капусты, кур и цыплят. Клава считает меня непрактичной, а потому усиленно опекает. Приносит, например, пузырёк с зелёнкой и говорит:
- Давай твоих кур зелёнкой пометим.
- Это зачем?
- Чтоб не украли. Вон Пахомовна твоих кур к себе в курятник приманивает. Как докажешь, что куры твои?
- Да не буду я ничего доказывать.
- Простодыра ты! - возмущается Клава и в порядке борьбы с хищениями регулярно пересчитывает моих кур.
Кстати, появлением кур я обязана Клаве. Подарила ей на Пасху платок, а она принесла мне в подарок пятьдесят инкубаторских однодневных цыплят.
- Куда столько? - воспротивилась я.
- Да они ж передохнут, - сказала Клава. - Но некоторые всё-таки выживут.
Цыплята были похожи на цветы. Но вот бегает перед тобой на ножках такой солнечный живой одуванчик, а потом начинает угасать, превращаясь в осклизлый труп. Даже выжившие цыплята были какими-то нежизнеспособными. Выпустишь их погулять на травку и стой рядом - сторожи. Иначе коршун утащит или глупый цыплёнок захлебнётся в луже. А один цыплёнок даже "повесился", запутавшись в мотке шпагата. Намучилась я с этими "подыханцами" и пожаловалась духовному отцу:
- Батюшка, помолитесь, цыплята дохнут.
Он обещал помолиться, а мне велел заказать молебен священномученику Власию Севастийскому, известному особо милостивым отношением к животным и не раз исцелявшему их. А дальше было вот что: уцелевшие цыплята не только выжили и превратились в кур, но, к великому удивлению Клавы, стали дружно выводить уже своих цыплят.