Наконец подошли перевыборы, назначенные комитетом на 11 февраля. День выдался морозный. С утра тютнярцы потянулись вереницами в Кузнецкую школу, где был назначен сход. Шли все - и беднота и кулаки, шел и середняк. Никто в этот день не хотел оставаться и стороне от событий. Явился и Букин. Возле него плотной толпой стояли кулаки. Тут был и мировой судья Переберин. Народу собралось столько, что школа, не могла уже вместить всех. В первую очередь в теплое помещение школы старалась пролезть плохо одетая беднота, и там уже не оставалось свободного места. Кулаки, наоборот, группировались на улице у школы. Наступило время начать собрание. Возник вопрос, где его проводить. Кулаки требовали проводить собрание на площади у школы, мотивируя это тем, что помещение школы не может вместить всех собравшихся. Они рассчитывали, что в такой мороз беднота долго не выдержит и разбредется. Тогда они проведут в Совет своих кандидатов во главе с Букиным, и опять все останется по-прежнему. Предложение, внесенное кулаками, по форме было правильным. Народ, правда, нехотя, но начал уже выходить из школы, не подозревая кулацкой махинации. Однако фронтовики сообразили в чем дело. На стол, приготовленный для президиума, вскочил Василий Ершов и резким, пронзительным голосом закричал:
- Товарищи! Кулакам хорошо, на них волчьи тулупы, им можно и на площади. А у вас? - обращаясь к бедноте, спросил он. - Вот такое же, - и он указал на свою дырявую шинель.
Люди заколебались и нерешительно остановились.
- Пусть кулаки проводят свое собрание на площади, а мы будем в школе. Посмотрим, чья возьмет? - закончил Ершов, соскакивая со стола.
- Правильно! - закричала беднота. - Не пойдем!
После этого кулаки попытались организовать свое собрание на площади. Председательствовал у них мировой судья Переберин. Он предложил никакого Совета не выбирать (одно слово "совет" ему было противно), а выразить доверие волостной управе. Так и порешили. На этом кулацкое собрание закончилось. Но наиболее ретивые из кулаков не разошлись, а ринулись в школу, попытались сорвать собрание бедноты. Крестьяне выгнали их вон.
Собрание в школе проходило шумно, дружно и даже как-то торжественно. Когда выдвигали кандидатов в Совет, собрание хором спрашивало: кто он? И когда председатель отвечал: "большевик" или "фронтовик" - мигом вырастал над головами сплошной лес заскорузлых мужицких рук. Слышались возгласы: "Наш, постоит за бедноту!".
Поздно вечером собрание закончилось победой большевиков. Теперь в Совете большинство принадлежало фронтовикам и бедноте. В числе других фронтовиков был избран и я. На меня возложили обязанности волвоенкома и заместителя председателя Совета. Председателем был избран Тряпицин. Бывший помощник волостного писаря фронтовик Димитрин был избран секретарем волисполкома, большевик Иван Тихонович Киприянов - заведующим продовольственным отделом. По своему составу новый Совет был большевистским. Правда, многие из его членов не имели партийных билетов, но они искренне считали себя большевиками и действовали как большевики.
ДЕЙСТВИЯ НОВОЙ ВЛАСТИ
Первым актом новой власти был роспуск волостной управы. Старое здание волостного правления, замызганное и пропахшее табаком и мышами, казалось нам неподходящим для новой Советской власти. Само это здание и связанные с ним воспоминания о старой власти и ее действиях были противны народу. Поэтому для размещения Рождественского волостного исполнительного комитета были заняты два кулацких дома, хозяева которых (братья Лезины) жили на заимках. Первое, что решил Совет, это помочь бедноте и семьям погибших на фронте. Но как это сделать? Материальных средств у нас никаких не было. Управа оставила нам пустой денежный ящик и изъеденный мышами архив. Мы долго думали и обсуждали, как помочь нуждающимся, и наконец решили установить твердые цены на муку, чтобы обуздать спекулянтов и кулаков. Затем мы обязали кулаков выдавать семьям погибших на фронте по пуду муки на едока в месяц бесплатно. Каждому кулаку было дано твердое задание, сколько он должен выдать хлеба бесплатно и сколько по твердой цене. Это мероприятие новой власти кулаки встретили в штыки, они попросту саботировали его. Самых ярых саботажников мы сажали и кутузку, но это не давало должного эффекта. Тогда Совет решил изъять у кулаков часть излишков хлеба и сосредоточить их в своих руках, что вскоре и было сделано не без помощи дружины.
В апреле по указанию Уральского областного Совета мы произвели изъятие денежных средств у торговцев и промышленников, именуемое почему-то контрибуцией. Никто из торговцев и промышленников не хотел вносить эту контрибуцию, но мы уже немного научились ломать сопротивление этих людей. Стали вызывать в Совет повестками. А кто не являлся, того приводили под конвоем дружинники. Помню, как первым вызвали самого крупного торговца Ивана Сатонина, у которого было два магазина, один в селе Кузнецком, другой - в Губернском. На него было наложено 50 000 рублей. Он явился в Совет одетый почти в рубище и начал причитать жалобным голосом:
- Что вы, товарищи, откуда у меня таким деньгам взяться? Есть у меня ценные бумаги на двадцать тысяч рублей. Пожалуйста! - и он вывалил на стол аннулированные облигации какого-то военного займа царского правительства.
- Оставь это себе на память, - заявили мы. - Нам нужны деньги, а не доказательство твоей преданности царскому правительству.
- У меня нет больше ни копейки, дорогие товарищи, - продолжал плаксиво тянуть торговец.
- Не заплатишь, будешь сидеть. Отвести его в кутузку, - сказал Тряпицин.
Сатонин взвыл и повалился Тряпицину в ноги. Потом начал убеждать меня, что является мне каким-то родственником, но и это не помогло. Просидев пять дней в кутузке, on написал жене записку, и 50 000 рублей были доставлены.
Почти таким же образом приходилось поступать со всеми кулаками и торговцами.
Вскоре до нас дошли слухи, что в других местах Советы конфискуют промышленные предприятия и передают их в собственность народа. Наш Совет решил сделать то же.
Из промышленных предприятий в Рождественском была паровая мельница, принадлежавшая вдове Морозовой и ее сыну, и несколько кустарных мастерских по выделке кожи, которыми владели местные кулаки-старообрядцы. Мельницу и кожевенные мастерские Совет отобрал и передал в собственность общества, а управлять ими назначил своих представителей. Сапожник Феклистов Григорий Иванович был назначен уполномоченным по кожевенным мастерским, а приказчик с мельницы, однорукий матрос Колотушкин Федор Дмитриевич, - уполномоченным по мельнице.
Совету пришлось заняться и другими хозяйственными вопросами.
За войну жилье тютнярцев пришло в такое состояние, что требовало ремонта. Поэтому Совет разрешил нуждающимся мужикам заготовлять строительный лес в бывшем господском лесу, принадлежавшем владельцам Кыштымского завода. Лесничим Совет поставил своего человека Кузьму Сатонина, который беспрекословно подчинялся Совету. Сделана была также крупная заготовка строительных материалов для общественных нужд: на ремонт мостов, школ и других общественных зданий. Лесу заготовили много, но пилить его было нечем. Тогда Совет решил приобрести пилораму. Ее мы выменяли в соседнем Кыштымском заводе на хлеб, специально собранный для этого у зажиточной части села. Сбор хлеба прошел сравнительно хорошо, так как лесопилка нужна была всем, в том числе и кулакам. Пилорама работала день и ночь и приносила приличный доход. Оплату за распиловку леса и за размол зерна на мельнице брали натурой - мукой и зерном. В результате у нас скопились приличные запасы продовольствия, и мы имели возможность оказывать уже реальную помощь бедноте и семьям погибших на фронте. Таким образом, Совет все больше укреплялся и политически и материально.
БЕЛОЧЕХИ
Шел май месяц. Начался первый сев при Советской власти. Бедняки, получившие от Совета посевной материал, засевали свои клочки земли. Многие из них делали это как самостоятельные хозяева впервые. Кулаков решением Совета мы обязали в первую очередь обработать участки безлошадным семьям погибших на фронте.
Полевые работы были в полном разгаре. Сбывалась заветная мечта бедняков о том, что можно будет есть досыта и иметь свой хлеб до нового урожая. Тютнярцы, увлеченные полевыми работами, не заметили, как на них навалилась неожиданная беда.
Утром 27 мая до нас дошли слухи о том, что город Челябинск, который находится в шестидесяти километрах от Тютняр, заняли белочехи. Это известие поразило нас своей неожиданностью. Кто такие чехи и что им нужно? Никто из нас не мог ответить на этот вопрос. Одни говорили, что это кулацкая выдумка, что никаких чехов нет; другие советовали запросить область и проверить слух. Запросили, но на наш запрос область долго ничего не отвечала. События же развивались с неожиданной быстротой.
В тот же день к обеду со станции Аргаяш прибежал председатель сельсовета Спиридон Ходов и с ним казначей Николай Шпренгер. Они сообщили, что в Аргаяш со стороны Челябинска прибыл отряд каких-то чехов под командованием офицера и занял станцию. Аргаяшские кулаки во главе с хлебным торговцем Макаревским встретили чехов с хлебом и солью и, ликуя от радости, кричали на весь поселок:
- Христос воскресе! Долой большевиков! Конец иродам!
Ходов со Шпренгером с трудом выбрались из поселка задворками, а остальные члены Совета, видимо, были арестованы. Это были уже не слухи, а факты, ясно говорившие о том, что мы имеем дело с врагом, которого можно было ожидать у нас каждую минуту.
Раздумывать было некогда, поэтому на дорогу, идущую со станции Аргаяш, срочно была выставлена застава из наших дружинников во главе с членом Совета Кондратьевым. Но что еще делать, Совет не знал.
Наконец к вечеру из Екатеринбурга было получено указание создать ревком и приступить к организации добровольческого отряда. В ревком вошли Димитрин, Киприянов, я и другие. На следующий день ревком объявил запись добровольцев в партизанский отряд, который позднее получил название 1-го Рождественского партизанского отряда. Почему партизанский? Ведь он создавался не в тылу врага. Отряд формировался преимущественно из фронтовиков, которые смертельно устали и от войны, и от солдатской службы. Вступление же в партизанский отряд имело как бы временный характер. "Прогоним чехов - и разойдемся", - так думали многие добровольцы. Формировать Рождественский отряд и командовать им было поручено мне, а комиссаром его был назначен Димитрин.
Были проведены митинги в Кузнецком, Губернском, Смолиной, Беспаловке с призывом записаться в отряд. Эти военные приготовления и непосредственная опасность, нависшая над селом, заставили задуматься многих. Каждый по-своему реагировал на события: беднота начала записываться в отряд, кулаки воспрянули духом и повели злобную агитацию против Советов, расхваливая чехов. Они говорили, что чехи почти что русские, что они нам братья и плохого ничего не сделают. Наиболее рьяных и активных агитаторов - кулака Киприянова, Акима-звонаря и других пришлось немедленно арестовать. Срочно была проведена мобилизация конского состава. И. Т. Киприянов и учительница из Кузнецкого Катя Истокская (единственная из учителей, сочувствовавшая Советам) занялись сбором продовольствия для отряда.
На второй или третий день из Челябинска прибежали члены Челябинского Совета Новоселов и Александр Ромашев и с ними еще кто-то третий, фамилию его не помню. Они подробно рассказали нам о том, кто такие чехи и чего они хотят. Оказалось, что поводом к выступлению чехов послужил арест Челябинским Советом чехословацких солдат за убийство мадьяра. В ответ на это чехи предъявили ультиматум Совету. Челябинский Совет пошел на переговоры и принял все требования чехов. Несмотря на это, чехи 27 мая заняли важнейшие учреждения города, а на второй день разогнали Совет и начали арестовывать советских работников.
Только много позднее мы узнали, что мятеж чехов был заранее подготовлен и специально спровоцирован врагами Советов.
Чехи были для нас очень опасным противником, потому что они были хорошо вооружены, прекрасно обучены и организованы.
НА ВЫРУЧКУ ТОВАРИЩЕЙ
В конце мая в ревком прибежал из деревни Мухамед-Кулуева башкир Кучуков и сообщил, что деревня занята казаками, а работники волостного исполнительного комитета - председатель, секретарь и начальник милиции - арестованы и казаки собираются их расстрелять. Рождественский ревком решил немедленно послать небольшой конный отряд на выручку арестованных товарищей. В него вошли бывший батрак Василий Ершов, фронтовик Валентин Зимин, Иван Маркин, братья Кауровы - Леонид и Владимир, братья Пичуговы - Петр и Гавриил, Александр Мучкин и другие. Всего набралось человек двадцать пять. Отряд возглавил я, с нами же отправился комиссар отряда П. Я. Димитрин.
Тридцать пять верст, отделяющие Рождественское от деревни Мухамед-Кулуева, отряд верхами прошел за два часа с небольшим. Приближаясь к деревне, мы узнали от работавших в поле крестьян, что она занята сотней казаков. Что делать? Противник превосходил нас в четыре раза. В этом случае надо было брать не силой, а внезапностью, дерзостью и храбростью. Для этой цели свой отряд я разделил на три части, решив как можно ближе подойти незамеченными к деревне, ударить одновременно с трех сторон, ошеломить противника, вырвать пленников и ускакать. Характер местности вполне позволял это сделать: деревню окружал сплошной лес, почти вплотную подступавший к строениям. Было страшновато, так как риск был большой, но я не сомневался в своих товарищах, поэтому пошел на него. Все понимали, что нужно спасти арестованных, вырвать из рук врага своих товарищей. Эта мысль руководила нашим сознанием.
Подойдя вплотную к деревне и сделав по условному сигналу два залпа, мы с криками "ура" на бешеном галопе рванулись с трех сторон к центру деревни, к зданию волостного Совета.
Казаки, застигнутые врасплох, в панике бросились бежать. Не имея сил их преследовать, мы выставили небольшой заслон и немедленно бросились в здание волости, где, к нашей радости, нашли арестованных товарищей живыми. Сбив замок с кутузки, мы освободили их. Захватив денежный ящик (где, как мы узнали позднее, было 90 000 рублей), пишущую машинку, брошенные казаками винтовки, седла и несколько лошадей, отряд вместе с освобожденными немедленно двинулся в обратный путь. Опасаясь, что казаки, оправившись от паники, могут устроить за нами погоню, мы распустили слух среди жителей деревни, что наш отряд - это только разъезд большого отряда, который движется сюда. Кроме того, обратно мы поехали по другой, малоизвестной дороге, по берегу реки Миасс.
Не знаю, что удержало казаков от погони - слух ли, который мы распустили среди населения о движении мнимого отряда, или что другое, но они нас не преследовали, и мы благополучно вернулись в Тютняры, привезя с собой спасенных товарищей и первые трофеи.
НЕУДАВШЕЕСЯ НАСТУПЛЕНИЕ
В июне село Тютняры превратилось в крупный военный пункт, где собралось несколько добровольческих отрядов екатеринбург-челябинского направления. Первым прибыл Кыштымский отряд, потом Чусовский (каким-то из этих отрядов командовал Тимонин). К этому же времени закончил свое формирование 1-й Рождественский партизанский отряд. Начал формироваться 2-й Рождественский партизанский отряд под командованием Тряпицина. Всего в Тютнярах к концу июня скопилось до полутора тысяч войск екатеринбург-челябинского направления. Участок фронта, который занимал 1-й Рождественский отряд, был растянут от озера Увильды до восточного берега озера Большие Ирдиги, то есть занимал полосу общей протяженностью до десяти километров.
В это время в Тютняры с большой помпой в легковом автомобиле (в Тютнярах это был первый автомобиль, и он произвел впечатление) приехал комиссар екатеринбург-челябинского направления Сергей Мрачковский со своим военруком капитаном Осиповым. Не осмотрев позиций, не ознакомившись лично с войсками, он собрал узкое совещание, на которое, как мне помнится, не были даже приглашены все командиры отрядов. На этом совещании Мрачковский сообщил свой план операции. Он приказал ударить из Тютняр двумя отрядами - Кыштымским и Чусовским - на станцию Есаульскую, чтобы отрезать войска противника, скопившиеся в районе Аргаяша.
1-й Рождественский партизанский отряд должен был оставаться на месте для прикрытия фланга и тыла наступающих войск, но так как в отряде имелась сильная конная группа, то мне пришлось половину ее выделить в распоряжение Тимонина, которому было поручено общее руководство войсками, идущими в это наступление.
2-й Рождественский партизанский отряд, как не закончивший своего формирования, должен был оставаться пока в резерве.
Для поддержки этого наступления из района Надырова Моста должен был наступать отряд анархиста Жебенева. Но, как говорится, "гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить".
Ранним утром в день наступления отряды Тимонина с приданной им конной группой 1-го Рождественского партизанского отряда начали движение на Есаульскую. Связи между отрядами почти не было, и мы не знали, как развивались события. Только во второй половине дня стало известно, что наступление на Есаульскую почему-то приостановлено. Эти сведения доставили наши конники, которые были отправлены в распоряжение Тимонина. Они вернулись возмущенные до глубины души тем, что Тимонин, послав их в разведку на Есаульскую, не дождался их возвращения и куда-то исчез со своими отрядами, не оставив никого на исходном пункте даже для связи.
Такие известия нас крайне удивили и показались невероятными. Мы решили немедленно послать разъезд, чтобы разыскать отряды Тимонина, установить с ним связь и выяснить создавшуюся обстановку.
Спустя пару часов послали еще один разъезд, более сильный. Ни первый, ни второй разъезд тимонинских отрядов не обнаружил. Сведения, которые им удалось собрать, были самые разноречивые. По одним сведениям, Тимонин отступил на Кыштым, по другим выходило, что его отряд разбит и рассеялся по лесу. И то и другое было плохо.
Посоветовавшись с комиссаром, мы решили отвести и сосредоточить свой отряд на узком перешейке между озерами Увильды и Малые Ирдиги.
Пока отряд перебирался на новую позицию, я отправился в Кузнецкое, где был расположен 2-й Рождественский отряд, к командиру его Тряпицину, чтобы узнать, что произошло с отрядом Тимонина.
Когда я подъехал к месту расположения отряда, то увидел, что Тряпицин стоит на телеге, запряженной огромным серым жеребцом, и что-то доказывает своим партизанам, а те хором кричат ему что-то в ответ. Шум стоял неимоверный, и слабый голос Тряпицина терялся в нем. Я не мог расслышать, о чем он говорил, и стал пробираться через толпу поближе к Тряпицину. Вскоре я понял, что он требует, чтобы отряд приготовился к немедленному отступлению, а партизаны не соглашались покидать Тютняры. Наконец потеряв самообладание, Тряпицин закричал:
- Кто не хочет идти с нами, должен немедленно сдать оружие!
Эта последняя фраза развязала руки всем случайно попавшим в отряд. Они с наглым видом стали подходить к импровизированной трибуне и со злостью кидали винтовки к ногам Тряпицина.
Не успел Тряпицин опомниться, как половина его людей исчезла. Медленно обведя взглядом остатки своего отряда и посмотрев на телегу, где лежала груда винтовок, он тяжело вздохнул. Потом обернулся ко мне и спросил:
- Как у вас там?
- Ничего, - ответил я. - Мы решили занять перешеек за мельницей. А где Тимонин со своими отрядами? - спросил я Тряпицина.