Навстречу Лумпасу попадаются с дровами партии пленных. Они с ужасом в глазах и с болью в сердце смотрят на троих в оленьей упряжке и бросаются в сторону, но "тройка" не замечает их, продолжает бег. Холод подбирается к сердцу. Тяжелее всей было Зайцеву: он без носков, из ног сочится кровь, пальцы побелели. Поднялись на гору. Лумпас кнутом разворачивает их, и они снова продолжают бег. Сани бьют по ногам, бег еще быстрее.
Слух быстро распространился по поселку. И когда Лумпас въезжал в ворота зоны, около них стояло много праздных зевак, пришедших полюбоваться на шутку финского солдата. Часть любопытных смеется, скаля зубы, они довольны выдумкой. Многие смотрят сурово, с сожалением, возмущаясь бесчеловечностью; но нашелся только один, кто открыто заступился за русских. Старик лет семидесяти, в кожаной тужурке вырвал кнут у Лумпаса и два раза ударил его по лицу и старческой походкой засеменил в поселок, не оглядываясь на толпу.
Все трое попали в распоряжение Ильи Ивановича. Леонид заболел воспалением легких. Борис обморозил ноги и харкал кровью. Зайцеву санитар ампутировал ноги, и он умер от гангрены. Вечером пришли санитары и вынесли из санчасти в клеть - мертвушку Зайцева и Леонида.
… - Я еще живой, - чуть слышно произнес Маевский.
- Молчи, Илья Иванович лучше знает! - ответил санитар, помогавший Полякову, и безжалостно бросил живой труп на снег.
13. Он не умер - его убили!
Леонид вышел на работу. Зима в полном разгаре; кругом снег, закопченные корпуса бараков, да сиротливый финский поселок у строительства плотины. Первое, что бросилось в глаза Маевскому, унылые лица военнопленных, бледные, без кровинки, в рваном обмундировании: нового не выдавали - старое износилось.
Они ссорятся между собою при построении из-за первого ряда. Тот, кто идет впереди, имеет возможность, рискуя жизнью, на ходу подобрать недокуренную сигарету.
Вмешательство Ивана Григорьева, который был земляком старшины лагеря, спасло жизнь Леониду. Его перенесли в барак, положили на нары, и могучая натура поборола смерть.
Маевский еще не совсем оправился от болезни: ноги плохо слушались его, движения медлительные и боязливые, но оставаться дальше в бараках невозможно и опасно. Голубые глаза
не светились прежней жизнерадостностью, а были опущены вниз. Он боялся, что не переживет зимы, от которой зависело его будущее, а настоящее было уныло, неопределенно, и не в его руках. Вместо веселой улыбки, на лице на мгновение вспыхивала злая гримаса, выражающая презрение ко всему окружающему, в том числе и к себе, и быстро исчезала, и снова лицо становилось безжизненное и мертвое. Но в голове не было мысли, что он побежден. "Мы еще будем сражаться, друзья мои: надежда на время - оно работает на нас!" - сказал он.
Некоторые рабочие смотрят на Леонида с сочувствием, зная его историю. Кое-кто приносит хлеба, дают табаку. Но это только первый день. Когда еще было свежо воспоминание нового года, потом все забудется, и жизнь пойдет по-старому. С наступлением зимы охрана ослабила наблюдение за военнопленными: бежать было бесполезно. Лесом не пройдешь далеко: глубокий снег и заметны следы; дороги контролируются немцами, которые на каждом шагу проверяют документы. Поэтому солдаты часто отлучались от своих бригад, уходили греться в помещение, перед обедом просчитывали военнопленных, а потом снова в тепло. Тем временем, военнопленные разводили костры и поочередно грелись. К одному из них подошел Маевский. Борис-пограничник и Иван Григорьев о чем-то беседовали. Рядом возился Рогов, заготовляя дрова для финна, с надеждою, что рабочий даст кусок хлеба или на папироску табаку.
Борис откашлялся и посмотрел в глаза Маевскому, стараясь понять, о чем думает товарищ и, опустив взор, начал носком сапога подталкивать дрова в костер.
- Мы с Иваном долго беседовали и пришли к убеждению, что после всего пережитого не стоит жить! Не пора ли избавиться от позорного плена?
- Назойливая мысль, - перебил его Иван, - часто появляется, но каждый раз отталкиваешь ее от себя: не подымается рука покончить с собою, а другого выхода нет - положение безнадежно!
Леонид по природе был не разговорчив, молчалив, поэтому он не вступил в разговоры с товарищами, не стал их утешать, успокаивать, убеждать, а только собрал в порядок свои мысли, к которым он пришел, анализируя свое положение:
- Выход один - ждать: зима не дает никаких результатов! Жить и продолжать борьбу необходимо! Дождаться лета, перенести все трудности и невзгоды, а потом бежать…
- И так, ежедневно, с утра до вечера, живешь, мечтая о будущем! - раздраженно крикнул Борис и со злостью сапогом разбросал костер. Подошел мастер.
Мастер делает знак Леониду и Ивану следовать за ним. Миновав строительство, подошли к лесопилке и остановились около штабеля горбылей. Леонид хотел рассказать Ивану, что именно здесь, через дорогу, свалка мусора и отбросов, где они расстались с Шаевым и Орловым, останки которых продолжают валяться до сих пор, но передумал: "Зачем ему? Кому это нужно!"
Мастер передал пленных десятнику, и тот без слов объяснил нетрудную работу, как выжигать древесный уголь. Из-за отсутствия охраны их передали под надзор рабочего, который работал вместе с ними.
Работа заключалась в том, чтобы ставить горбыли один возле другого около вертикально поставленной деревянной трубы. А когда получится правильный конус, обрубить верхушки и засыпать опилками, а потом поджечь изнутри трубы и не допускать горения пламенем.
- Работа нетрудная, а главное, рядом горит весело костер! - произнес с восторгом Иван.
Но радоваться было еще рано. Финн относится недружелюбно. Ненавидит пленных настолько, что не подходит к костру, когда русские греются.
- Наш коллега, - сказал Леонид, - не выносит русского духа!
В противоположность ему, десятник очень вежлив и добр, каждый день дает пачку папирос, но бывает только утром и уезжает на другие участки.
- Почему финн-рабочий так недружелюбно относится к нам? - спросил Иван десятника.
- Его призывают в армию.
- Так вон оно что, - перебил Леонид, - он считает нас основными виновниками войны и свое зло и недовольство вымещает на пленных!
Часто десятник по несколько дней не приходил на работу. Леонид испытывал недостаток в табаке. У рабочего просить бесполезно. Когда финн греется у костра, он курит беспрерывно, и Леонид наблюдает издалека, куда он бросает окурки, а затем собирает их. Заметив, что пленные собирают окурки, рабочий ударил Леонида кулаком в лицо и вытащил нож.
- Мита!*- спрашивает он и бросает окурок в огонь, любуясь, как они превращается в пепел. После он никогда не бросал недокуренных сигарет, а старательно их уничтожал.
* Что!
Его квартира напротив, через дорогу, в землянке. Когда долго не приходил десятник и зная, что русские голодны, он выносил хлеб собаке, подразнивая пленных.
Иван и Леонид делают вид, что не замечают.
В другой стороне работают два подростка на циркулярной пиле, пилят дрова, а дед на двуколке развозит их по баракам и в столовую. Он в кожаной тужурке, всегда с трубкой в зубах, проезжает мимо пленных.
- Старик с табаком! - рассуждает Иван.
- Попробуй подойди к нему, получишь по зубам от нашего телохранителя, - замечает Леонид.
Все реже и реже стал появляться финн на работе. Леонид с Иваном облегченно вздыхают, когда его нет, чувствуют себя хозяевами. Утром он наливает собаке в ведро супу, кладет хлеб и уходит на весь день.
- Финн за угол - русские на охоту! - смеется Леонид. - Я буду дразнить собаку, а ты, Иван, выливай суп в котелок и подбери хлеб, если она не успела съесть.
Он смело подходит к собаке, дразнит ее и бежит параллельно проволоки. Собака, гремя цепью, бросается на него.
- Готово! - кричит Иван, и они оставляют собаку в покое, и удаляются поесть.
Так продолжается каждый день. Собака худеет, финн не понимает причины и вызывает лекаря.
- Надо, милый друг, собаку кормить, а не шататься по поселку! - говорит фельдшер, качая головой.
Рабочий, по-видимому, догадался; пленных избил палкой. После этого собаку привязал на новое место, рядом с землянкой, где никто не жил, а русским пригрозил ружьем. Два дня не воровали, но голод заставляет делать свое. Проникнув в погреб через окно, украли хлеб у собаки. Озлобленный финн бьет каждый день.
- Что будем делать, Иван? Иметь кусок хлеба и получать побои или бросить все к черту и уйти!
- Ты прав, Леонид, не захочешь и супу. У меня все тело в синяках. Лучше уйдем от греха подальше!
Через несколько дней их разыскал мастер и спросил: - По какой причине вы ушли самовольно с работы?
Иван, задрав рубашку, показал синяки.
- Идите на прежнюю работу и без разрешения не уходите, иначе добавлю я, - сказал мастер строго и, немного подумав, прибавил: - Рабочий уехал на фронт.
- Первая пуля ему! - пожелал Иван.
Снова на старом месте - вдвоем; никто не подгоняет, лишь изредка приходит солдат убедиться, на месте ли русские. Собака подохла и валялась возле землянки. Принесли ее и съели.
- На худой конец и это мясо, - сказал Григорьев.
В первый день самостоятельной работы десятник не пришел. Военнопленные хотели курить. Соседи - подростки не имели табаку или не хотели давать. Когда они ушли домой на обед, приехал дед. С трудом нагибаясь, стал накладывать дрова.
- Пойду помогу нагрузить, может даст закурить, - сказал Леонид.
Пока Маевский грузил, старик внимательно разглядывал военнопленного и думал, что русский не из-за уважения помогает ему. И он дал горсть табаку. Так началась дружба русского с финном, которые не знали фамилий друг друга и не могли разговаривать. C тех пор старик не упускал случая угостить Леонида табаком. Ежедневно привозил варенный картофель и куски хлеба. Вскоре работа по выжиганию древесного угля закончилась.
- Работать совместно с финскими рабочими выгоднее, - сказал Леонид. - Не у всех каменное сердце. Найдутся люди, которые могут пожалеть пленного, и в неделю раз принести ему отбросов из дома - не трудно. - И предложил Ивану самовольно перейти работать на пилку дров к подросткам. - Кому хочется целый день таскать ненужные доски? Надеяться на то, что прохожий на двадцать человек раз в день кинет сигарету, и получить незаслуженные побои …
- Да, потерять старика жалко! Таких счастливцев немного: машинист Глозанов работает в кочегарке с двумя финнами, да Мишка Громов пристроился совместно с маляром белить помещения, - сделал заключение Григорьев.
Подростки были рады приходу пленных. Они имели возможность подольше посидеть у костра, когда русские пилили дрова. Старшего мальчика звали Какко Олави, младшего - Паули Эро. Чтобы не было перебоя в напиленных дровах, Олави договорился с охраной, чтобы русские не ходили на обеденный перерыв. Охрана не возражала. Однажды Леонид сидел у костра и разговаривал с подростками; Иван подносил горбыли. Шатаясь подошел пленный Игнатьев и опустился возле костра. Лицо его было в крови, под правым глазом кровоподтек и большой синяк.
- Что-нибудь случилось? - спросил Иван.
- Одна беда сменяется другой… Не успеет забыться одно, как другое, еще худшее надвигается на нас! Вчера пришли машины из Швеции и директору привезли посылку, в которой были сигареты и кукла для дочери. Посылку сгрузили в кочегарке, где работал военнопленный Глазанов. Вечером ее не стало. Вместе с нею исчез сахар, принадлежавший кочегару: сахар в Финляндии ценился на вес золота. Глазанов разводит руками и мне может объяснить причины исчезновения посылки. Подозрение пало на русских. Немецкий часовой видел, как один русский выходил из кочегарки и нес что-то. Нас выстроили. Немец указал на меня. Меня били бесчеловечно и приказали принести посылку к вечеру. Директор объяснил, что сигареты он жертвует мне - вору, требует только куклу, но где возьму ее я …
Игнатьев хотел сказать еще что-то, но силы покинули его, и он склонил голову на колени Леонида.
Какко испуганно смотрел то на Леонида, то на Игнатьева.
- Грязное пятно легло на пленных, - сказал Иван.
- Мы воровали, этого скрывать нельзя, но "воровали" в мусорных ящиках, на свалках то, что выбрасывали финны! Нас за это избивали. У них потерялась посылка - мы виноваты; возможно, она украдена в пути! Зачем голодному человеку кукла?
Олави понял, что Леонид чем-то недоволен и раздражен и нерешительно спросил: - Что случилось с русским?
Маевский рассказал Олаве о пропаже посылки. Мальчики поняли только то, что кто-то украл из машины куклу.
Паули оттолкнул Игнатьева от костра со словами:
- Вораста мужика, поди отсюда!
Жалостливый Какко избил Паули, дал закурить Игнатьеву, сам пошел в столовую купить для русского хлеба и картофеля. Вслед за ним убежал и Паули.
Предчувствуя грозу, Леонид принялся за работу. Мальчики возвратились вместе: Какко с бутылкой кофе и хлебом, Паули с финкой в руке; за ним Лумпас с пистолетом. Вмешательства ни с чьей стороны не потребовалось: военнопленный Игнатьев был мертв.
Слух о пропавшей посылке распространился по всему поселку. Разговоры одни - украли русские. Больше всего недовольство выражали те, кто в своей работе не сталкивался с военнопленными, и у них складывалось мнение, что воровать способны только голодные люди.
В то время, когда финны передавали новость о пропаже посылки, Мишка - "маляр" работал на гидростанции, белил кабинеты. Странный характер был у финна, с которым работал Громов. Подобно немцам, которые называли всех русских - Иванами, финский маляр называл военнопленных- Федьками. Он приносил кусок хлеба Громову только тогда, когда выведенный из терпения называл по-русски "корова"! Ему казалось, что слово "корова" - самое сильное оскорбление, какое он может нанести русскому.
Работа не клеилась, и Мишка убежал на второй этаж "подстрелить" табаку, зная, что хозяин не даст.
- Куда ходил, корова! - спросил маляр Громова, злорадно смеясь, довольный оскорбительным словом.
- Значит, принесет поесть, - рассуждал Мишка, не обращая внимания на смех маляра. - Странные люди бывают. Вот этот чухня… - и он посмотрел исподлобья на финна, - никогда не даст по-хорошему закурить. Стоит назвать меня "корова", как делается добр. Одного жаль - редко называет!
Верный своей привычке - приносит хлеб русскому после оскорбления (разумеется, сам пропустил два глотка водки), маляр забежал за ним домой, где застал сына, вернувшегося по ранению с фронта. Для него уже была известна история с куклой. Выпили вместе. Маляр повторил, что куклу украли русские.
- Сами воруете друг у друга, а сваливаете на пленных - русских!
Услышав позорные слова для финна, маляр выронил бутылку. Надо отдать должное, что воровство среди них - редкое явление, и к виновнику применяют "драконовские законы".
- Закон на вашей стороне, - продолжал сын. - Они беззащитны! Мне уже рассказали товарищи, как хромоногий кочегар открыл ключом шкаф, взял оттуда коробку с куклой и передал женщине, а сахар взял с собой. Затем пришел русский машинист и стал работать.
- Русский не виноват! - воскликнул маляр, - помочь ему нельзя, он умер…
- Нет! Его убили! - поправил сын.
- Надо передать всем, что русский не виноват! Пусть знают, прежде, чем убивать, необходимо разбираться, - и маляр побежал в полицию сообщить о незаконном избиении русского.
За ним вышел сын. К удивлению маляра, полицейский, равнодушно отнесся к его словам, и, показывая кулак, пригрозил:
- Держи язык за зубами!
Пьяный сын поднял скандал в кочегарке. Собрались рабочие. Притащили растерявшегося хромого финского кочегара, несколько дней тому назад уволенного. Сын маляра повторил историю с куклой и сахаром. При виде разгневанной толпы кочегар признался и стал просить прощения. Нашли топор, положили правую руку кочегара на чурку, где Глазанов рубил дрова, и отрубили ему пальцы.
Прибежал полицейский, хотел вмешаться, но пальцы уже валялись среди мусора, а рабочие расходились по местам.
14. Беседы у костра.
Какко Олави не помнил родителей. Из рассказов старика, приютившего мальчика, отец был убит полицейскими во время забастовки железнодорожников в городе Тампере, а мать умерла, когда ему было три года. Сирота испытал горькую жизнь беспризорника. Сверстники в детстве презрительно называли Олави: - "Мальчик с мусорного ящика". Учиться не пришлось: не было денег. В Финляндии бесплатного обучения не существовало, хотя она и кичится своей грамотностью.
Когда подрос, старик устроил на работу, и Какко часто слышал от мастеров пренебрежительные слова.
Ему шестнадцать лет; он не по-детски серьезен. Невысокого роста и плотного телосложения, ходит твердой походкой, лишь глаза испуганно бегают по сторонам, постоянно ожидая упрека. Нос немного вздернут, лицо веснушчатое, рыжеватые волосы, но, тем не менее, он не лишен привлекательности. Говорил он хриплым простуженным басом. Какко Олави, как заправский финн, всю зиму ходил без пальто, и в заднем кармане брюк неизменно торчал кошелек, набитый никому не нужными деньгами. На них он не имел возможности купить даже носового платка. Воротник пужеры не застегнут, из-под него видно грязное белье, - результат отсутствия материнской заботы. На ногах красные кожаные, с крючками на носках, сапоги.
Все то, что на нем, составляло богатство Какко. Встреча с Маевским и Григорьевым была его первым знакомством с русскими. Какко Олави, не в пример Паули Эро, скоро научился понимать по-русски. Леонид удивлялся способностям мальчика, который быстро овладевал разговорной русской речью.
Зима была лютая. От холода трескалась земля. По утрам мороз усиливался, и Какко в одной пужере, выскочив из барака, спешил на работу, на ходу растирая снегом побелевшие уши. Леонид издалека слышал скрип снега под сапогами мальчика и подбрасывал сухие дрова в костер.
Когда Какко пришел на работу, костер был уже разведен. Пожав руки военнопленным, он придвинулся ближе к огню и спросил: - Паули не приходил?
Леонид отрицательно покачал головой.
- Лодыря мужика! - сказал Олави и достал из кармана словарь. - Пока холодно - займемся учебой! И так каждый день. Утром, пока не спадет мороз, в обеденный перерыв, в любую свободную минуту Леонид беседовал с мальчиком, изучая, Какко - русский, Леонид - финский языки.
Перед окончанием работы Какко отозвал Леонида в сторону и нерешительно сказал: - Я не спросил твоего разрешения и договорился с мастером оставаться не сверхурочные работы. Теперь нам никто не будет мешать учиться! - И Маевский крепко обнял мальчика. - Спасибо друг, Олави!
Мастер не знал, какая причина побудила Олави работать три лишних часа, и согласился. Перебоя в напиленных дровах не было; мастер был доволен, и Какко, пользуясь случаем, набросился на учебу, изучая каждое слово.