Кэролин курила тонны травы и открыто говорила с нами о сексе. Она, бывало, скручивала нам отменные косяки и разрешала мне жить с ними по нескольку недель подряд, и я ложился спать в комнате Мелиссы. Моя мама ничего не имела против, поскольку мы с Мелиссой на протяжении всего лета не расставались. Мать Мелиссы не работала, и у неё был весьма милый, намного старше её, ухажёр-наркоторговец, который продавал кокс, траву и кислоту. Всё это он мог свободно дать и нам при условии, что мы будем наслаждаться этим исключительно сами.
Дом, в котором находилась их квартира, находился на пересечении улиц Эдинбург (Edinburgh) и Уиллоуби (Willoughby), примерно в паре кварталов на запад от Ферфакс и полквартала на юг от бульвара Санта-Моника. Место было просто отличное – Лорелская начальная школа была прямо вниз по улице. Именно в этой школе мы познакомились с Мелиссой. Школьная площадка была маленьким человеческим обществом. Таким же был квартал, где жила Мелисса, который представлял собой совершеннейшую мешанину из людей различных культур: молодые гомосексуалисты, старые еврейские семьи, русские, армяне, выходцы из Ближнего востока – жили по соседству друг с другом. Это было необычное и милое, как в сериале "Предоставьте это Биверу", сосуществование, когда все улыбались, махали тебе рукой и говорили привет, и при этом ты ощущал вполне осязаемое напряжение.
Обычно вечером мы с Мелиссой закидывались наркотой и слушали музыку вместе с её мамой, а затем направлялись к Уэсу и Нэйту (Wes and Nate), двум гомосексуалистам, которые жили в единственном частном доме посреди многоквартирных домов в радиусе шести кварталов. У них был огромный задний двор размером с акр, на котором рос высокий дуб с качелями, приделанными к ветке. Мы выкуривали с ними косяк, а затем шли на задний двор, где ложились под дуб и смотрели на звёзды.
Кроме того, в тот период я открыл для себя много современной на тот момент музыки. Я уже упоминал, что мои родители всё время проигрывали записи, – это мои самые тёплые воспоминания из детства. Я слушал их все в безмолвии: начиная от классических композиторов, которые нравились моему отцу, и заканчивая легендарными исполнителями шестидесятых и начала семидесятых, которых любили оба моих родителя. То время было творческим подъёмом в рок-н-ролле. Я постоянно ищу и редко нахожу записи, которые могут быть лучше записей того времени. Когда мне кажется, что я нашёл, то при близком знакомстве оказывается, что запись – всего лишь переделка оригинального произведения автора. И тогда я прихожу к заключению, что послушал бы "Роллингов" или "Aerosmith" или что-то написанное под их влиянием, чем продолжу слушать эту подделку.
Но когда мне исполнилось тринадцать, меня перестала радовать коллекция записей моих родителей. Я искал новый звук и нашёл бесконечный запас в доме Мелиссы. Именно в её доме мне впервые поставили "Supertramp", "Journey", "Styx", "April Wine", "Foghat" и "Genesis" – ничего такого, что действительно пришлось бы мне по вкусу. Но у матери Мелиссы была тонна записей "Pink Floyd", с которым я уже был знаком благодаря своей маме, но принимая во внимание, что у Кэролин была настолько отменная травка, что их музыка приобрела совсем другой смысл. Их квартира была раем для гитариста, который собирается вот-вот распуститься: кури траву за так, открывай новые звуки и занимайся сексом со своей подругой всю ночь напролёт. Всё было так, пока я не закончил младшую среднюю школу.
я не думаю, что может быть что-то лучше, чем слушать любимую группу, выступающую вживую…
Остаток восьмого класса и весь девятый я провел, путешествуя со Стивеном по Голливуду днём, играя на гитаре в своей комнате и проводя ночи с Мелиссой. В какой-то день я украл пузатый магнитофон "Panasonic" с верхней загрузкой кассет и таскал его собой повсюду, впитывая музыку Теда Ньюджента, "Cheap Trick", "Queen", "Cream" и Эдгара и Джонни Уинтера. Каждый день я крал кассеты, поглощая по одной группе в день. Обычно я начинал с записей живых выступлений той или иной группы, потому что считал, что это единственный способ определить, стоит ли группа твоего внимания. Если живое выступление группы звучало достаточно хорошо, я "доставал" все их альбомы. По записям живых выступлений – прежде чем "добыть" все альбомы группы – я также судил о её лучших хитах. Таким образом я "экономил". Мне по-прежнему нравятся записи живых выступлений. Как и любой фанат рок-музыки – а я до сих пор отношу себя, прежде всего, к таким, – я не думаю, что может быть что-то лучше, чем слушать любимую группу, выступающую вживую. Я по-прежнему считаю, что своё лучшее исполнение мои любимые группы запечатлели на своих "живых" альбомах – не важно, говорим ли мы об альбоме "Aerosmith" "Live Bootleg", "The Who" – "Live at Leeds", "The Rolling Stones" – "Get Your Ya Ya’s Out", "The Kinks" – "Give the People Want They Want". Гораздо позже я был горд, оттого что "Guns N’ Roses" выпустили "Live Era". Я думаю, этот альбом запечатлел пару великих моментов.
* * *
За исключением Мелиссы и Стивена, мои друзья были намного старше меня. Cо многими из них я познакомился через приятелей из нашей "велобанды", но большинство друзей я приобрёл "по дороге" благодаря травке, которую я всегда доставал то из одного источника, то из другого. Моя мама сама курила траву и придерживалась либеральных взглядов в вопросе воспитания: она предпочитала, чтобы я курил траву под её присмотром, чем экспериментировал там, на улице. При всём должном уважением к ней – ведь она руководствовалась самыми лучшими намерениями, – но она так и не поняла, что эту траву я не только курил дома под её бдительным оком, но и прихватывал чуток с собой, когда отправлялся на прогулку, чтобы покурить или толкнуть. Травка, чтобы не соврать, была лучшим способом, чтобы втереться к кому-нибудь в доверие, и я благодарен за это моей маме.
У ребят старшего возраста, в кругу которых я вращался, были квартиры, они продавали наркотики, давали вечеринки и их, очевидно, не волновало то, как развлекаются несовершеннолетние вроде меня. Не говоря уж об очевидных преимуществах, такая компания дала мне возможность открыть для себя современные на тот момент группы, которые я наверняка пропустил бы. Я тусовался с группой сёрферов и скейтеров, которые "подсадили" меня на "Devo", "The Police", "999" и ещё несколько групп Новой волны, которых любили крутить на радио. Парень из другой компании, в которой я тусовался, – долговязый чернокожий по имени Кевин (Kevin) – во время одной из своих вечеринок познакомил меня с первым альбомом группы " The Cars".
Кевин был страшим братом одного из моих приятелей по "велобанде", братом парня по имени Кейт (Keith), который когда-то дал мне прозвище Соломон Гранди. Я уважал Кейта, потому что за ним всегда бегали самые горячие девчонки из средней школы Ферфакс (High School Fairfax). Когда мне было лет тринадцать, четырнадцать и я всерьёз увлекался BMX, этот парень был в центре событий, но при этом был настолько крут, что всегда казалось, что ему достаточно одного шага, чтобы забросить всю эту тусовку и заниматься более изощрёнными, взрослыми делами. Я до сих пор не пойму, почему Кейт называл меня Соломоном Гранди.
Как бы то ни было, музыкальные интересы Кевина были сомнительными. Ему нравилось диско – пристрастие, которое мы не разделяли. Сегодня я понимаю, что склонность Кевина к диско давала ему возможность получать столь много девчонок, сколь это вообще возможно. За это сегодня я уважаю его ещё больше. Это давало результат, потому что девчонки из его компании и на его вечеринках были цыпочками горячими и неразборчивыми в знакомствах, что меня особенно притягивало. К слову сказать, я и не ожидал, что мне понравится "новая клёвая группа", записи которой Кевин собирался мне поставить, пока мы курили косяк в его комнате во время вечеринки тем вечером. Я изменил своё мнение на середине первой песни и к тому времени, как закончилась вторая, я стал поклонником Эллиот Истон (Elliot Easton) на всю жизнь. Эллиот Истон был душой " The Cars", и их первый альбом совершенно покорил меня. По моему мнению, "The Cars" была одной из нескольких сильных групп, которые продолжали успешно занимались творчеством, в то время когда Новая волна захватывала радиостанции.
Перед тем как в тот вечер я ушёл с вечеринки, я услышал отрывок песни, который по-настоящему захватил моё внимание. Кто-то поставил альбом "Rocks" – "Aerosmith", я ухватил только две песни, но и этого оказалось достаточно. От альбома шла энергетика, такая же вульгарная и распутная, какой может быть только гулящая кошка и какой я никогда раньше не испытывал. Если соло-гитара и была моим голосом, который пребывал во мне нераскрытым, то этот альбом был тем, что я ждал всю свою жизнь. Перед тем как свалить, я непременно взглянул на обложку альбома, чтобы знать, чья запись это была. Я запомнил это название, "Aerosmith"; четыре года назад, в 1975, у них был всего один радио-хит на тот момент – песня "Walk This Way". Я вновь столкнулся с альбомом "Rocks" спустя неделю или две… но в самый неподходящий момент времени.
Перед тем, как перейти к своей следующей истории, я должен сказать, что отношения никогда не бывают простыми, особенно между людьми, тела которых молоды, неискушённы и разрываются гормонами. Мы с Мелиссой были по-настоящему привязаны друг к другу, но, тем не менее, мы часто ссорились и мирились. Ссоры обычно были результатом того, что моя преданность занятиям гитарой оказывалась сильнее преданности времяпрепровождению с самой Мелиссой. Именно в этот период мы и расстались с ней, а я уже сосредоточил своё внимание на… назовём её Лори (Laurie). Она была значительно старше меня и в компании моих друзей, совершенно очевидно, была "девчонкой-не-из-моей-лиги". У Лори были невероятные сиськи и длинные русые волосы. Она носила очень тонкие стянутые поясом майки с большими вырезами. Эти майки были настолько прозрачными и просторными, что увидеть её грудь было пустяком. Как и я, Лори недавно осталась одна – она рассталась со своим парнем Рики (Ricky), типичным сёрфером. Во что бы то ни стало я решил быть с ней; меня не заботило, что она была старше меня на четыре года и всё время игнорировала меня. Я знал, что я смогу это. Я продолжал заговаривать с ней и оказывать ей знаки внимания и, наконец, добился от неё взаимности. Лори перестала быть неприступной и познакомилась со мной поближе. А поступив так однажды, она, похоже, забыла, что ещё несколько недель назад для неё я был всего лишь пустым местом, панком, намного младше её, которого она даже не замечала. Наконец однажды вечером, когда её мамы не было в городе, она пригласила меня к себе в гости.
Я оставил велосипед у неё на лужайке, и она проводила меня к себе в комнату. Её комната была настолько крутой и клёвой, что это просто выходило за рамки моего представления о крутизне: на лампы были наброшены шарфы, повсюду висели плакаты с рок-звёздами, у неё было своё собственное стерео и тонны записей. Мы курнули, и я, вознамерившись не торопить события, стал просматривать её пластинки, чтобы найти что-нибудь, чем бы мог её удивить. Среди пластинок я увидел альбом "Rocks", знакомый мне по вечеринке у Кевина, устроенной несколько недель назад, поэтому я поставил именно его, совсем не подумав о том, что этот альбом продолжал играть не переставая у меня в подсознании с того самого момента, когда я услышал те две песни. Едва крики, открывающие песню "Back to the Saddle", ворвались в комнату, меня парализовало; припав к динамикам, я раз за разом слушал запись, не обращая никакого внимания на Лори. Я совершенно забыл о ней, так же как и о своих затейливых планах, которые я вынашивал на этот вечер. Через пару часов она похлопала меня по плечу:
- Привет, – сказала она.
- Привет, – ответил я. – Что-то случилось?
- По-моему, тебе лучше пойти домой.
- Да?.. Ну ладно.
Альбом "Rocks" и сегодня вызывает у меня сильные чувства, такие же, как и тогда: кричащий вокал, грязный звук гитар и неослабевающий "кач" – вот он, истинный блюз-рок. Тогда в необузданной юности "Aerosmith" было что-то необъяснимое, что совершеннейшим образом соответствовало моему душевному состоянию; этот альбом звучал именно так, как я себя ощущал. После того, как я упустил возможность и прохлопал Лори, я посвятил всё своё время изучению песни "Back to the Saddle". Я украл кассету и сборник песен "Aerosmith" и проигрывал песню раз за разом до тех пор, пока не выучил риффы. Разучивая песню, я вынес ценный урок: музыкальные пособия не могут научить тебя, как правильно играть. Я в некотором роде уже научился "читать" музыку, поэтому понял, что ноты в сборнике песен были совсем не тем, что звучало на альбоме. Тогда всё стало на свои места – ведь я боролся не один час и всё ещё не мог сыграть песню так, как надо. Поэтому я забросил книги и продолжил заниматься на гитаре, пока не подобрал песню по слуху; и впредь именно так я подбирал по слуху любую песню, которую хотел играть.
Осваивая каждый лик из песни "Back to the Saddle", я понял, что манера игры у Джо (Joe) и у Брэда (Brad) насколько индивидуальна, что никто другой, кроме них самих, никогда не сможет сыграть точно так же. Подражание должно быть трамплином для музыканта, чтобы тот смог обрести свой собственный голос, но никогда не должно подменять его: никому не следует копировать игру своих кумиров с точностью до ноты. Гитара для этого – слишком личный способ выражения себя. Гитара должна оставаться тем, чем она есть, – уникальным продолжением музыканта.
* * *
К тому времени, когда мои летние каникулы – последние в младшей средней школе – подходили к концу, у меня уже был собственный мир, сотворённый по моему же плану, мир столь же согласованный, сколь рассогласованной была моя жизнь дома. Это объясняется тем, что вскоре после расставания моих родителей их отношения окончательно расстроились. Я жил понемногу с каждым из них, но жизнь в обоих домах казалась мне не совсем нормальной. В конце концов, я стал жить в основном у бабушки в её кондоминиуме в Голливуде, в то время как мой младший брат жил с мамой. Разумеется, зачастую я ночевал в доме Мелиссы.
После отношений с Дэвидом Боуи моя мама завела новые с одним талантливым фотографом – назовём его "Бой-френд". Они встречались около трёх лет и, в конце концов, переехали в квартиру на улице Кокрен недалеко от Третьей (Cochran off Third) и Ла-Бри, где я жил с ними некоторое время. Бой-френд был, наверное, лет на десять моложе Олы. Когда они только познакомились, он был восходящей звездой: я помню, как к ним в гости приходили Герб Риттс (Herb Ritts), Моше Брака (Moshe Brakha) и некоторое другие известные фотографы и модели. У моей мамы и Бой-френда были бурные отношения, в течение которых она, по сути, опустилась до его помощника и забросила собственную карьеру.
У Бой-Френда в его ванной комнате всегда была фотолаборатория, и к концу их отношений я разузнал, что в этой лаборатории он курил кокаин ночи напролёт, пока занимался "работой". И всё было бы хорошо, но с тех пор как кокаин внезапно возник в жизни Бой-Френда, его зависимость от наркотиков незамедлительно начала тормозить его карьеру, увлекая за собой и его отношения с моей мамой. Бой-Френд переносил страшные мучения, он был несчастен, а несчастьем всегда хочется поделиться с другим, поэтому хоть я и не был в восторге от Бой-Френда, сам он был полон решимости вытащить меня на прогулку. Мы, бывало, курили вместе, потом вылезали на улицу и бродили по чужим гаражам. Обычно мы крали поношенную мебель, старые игрушки и всякий хлам), который, казалось, в семье уже не нужен. Одной из таких найденных нами вещей был красный диван, который мы тащили на себе домой. Мы перекрасили его баллончиком в чёрный цвет и поставили его в "келье". Не могу себе представить, что подумала об этом Ола, когда она проснулась на следующее утро. Я и на самом деле не знаю, потому что она никогда об этом и не говорила. Как бы то ни было, после наших приключений Бой-Френд не останавливался и продолжал курить всё утро напролёт и, я подозреваю, весь день. А я обычно нырял в свою комнату в половине восьмого утра, притворялся на час спящим, затем вставал, говорил маме доброе утро и отправлялся в школу, будто бы ночью у меня был хороший здоровый сон.
Моя мама настояла на том, чтобы я жил с ней и Бой-Френдом, потому что она не одобряла ту обстановку в доме моего отца, которая оказывала бы на меня влияние. Как только отец свыкся с расставанием, он собрался с силами и переехал в квартиру, которую снимал его друг Майлз (Miles) и группа его общих с мамой знакомых. В том месте, казалось, выпивал каждый, а отец встречался с несколькими женщинами, поэтому, по мнению моей мамы, для меня это была нездоровое окружение. В тот период мой уже долгое время встречался с женщиной по имени Сонни (Sonny). Нельзя сказать, что жизнь была к Сонни добра – она потеряла своего сына при каких-то страшных обстоятельствах и, несмотря на то, что она была очень мила, она была в полной заднице. Они с моим отцом проводили большую часть времени выпивая и трахаясь. Поэтому какое-то время, пока я жил с мамой, я виделся с отцом только по выходным, но когда мы встречались, у него всегда было для меня что-нибудь интересное: модель какого-нибудь удивительного динозавра или что-нибудь "потехничнее", вроде самолёта на дистанционном управлении, который тебе нужно собрать самому да ещё и с нуля.
Спустя какое-то время, я стал видеться с ним чаще, когда он переехал в квартиру на пересечении Сансет и Гарднер (Gardner) в дом, состоящий из квартир-студий, с общим туалетом. Его приятель художник Стив Дуглас (Steve Douglas) жил чуть дальше по коридору. В доме на первом этаже был гитарный магазин, хотя в то время гитара ещё не стала моей привычкой. Изостудия отца занимала целую комнату, поэтому он надстроил в комнате второй этаж, чтобы спать прямо в студии у дальней стены, и я какое-то время жил с ним на этом этаже, пока учился в седьмом классе, сразу после того, как меня выперли из младшей средней школы имени Джона Берроуза (John Burroughs Junior High) за кражу кучи велосипедов – но об этой истории незачем рассказывать. Как бы то ни было, в тот непродолжительный период я посещал младшую среднюю школу имени Ле-Конте (Le Conte Junior High), а поскольку мой отец не водил машину, я каждый день ходил за пять миль в школу и обратно.
Я не вполне уверен, чем мой отец и Стив зарабатывали на жизнь. Стив тоже был художником, и, насколько я мог судить, они проводили дни за бутылкой, а ночи – у холста, рисуя для собственного блага или разговаривая об искусстве. Одно из моих забавных воспоминаний того периода – старомодная санитарная сумка Стива, набитая "винтажным" порно, за просмотром которого он меня однажды застукал.