Вот в таких условиях мне нужно было восполнять пробелы вузовской подготовки, повышать организацию и производительность труда, а самое главное – эффективность своей работы и не только. Я довольно быстро сообразил: без свежих идей здесь не обойтись. И вместо того, чтобы являться на фермы по вызову, начал с диспансеризации колхозных и совхозных коров. Установил, что некоторые бурёнки телятся в начале года, а затем в конце следующего, и яловыми не являются, хотя интервал между отёлами составляет по 500-600 дней вместо 365 положенных по крестьянской мудрости и 330-335 – по науке. Разделив надой за лактацию на дни между отёлами, установил низкую продуктивность племенных коров. Скрытыми резервами производства молока является сокращение яловости по ферме, региону, стране. Напомню, что стельность коровы или тёлки продолжается 285 дней, месяц –послеродовый период, а спустя 30 дней после отёла – бесплодие. Неоплодотворенная корова в течение 90 дней относится к яловым, а тёлка – через 20 месяцев "девичества". Например, от ста коров за календарный год ожидали получить 115 отёлов, но получили – 80. Надоили по 4000 кг молока за 12 месяцев на голову или по 8,55 кг за день межотельного периода. Для определения результатов труда животноводов 365 дней умножаем на 100, делим на 80, и межродовый период будет равен 456 дням. Это по 50 дней яловости по каждой голове. Потери составили 35 телят (35х1,5 ц.), 5250 кг молока, а недополучение молока из-за яловости (8,55 х 5000) достигнет 42750 кг плюс издержки содержания коров в течение 5000 дней яловости… Такой самоконтроль даст возможность проводить мероприятия за сокращение каждого дня яловости на ферме, комплексе, в регионе, используя резервы каждого специалиста, ответственного за интенсификацию производства дешёвого молока и говядины, снижения себестоимости сырья.
Чаще всего животные бракуются после длительного бесплодия от потери продуктивности. С внедрением такого прогрессивного метода племенной работы, как искусственное осеменение, потребовался объективный контроль за репродуктивными функциями каждого животного. Надо было клинически выявлять причины низкой оплодотворяемости скота, не только лечить, но и профилактировать послеродовые осложнения, скрытое течение ряда болезней репродуктивного аппарата. К примеру, в начале своей врачебной карьеры мне удалось клинически диагностировать хронические процессы в яйцепроводах и другие патологии воспроизводительного аппарата у коров на фермах. Заметил, что безграмотное применение доильных аппаратов приводит к раздражению и заболеваниям молочной железы, запоздалому проявлению половых рефлексов, последующей яловости и выбраковке лучших коров в группе. Навсегда отказался от использования металлических катетеров при лечении воспалительных процессов в молочной железе. Необходимо было не только подтверждать стельность на раннем этапе, но и ректально диагностировать болезни репродуктивного аппарата. Надо сказать, что после отёла у коров родовые пути напоминают частично заполненный мешок, заброшенный за плечо: послеродовое очищение затруднено, особенно у животных на привязном содержании. В природе же, во время передвижения копытных, происходят естественная коррекция кислотно-щелочного равновесия, внутренний самомассаж родового аппарата, в результате которого он очищается своевременно.
Частые и массовые профилактические обработки скота на фермах требовали мужской помощи, но мероприятия приходилось проводить с учётом занятости колхозников на основной работе и на собственных подворьях. Молодёжь ездила на работу в Ленинград, Красное Село, на птицефабрики. "Прочие специалисты", как я, получали за стоическую работу на фермах чахлые бюджетные ставочки, а колхозники – "палочки" за трудодни. Нам не положены были ни отгулы, ни оплата за сверхурочные часы. Кстати, "палочки" приносили всё-таки больше, специалисты материально жили хуже.
В подтверждение того, что инициатива наказуема, меня избрали в колхозный партком, Ропшинский исполком сельского Совета, сделали внештатным инспектором народного контроля и вдобавок нагрузили преподаванием "Основ животноводства" в местной школе. На производстве меня в первую очередь интересовали организация труда в животноводстве, закрепление кадров на рабочих местах, результаты внедрения всевозможных новаций. Поэтому брал на себя ответственность за наиболее сложные участки, где особенно требовались профессионализм и авторитет, результативность диагностической, лечебной и профилактической работы.
Народ нуждался в реальной помощи, а порой – просто в добром слове. Работать на селе вообще сложней, чем в городе, и даже не с точки зрения нехватки материальных благ и удобств. Главное – это люди, у которых ты всегда на виду и про которых сам знаешь всю "подноготную".
На фермах работали женщины с тяжёлой судьбой: "разведёнки", матери-одиночки, алкоголички, неудовлетворённые психически, физиологически и материально, с низким интеллектом. Вскидывая себе на живот тяжеленные корзины с силосом, доярки срывались на ругань и оскорбления. В ответ на однообразный мат я, чтобы разрядить обстановку, рекомендовал колхозницам расширять запас непечатных слов и учиться ругаться, как донские казачки или рыбачки. Подобные советы, как правило, действовали благотворно: женщины успокаивались, на лицах появлялись улыбки. До или после работы, смотря по ситуации, я снабжал их политинформацией и профессиональными рекомендациями. В свою очередь доярки помогали мне в фиксации коров при лечении маститов, копыт и других заболеваний, где нужны были сила и сноровка в обращении с рогатыми пациентами.
Но женщины и на ферме женщины! Как-то мне шепнули, что моя главная опора, которой я дал рекомендацию в партию, лечит маститы у коров своей группы… мочой. Сплетне я не придал огласки, но когда Полина пригласила меня к домашней кормилице, посоветовал доярке лечить воспаление вымени своим "фирменным" методом. На что она заявила, что новокаиновая блокада всё-таки лучше. Пришлось просьбу труженицы выполнить…
Руководство района вынашивало мысль рекомендовать меня директором совхоза "Плодоягодный". На мое счастье, в Ленинградскую область прибыли старшие офицеры запаса, подготовленные в Омске для работы руководителями колхозов и совхозов. В "Плодоягодный" был назначен полковник старше меня на двадцать лет, но такого же высокого роста. Встретились родственные души! От меня офицер узнал, что молодой совхозный зоотехник Анна Духина за прямолинейность отправлена заниматься полеводством.
С введением искусственного осеменения требовались иные подходы, несовместимые с безответственностью за конечные результаты труда по дойному стаду хозяйства. В результате концентратного типа кормления яловость на совхозной ферме достигла критического уровня. Это понимала и Духина, назначенная техником по искусственному осеменению и зоотехником-селекционером в одном лице. Специалист попросила меня научить её делать животным инъекции раствора прозерина подкожно по 2 миллилитра по предложенной схеме – сразу же после выведения плода и в послеродовом периоде. Активно наступая на возможные воспалительные процессы в воспроизводительных органах и вымени, техник стала настоящим специалистом по воспроизводству.
По просьбе директора Детскосельской станции искусственного осеменения крупного рогатого скота Николая Дмитриева, пропагандиста прогрессивного метода племенной работы в области и будущего академика, я написал заметку о своём опыте в журнал "Животноводство". Вскоре пришло предложение написать целую статью, а через определённое время – передать читателям опыт племенной работы в совхозе "Плодоягодный". Корреспонденция появилась в майском номере "Животноводства" за 1964 год.
А размышлять было о чём. О том, например, что при наличии чуть ли не в каждом регионе зоотехнических и ветеринарных факультетов либо отделений в стране не считали нужным готовить специалистов по воспроизводству сельскохозяйственных животных. Главной фигурой практической ветеринарии в глубинке оставался коровий "гинеколог", труды которого вознаграждались двадцатью копейками за подтверждённую ректально стельность коровы или тёлки. Не самый лучший стимул для того, чтобы двигать вперёд молочное скотоводство в колхозах и совхозах! Но хуже всего, что многих устраивало такое положение на фермах: меньше отёлов – меньше хлопот с диспепсией новорождённых телят, сохранностью поголовья и падением продуктивности, преждевременной выбраковкой лучших животных, низкой зарплатой и текучестью кадров. Чиновники не желали вникать в то, что скот теряет породу из-за биологически неполноценного кормления и привязного содержания, игнорировали мнение учёных в условиях "экономной экономики", которая уже формировалась в 60-е годы прошлого века.
Чтобы дать мне передышку, как-то отвлечь от всего этого, главный ветеринарный врач района в 1962 году направил меня на трёхмесячные курсы усовершенствования ветеринарных врачей в Ленинградский ветинститут. Увы, того, чего ожидал от этой учёбы, я не получил! Доклад о собственном опыте применения прозерина на колхозных фермах, с которым я выступил на научной конференции, вступал в резкое противоречие с классификацией бесплодия животных, автором которой был заведующий кафедрой, заслуженный деятель науки РСФСР. Как результат – этот корифей в очередной раз не пропустил мой опус в печать. Зато я обрёл новых наставников: ими стали выпускник Саратовского ветеринарного института 1922 года, доктор ветеринарных наук, профессор, полковник Александр Веллер, его ученик, окончивший тот же самый вуз тридцать лет спустя, доцент Борис Башкиров и другие сотрудники кафедры оперативной хирургии. Они научили меня делать животным новокаиновые блокады, руменотомию (операцию на желудке) и кесарево сечение. Новокаиновые блокады и полостные операции на колхозных фермах стал делать с 1963 года.
"Первой ласточкой" моей практики в области полостной хирургии в условиях фермы стала корова, которую именно так и звали – Ласточка. Помню, она поразила меня своей худобой. Когда стал собирать у доярки "анамнез", за коллегу заступились другие женщины, пояснили: животное "жрёт за двоих", а молока даёт полтора литра. Традиционно в таких случаях скотину отправляют на бойню. Но я решил поступить иначе: назначил на следующий день операцию с обязательным присутствием доярок. Оперировал в деревянном станке для искусственного осеменения под проводниковой новокаиновой блокадой. После вскрытия желудка извлёк из камеры камушки, ключ, стальную проволоку, внедрившуюся в ткани, а заодно подтвердил трёхмесячную стельность.
На седьмой день послеоперационного периода суточный удой от моей пациентки достиг 10 килограммов. За последующие четыре года Ласточка дала колхозу четырёх телят и 16 тонн молока.
Похожий случай произошёл на ферме Глядино. Вскрытие брюшной стенки и ревизия брюшной полости показали: толстая проволока, проколов стенку желудка, упёрлась в ребро коровы. Острый предмет удалось извлечь, не разрезая желудка.
Подобные "разминки" пригодились, когда в августе 1964 года грянул настоящий гром. Прибежавший пастух объявил: на люцерновом поле вздулись коровы. Помочь напуганным и возбуждённым животным хрестоматийными методами невозможно. Я распорядился стадо гнать в коровник, а попавшемуся на глаза колхозному водителю велел собрать доярок – для привязи коров. Двенадцать несчастных животин всё-таки пришлось прирезать: по дороге они погибли от удушья. При массовых вздутиях бесполезны троакар (стилет в трубке) и даже прокол охотничьим ножом с поворотом лезвия. Пришлось без анестезии делать разрез брюшной стенки и желудка и выгребать пенистую массу руками. В итоге с микроразрезами оказалась 31 "голова", в том числе с распоротыми желудками – 12. Оперировал до самого утра.
Канцеляристы от ветеринарии из Гатчины принялись устанавливать степень вины ветеринарного врача участка, допустившего вздутие стада. Вместо квалифицированной помощи вышестоящие коллеги прислали кипу бланков историй болезни, которые надо было заполнить. А у специалистов-производственников не хватало времени даже на регистрацию больных животных в "амбулаторном" журнале! Но когда один из столоначальников явился в партком с предложением перевести меня в другое хозяйство с понижением в должности, – выскочил оттуда мокрый! Приехавшие по моей просьбе из Ленинграда хирурги Александр Веллер, Борис Башкиров, Пётр Панкриев (бывший боевой лётчик) отметили: такая операция вкупе с послеоперационным лечением выполнены впервые в мировой практике. Более того, они "заштопали" свищи новым способом (правда, безрезультатно) и порекомендовали мне подготовить статью для печати.
Работа была опубликована в 1968 году в сборнике Ленинградского ветеринарного института. Любопытно, что на эту публикацию о "нетрадиционной" операции не нашлось оппонента, не поступили запросы, за нею не последовали другие выступления на эту тему, её автора не приглашали для проведения практических занятий с ветеринарными врачами и пастухами, которые, случись где подобная беда, могли бы оказать экстренную хирургическую помощь прямо на месте.
Кстати, аналогичные операции при пенистом вздутии позднее проводили два других ветеринарных врача – в разное время, но под руководством моей бывшей ассистентки, бригадира фермы и будущего зоотехника Галины Кюне.
И всё же не могу сказать, что моя бурная деятельность оставалась незамеченной и неоценённой. Нет, признание было – тихое, неброское, скупое на внешние проявления, но тем более ценное. Оно шло от простых людей, которые все эти годы жили и работали рядом со мной. Зная, что я обхожу стороной теплицы, расположенные на месте бывших царских оранжерей, колхозницы – великие специалистки по выращиванию овощей в закрытом грунте – под разными предлогами потихоньку приносили нам огурцы на салат и всучивали жене. Свинарки были благодарны мне за то, что научил их делать инъекции витамина D новорождённым поросятам. А один из свинарей по собственной инициативе овладел техникой кастрации хрячков и таким образом получил возможность оказывать "гуманитарную помощь" своим собутыльникам.
При наших более чем скромных доходах жене удалось скопить 100 рублей на холодильник "Ленинград". Но по моему заказу в Ломоносов поступили два рижских холодильника "Сарма". Пришлось собирать по соседям ещё 150 рублей. Зато к своему 33-летию я наконец-таки обзавёлся приличной обновкой.
"Хромающие" показатели колхозного производства, кадровая текучка, частые смены секретарей парткома и специалистов, постоянные эмоциональные и физические перегрузки – всё это привело к "букету" собственных болезней. Узнав об этом, мой тренер Вера Савримович отвела меня в физкультурный диспансер, где её приятельница – врач, обслуживающая команду гребцов при выездах за рубеж, – потребовала, чтобы я встал на лыжи. По лыжне, проложенной солдатами, начал по воскресеньям пробегать по 10 километров. Однажды увидела меня в спортивной экипировке пенсионерка из деревни Глядино и оторопела: как это врач, пребывающий в постоянных заботах, опустился до такого легкомыслия, как лыжи? Этот вопрос был написан на лице у пожилой женщины, вслух же она произнесла только: "Это вы, Геннадий Николаевич?.."
Что дал восьмилетний ропшинский период? За первые 323 дня "обслуживания" общественного животноводства и животных, принадлежащих населению, в 1959 году был премирован в размере трёх окладов (вышло больше 200 рублей). Ветработники получили премию в шесть окладов за сохранность и развитие животноводства – в первый и последний раз. Окончил трёхмесячные курсы усовершенствования ветеринарных врачей в Ленинградском ветеринарном институте, шестимесячные курсы руководящих кадров в Ленинградском сельскохозяйственном институте и офицерские курсы ветеринарной службы Советской Армии. Опубликовал 24 корреспонденции в газете "Балтийский луч" и 8 работ в журналах. Да и сам тоже стал героем печати: в рассказе "Дерзание", включённом в сборник о передовиках сельского хозяйства "Идёт по земле хозяин" ("Лениздат", 1965), речь шла, в том числе, и о работе ропшинского ветеринарного участка. Ещё к своему 30-летию получил от колхоза целых 300 рублей вознаграждения.
После моего перевода в соседний район председателя правления колхоза, моего сверстника, освободили от должности и вскоре похоронили, а затем ликвидировали и само хозяйство.
В 1967 году удалось отказаться от предложенного мне поста директора совхоза, но уже не смог уклониться от альтернативного предложения и приступил к обязанностям главного ветеринарного врача совхоза "Терпилицы" Волосовского района, где было кладбище русских воинов, погибших в битве под Нарвой.
В стаде совхоза "Терпилицы", как и во всех хозяйствах молочного направления, преобладал силосно-концентратный тип кормления. Из-за дефицита сахара в рационе жвачных животных у них нарушалось пищеварение, диагностировали ацидоз, кетоз. При забое скота отмечали патологические изменения внутренних органов, а областная ветлаборатория гистологически подтверждала хронические болезни печени, почек, сердца у маточного поголовья и новорождённых телят. Прощупыванием можно было установить рассасывание хвостовых позвонков. Нередко требовалось родовспоможение, особенно первотёлкам, отмечались послеродовые осложнения, рост яловости и снижение молочной продуктивности по стаду, а телята молозивного периода погибали от диспепсии. Как результат – падала трудовая дисциплина, кадры не задерживались на рабочих местах.
Прежде всего требовалось перестроить психологию руководителей хозяйства и скотоводов. Проведя соответствующую разъяснительную работу, срочно ввёл диспансеризацию, поставил чёткие цели перед ветеринарными фельдшерами, зоотехниками, бригадирами.
Один из специалистов, которого травили из-за склонности к спиртному, собирался уволиться. С моим приходом, почувствовав "свежую струю", он изменил своё решение и был готов круглосуточно трудиться на результат – сохранение репродуктивных и продуктивных функций скота. Но вскоре этот человек, Анатолий Стреляев, работавший на фермах отделения Кальмус, вновь попал под огонь чиновничьей критики – на этот раз за "избыточную" прозеринопрофилактику послеотёльных осложнений. Ретивые столоначальники не собирались серьёзно анализировать ситуацию, они были просто не готовы к этому. Ключевыми оборотами в приказе по управлению были: "Подход к организации лечебной работы является чисто механическим и абсолютно не врачебным… По существующим рекомендациям после двух суток послед необходимо отделять рукой… Идут вразрез (принятые нами меры – авт.) с существующими рекомендациями и являются ничем иным, как неузаконенным, т.е. проводившимся без разрешения вышестоящих ветеринарных органов, опытничеством…". Кабинетчики, вероятно, не читали ветеринарное законодательство, не говоря уже о моих статьях в журналах "Ветеринария" и "Животноводство" за 1964 год.
Что было делать? Мы крепко зажмурили глаза (ничего другого не оставалось) и… после "чрезмерного" держания коров "на игле" неожиданно получили по отделению Кальмус в 1968 году по 96,3 телёнка на сто голов! Извинений сверху, конечныо же, не последовало. Зато почёт был оказан технику – за впрыскивание семени быка в организм животного, подготовленный к зачатию ветеринарным специалистом! Этот факт ещё раз подтвердил необходимость объединения техника по искусственному осеменению и ветврача в одно профессиональное целое – специалиста по воспроизводству.
Какие же ещё последствия имели "порча" терпилицких коров прозерином, злоупотребление "не врачебным", "неузаконенным" "опытничеством"? За 1967 – 1968 годы удалось сократить выбраковку до 9,4 % и10 %, сохранить продуктивность в пределах 3800 килограммов молока на одну рогатую голову и начать продавать племенных тёлок на Украину.