В 1951 году в Нью-Йорке выходят первые мемуары Набокова под названием " Conclusive Evidence" ("Убедительное доказательство"), где он основательно описывает доамериканский период своей жизни. Позднее появится русский вариант этих воспоминаний – "Другие берега", в котором Наб признается в мучительности своего перехода на другой язык: " Книга… писалась долго, с особенно мучительным трудом, ибо память была настроена на один лад – музыкально недоговоренный, русский, а ей навязывался другой лад – английский и обстоятельный ". В 1966 году эти воспоминания писателя будут модернизированы и выйдут под названием " Speak, Memory ". С конца 1940-х и первую половину 1950-х гг. Набоков писал свою "Лолиту" (1955) , сделавшую его мировым писателем. Конечно, любой гений в литературе, как правило, имеет несколько шедевров, но как бы мы воспринимали Шекспира без "Гамлета", Гёте без "Фауста", Джойса без "Улисса"?!
Так было и с Набоковым: к своему великому роману он шел с 1927 года: "Лилит" – "Камера обскура" – рассказ "Волшебник"… Гений победил: Набу не только удалось опубликовать скандальную "Лолиту", он сумел " завоевать ею мир ". Хотя вначале Набу пришлось пережить ряд трудностей: в США роман печатать наотрез отказались, он вышел в парижской "Олимпии Пресс", публиковавшей литературу сомнительного содержания. Первые отзывы на роман были весьма негативны, автору быстро приписали грех Гум берта. Очень многое решил восторженный отзыв Грэма Грина и последующая экранизация "Лолиты" удачливым Стэнли Кубриком. Сам Набоков в послесловии к американскому изданию 1958 года "О книге, озаглавленной "Лолита"" достаточно подробно изложил все перипетии с публикацией и первой критикой на свой роман. Попытки общества навязать великому художнику примитивное толкование его текста были, разумеется, всегда, но Набокову было важно заставить читателя увидеть "когти и крылья" его произведения. Он заявляет: "И когда я вспоминаю "Лолиту", я всегда почему-то выбираю для особого своего услаждения такие образы, как учтивый Таксович, или классный список учеников Рамздэльской школы, или Шарлотта, или Лолита, как на замедленной съемке, подступающая к подаркам Гумберта…, или касбимский парикмахер, обошедшийся мне в месяц труда…, или бледная, брюхатая, невозвратимая Долли Скиллер и ее смерть в Грэй Стар, "серой звезде", столице книги…". Набоков последовательно отвергает все обвинения в "порнографии", "анти человечности" и "антиамериканизме" книги. Наб справедливо замечает, что роман вообще существует лишь тогда, когда он может вызвать у читателя "эстетическое наслаждение". На наш строгий взгляд, роман "Лолита" в конце 20 столетия остается одним из непререкаемых его шедевров в литературе.
Композиционно роман "Лолита" ( "Lolita" ) состоит из двух частей плюс предисловие Д. Рэя, "доктора философии", которое носит чисто толковательный характер. Жанр "Лолиты" можно определить и как "роман с девочкой", и как роман-путешествие, и как эротический роман; как любое значительное произведение, "Лолита" выскакивает за рамки привычных жанров. Первая часть романа – "ожидание счастья" Г. Гумберта плюс его биография до встречи с Лолитой; вторая часть – "инфернальный рай" Гумберта с нимфеткой Долли, погоня за "исчезнувшей Долорес" и беспощадное возмездие драматургу К. Куилти. "Я родился в 1910 году, в Париже… Мой отец отличался…": так начинается во 2 главе повествование о филологе, обладателе небольшого капитала и тайном любителе "нимфеток" Гумберте. Автобиографическая манера повествования, очевидно, была нужна Набокову для углубленного показа психики главного героя, хотя Набоков не мог не предвидеть неприятных для себя последствий после публикации книги. Пережитая в юном возрасте любовь Гумберта к некоей девочке по имени Аннабелла ("Я ребенком был, и она была…" – параллель с героиней стихотворения Э. По "Эннабель Ли"), закончившаяся трагично, становится для Гумберта "проклятием", которое герой не в силах преодолеть. "Нимфетки", т. е. девочки в возрасте между девятью и четырнадцатью годами, которые обнаруживают некую "инфернальность" для "очарованных странников" вроде главного героя, становятся для Гумберта единственным способом вернуться в тот навсегда утраченный "рай детства", из которого герой наиболее четко помнит свое чувство к Аннабелле. И именно в двенадцатилетней Долорес Гейз из провинциального американского городка, именно и только в ней Гумберт сможет заново обрести свое счастье.
Гумберт умен, образован и смел, безусловно, это самый "начитанный" герой романов Набокова (не считая Шейда из "Бледного огня"). Причем Гумберт пользуется этим своим талантом на всем протяжении романа: реминисценции из знаменитых авторов мировой литературы переполняют "Лолиту" с первой страницы. Первая встреча в романе с Лолитой (2 глава I части) сопровождается аллюзией на встречу Гамлета с Офелией из шекспировской пьесы: Гумберт, потрясенный увиденной девочкой из "княжества у моря", говорит ее матери, спрашивающей его о лилиях: "Они дивные, дивные, дивные". Герой постоянно "привлекает" авторитетных писателей вроде Поэ, Кэрролла или Ронсара для оправдания своей губительной любви к юным чаровницам в середине 20 века:
Полюбил я Лолиту, как Вирджинию – По,
И как Данте – свою Беатриче;
Закружились девчонки, раздувая юбчонки:
Панталончики – верх неприличия!
Портрет Лолиты дан автором довольно подробно: "тонкие, медового оттенка, плечи, та же шелковистая гибкая обнаженная спина, та же русая шапка волос… Она состояла вся из роз и меда; на ней было ее самое яркое ситцевое платье с узором из красных яблочек; руки и ноги покрывал густой золотисто-коричневый загар; царапинки на них походили на пунктир из крошечных запекшихся рубинов… приоткрыв нежные губы, на которых играла чуть глуповатая, но удивительно обаятельная улыбка…" . Но романная Лолита – вовсе не Вирджиния Клемм, полюбившая поэта Эдгара и посвятившая ему всю свою жизнь. Долли Гейз вполне обычная американка 12 лет, набитая "какофонией джаза", "фольклорными кадрилями", "мороженым под шоколадно-тянучковым соусом", любящая смотреть модные фильмы, "где за деньги оранжевые падают индейцы", и читать модные журнальчики. Однако, с другой стороны, в минуты предельной откровенности с Гумбертом Лолита обнаруживает то "нимфическое зло, дышавшее через каждую пору завороженной девочки", то "зло красоты", которое она сама была не в состоянии постичь.
В романе заметна существенная разница между героиней романа Лолитой и реально возможной тринадцатилетней американочкой, вскружившей голову поэтически настроенному греховоднику. В систему героини любой писатель волен вкладывать все, что ему заблагорассудится, – и Лолита порой напоминает студентку филологического факультета, цитируя авторов, которых она, если и услышала бы от Гумберта, то тотчас же и забыла. Взросление Лолиты во II части книги происходит чересчур быстро, и Набоков "забывает" показать читателю его вехи. Конечно, обстановка Рамздэльской гимназии, многоопытная Мона Даль, постоянные "беседы" с "папашей" до и после совокупления могли сформировать новую Лолиту , но ее побег и сожительство с Куилти, последующее замужество все же лишают возможности читателя поверить в это преображение. Думается, что образ Лолиты в мировой литературе – это пример двойного образа , слабое соединение приданной образу психики "обычной" американской девочки и некоторые монологи и диалоги с участием Лолиты, где она обнаруживает поистине "трагическое" понимание мира! Точно такими "двойными" образами переполнены романы другого русского писателя Федора Достоевского.
Лолита в романе Набокова периодически демонстрирует такое смещение: то цитируя Р. Бернса (глава 32 первой части), то бесконечно болтая на сленге американских подростков. Не случайно героиня – постоянный носитель 2-х имен в тексте романа – поэтического и завораживающего (Лолита) и реального, приземленного (Долорес, Долли). Поэтому рассматривать героиню как образ типичной юной американки, как делают это некоторые бездарные толкователи Набокова, совсем не стоит. Долорес/Лолита – достаточно сложный образ мировой литературы, именно поэтому роман Набокова по-своему бессмертен. И Гумберт, и Лолита – блестящие образы, сделанные рукой опытного мастера, и можно долго восторгаться мастерством Набокова, шедшего к их воплощению многие годы. Можно вспомнить истоки: Лолита – как завершение таких образов, как Лилит, Машенька, Магда; Гумберт – как соединение таких образов, как Ганин, Горн, отчасти Цинциннат Ц., Годунов-Чердынцев…
Но остановимся на подтексте романа "Лолита": по нашему мнению, он имеет достаточно универсальный характер. Традиция модернистского искусства здесь предельно обнажена: автор постоянно комментирует свой собственный текст – как через манеру письма главного героя, так и через ряд опосредованных намеков. "Лолита" нагружена реминисценциями из произведений близких Набу писателей и каламбурным обыгрыванием названий и ситуаций других произведений. Например, "Мистер Пим (проходящий мимо в известной трагикомедии) смотрел, как Пиппа (проходящая мимо у Браунинга) всасывает свою нестерпимую смесь" – аллюзия на повесть Э. Поэ и пьесу Браунинга более чем очевидна. Эротизм романа возвращает нас, скорее, к античной откровенности, нежели к скабрезным описаниям де Сада или физиологической обнаженности последнего эпизода романа "Улисс" Джойса. Пожалуй, "Лолиту" можно было бы считать неким образцом модернистского романа , если бы великое произведение вообще стоило бы назначать чем-либо. Думается, что читатели романа в 21 столетии едва ли обратят внимание на те "непристойности", которые обнаружили в нем критики и поборники нравственности в середине или конце века 20-го. Но своеобразная эстетика романа, но мощнейший эмоциональный заряд, но незабываемые набоковские образы, но блестящий постскриптум ко всей "до набоковской" литературе – будут воздействовать на читателя всегда .
Успех "Лолиты" в конце 1950-х гг. принес Набокову и вожделенный достаток: "никогда не думал, что смогу прожить на литературу, но теперь меня хранит маленькая девочка по имени Лолита" . В "Постскриптуме к русскому изданию" романа Наб проследил все перипетии с путешествием "Лолиты" по мировым издательствам: 1958 г. – престижное издательство "Путнам"; 1959 г. – издательство Вайденфельда-Никольсона, Лондон; затем переводы на французский, немецкий, голландский, датский, греческий, итальянский, хинди, китайский, норвежский, турецкий, шведский и японский языки. К 1966 году Набоков сам перевел свой лучший роман на русский язык, опасаясь возможных издержек, если за роман возьмутся "советские" специалисты.
"Швейцарский" период
До переезда в Швейцарию, страну богатых туристов и сытой жизни, Набоков в 1956 г. издал сборник "Весна в Фиальте" и другие рассказы", в 1957 г. завершил роман "Pnin" ("Пнин"), перевел на английский язык "Героя нашего времени" Лермонтова (образы Печорина и Гумберта во многом перекликаются), в 1959 г. издал сборник "Стихи" (на английском языке). В центре романа "Пнин" – профессор русской литературы Тимофей Пнин, эмигрантской волной занесенный в США, не любящий ни этой страны, ни английского языка. Как замечал Набоков, его задачей было создание "характера комического, даже гротескного, но, в сопоставлении с так называемыми нормальными людьми, – более человечного, более чистого и цельного". Набоков вдоволь порезвился в романе, набросав довольно гротескные образчики представителей американской филологической науки, преподающих в университете, весьма напоминающем Корнель, где в свое время работал он сам. В очередной раз досталось в романе и "шаману полового мифа" З. Фрейду – пародийные образы Лизы и Эрика Финтов.
Есть в романе "Пнин" и некоторое переосмысление сюжета "Идиота" Достоевского (несмотря на то, что Набоков третировал великого писателя в своих критических разборах, он не менее часто использовал его сюжетные находки и некоторые приемы в собственных текстах). Когда Пнин готов пожертвовать собственным самолюбием и счастьем во имя не любящей его жены, это разительно похоже на сцену между Мышкиным и Настасьей Филипповной в романе Достоевского. Ситуации с ребенком Лизы Пниной – Финт параллельна известной ситуации из "Бесов": Шатов – его жена Мари – ребенок Мари от Ставрогина. Конечно, американский колорит и заслуженный успех наложили отпечаток на личность Наба, но приходится признать, что и в США, и на английском Набоков продолжал прежде всего традицию русской литературы , которая оказалась его писательским кодом, несмотря на вынужденную смену языка.
В 1960 году Набоков с Верой переезжают в Монтрё и поселяются в знаменитом отеле "Палас". В Женеве жила сестра писателя Елена, а в соседней Италии служил оперным певцом сын Дмитрий… До конца своих дней Набоковы так и не обзавелись собственным домом, что объясняется либо нежеланием жены Веры вести домашние дела, либо принципиальным решением Наба не менять свой славный русский дом детства на что-то иное. Есть и еще одна версия: обласканный буржуазной славой, Наб предпочитал все время находиться в центре внимания, потому и выбрал "Палас-отель", а не что-либо скромнее. Пространные интервью Набокова появляются в престижнейших журналах: "Playboy", "Newsweek " и др., он выступает в культурных программах на швейцарском и французском телевидении. Словом, он не менее популярен в это время, чем Сартр или Дали. Тем не менее, отношение к Набокову со стороны коллег-писателей и, особенно, журналистской братии выглядит каким-то настороженным. "Лолита" сделала Набокова всемирно известным, но она же вызвала в это время много неприятных вопросов и предположений о личной жизни создателя Гумберта.
В декабре 1959 г. Набоков пишет весьма замечательное и по стилю, и по чувству стихотворение "Какое сделал я дурное дело…" , скорее всего, это отзвук реакции писателя на обсуждение романа "Лолита". Оно до странности перекликается со стихотворением Б. Пастернака 1958 г. "Нобелевская премия" (возможно, является пародией на него). В тексте Пастернака: "Что же сделал я за пакость, я убийца и злодей?…"; в стихотворении Набокова: "Какое сделал я дурное дело, и я ли развратитель и злодей…" Затравленный в СССР Пастернак пишет: "Я весь мир заставил плакать над красой земли моей…", у Набокова: "…мечтать мир целый о бедной девочке моей". На этом, впрочем, перекличка заканчивается. Две следующие строфы набоковского стихотворения – расклад его отношений с читателем, осознание Вечности своего искусства:
О, знаю я, меня боятся люди,
и жгут таких, как я, за волшебство,
и, как от яда в полом изумруде,
мрут от искусства моего.
Но как забавно, что в конце абзаца,
корректору и веку вопреки,
течь русской ветки будет колебаться
на мраморе моей руки.
Здесь снова звучит любимая мысль Набокова о подлинном искусстве как о некоем чародействе, волшебстве; художник в этом контексте предстает то ли волшебником (магом), то ли искусителем людского рода. Что до колебания русской ветки на памятнике Набокову в Питере или в Москве, то оно до сих пор не происходит, но его предчувствие вполне может сбыться к 120-летию со Дня его рождения, например.
В 1962 году в издательстве "Путнам" публикуется роман "Бледный огонь" ( "Pal fair" ), смысловым центром которого является поэма главного героя Д. Шейда "Pal fair". Это 999 строк блестящей английской поэзии:
Я тенью птицы был, нашедшей смерть
В лазури лживой, грянувшись о твердь/ Стекла…
Многозначное начало поэмы, постоянные переклички с "птичьей" темой в литературе ("Альбатрос" Ш. Бодлера, "Пьяный корабль" А. Рембо, "Сказание о старом мореходе" С. Т. Кольриджа и др.), ее духовная насыщенность делают эту часть романа главной. Жизнь профессора Шейда в поэме и его жизнь за рамками поэмы существенно разнятся: там, вне текста, он всего лишь старый скучный профессор, жизнь которого комментируется другим персонажем – беглым королем Чарли Кинботом. По словам Веры Набоковой, переведшей поэму на русский язык, ее главная тема – тема смерти.
Если судить по центральному персонажу романа, доктору Д. Шейду, то это, возможно, и так: " Стикс, грань потерь, за коей негде плыть! Твое, Рабле, большое "Может Быть" … ". Шейд, попав в транс, видит на том свете "белеющий родник", он много размышляет по этому поводу, пытается установить соответствие своего видения другим, подобным, но… Не дописав поэмы, профессор гибнет от пули террориста, которая была предназначена совсем не ем у. Если же судить по "комментатору" поэмы Кинботу, то это роман о Зембле – несуществующей стране, где Чарли был королем Карлом. В целом "Бледный огонь" можно считать и тем, чем он действительно является – вторым, после "Лолиты", постскриптумом Набокова к мировой литературе. Хорхе Борхес вообще сделал этот прием культурного постскриптума основным своем творчестве, Наб лишь иногда пользовался им – но на уровне достаточно глобальном.
Лучшее в романе "Бледный огонь" – поэма "Pal fair", лучшее в поэме – ее поэзия! Умение Набокова из обыденного пейзажа сотворить "цвета причудливой загадки" (Рембо) видится здесь особенно отчетливо:
И я отвергну вечность, если вдруг
Исчезнут в ней привычные давно
И боль, и страсть, и красное вино
Вечерних звезд, от нас бегущих… След
Улитки на камнях; твой страх, что нет
Ни сигаретки, смех при виде пса,
И пурпурная эта полоса…
Все остальное в этой поэме – темы, образы, Институт Мак Абера, переживания героя о неизбежном – это только декорации, обставляющие чарующие созвучия "Пэл файр".