- Я, конечно, понимаю, - добавил я, - что вы получили представление о боях из газет и сами писали, как воюют. Вам хочется внести свою долю. Но ведь в жизни все дается труднее, чем в газете. Если вы, Леночка, увидите безвыходное положение - смерть, то что с вами будет?
Лена внимательно выслушала меня и сказала:
- Вы думаете, что мне будет страшно? Возможно. Но, что тут говорить. Увидим.
Когда колонна вышла из лесу, кони быстро помчали нас по небольшому лугу, спускавшемуся к речке.
Попудренко и начальник штаба Рванов скакали верхом по снежной целине - проверяли, чтобы в колонне не получилось разрывов. Все шло хорошо.
Вот головная часть соединения - Сталинский отряд - уже спустилась на замерзшую и покрытую снежным одеялом реку Ипуть. Вот их сани уже взобрались на противоположный берег.
Позади тянулась длинная вереница остальных подвод, а самые последние еще не вышли из лесу.
Попудренко и Рванов вместе с командирами отрядов поторапливали ездовых, иногда и сами подхлестывали лошадей, взбиравшихся на высокий берег. И путь форсировало уже больше ста подвод.
На прибрежном холме стояла запорошенная снегом деревня Николаевка, куда еще недавно мы свободно ходили. Теперь там был враг.
"Ну. - подумал я, - что-то будет, если их дозор сейчас обнаружит колонну." И не успел я высказать себе мысль до конца, как из деревни и соседнего хутора Лукавицы грянул сильный перекрестный огонь.
По нашей колонне били из минометов и пулеметов.
Сразу же был выдвинут заслон наших пулеметчиков, открывший по врагу ответный огонь и прикрывший продвижение саней к лесу.
- Вперед, вперед! - кричали командиры, отсылая обратно вестовых с приказом: не поспевшим к переправе - вернуться в лес.
Возбужденные стрельбой кони стали наезжать друг на друга. Огонь был настолько сильный, что за каких-нибудь восемь-десять минут опрокинулось до тридцати саней.
Партизаны на ходу подбирали раненых, укладывали в сани. Некоторые спасались от пуль за грузами, за павшими лошадьми.
Крик людей и ржание коней тонули в грохоте и треске боя.
Это и было то самое, что называется "прорыв".
Наш ездовой был убит сразу. Я перехватил вожжи. Впереди опрокинулись штабные сани, и ездовой силился освободиться из-под накрывшей его тяжести. В три прыжка Саша добежал до придавленного человека и, приподняв сани своими сильными руками, помог ему выбраться.
Ездовой кинулся в сторону, а Саша рухнул лицом в снег.
Смотрю над ним склонилась Лена. Не знаю, как она успела добежать быстрей меня.
Она старалась поднять большое тело Саши, но не поняла, что парня уже не спасешь. Легкое подергивание было предсмертной конвульсией.
- Мы с Леной уложили тело нашего товарища на чьи-то сани.
Мешок! - закричала вдруг Лена и поползла с дороги под уклон. Туда скатился вывалившийся из штабных саней большой серый мешок с документами.
Несколько человек кинулись ей на помощь, схватили мешок. Лена поползла обратно и стала помогать раненому старшине Сергею Пинчуку.
Кругом струйками завихривался под разрывами сухой снег. Рвались в стороны испуганные и раненые кони. Повсюду снег окрасился пятнами крови.
Партизаны ехали, бежали, и вся эта будто разбитая, но не потерявшая своей цели живая цепь продолжала продвигаться вперед.
Три отряда нашего соединения остались по ту сторону реки. Прорвавшаяся часть углубилась в березняк, где был дан приказ о привале.
Молодые тонкие деревца не защищали нас от режущих порывов ветра. Он со свистом наметал сухой снег на сани, вещи, лошадей, людей. Казалось, стоит минуту не шевелиться - засыплет вовсе.
Многих мы не досчитались на этой дневке. Много было раненых. Костров развести не могли. Ни поесть, ни согреться. Тяжело.
Я пошел проведать одного раненого товарища. В санчасти догадались натянуть над лежащими в санях людьми тенты, защищавшие их по крайней мере от ветра и снега. Здесь стояли сумерки, и, не видя еще никого, я услышал голос Лены:
- Говорят, что такие морозы стояли, когда умер Ленин. Вот как раз теперь - в январе девятнадцать лет. Мне рассказывали старые москвичи, что все дни, пока он лежал в Колонном зале, улицы были запружены людьми, пришедшими прощаться. Никто не заходил в дома, даже ночью.
- Я тогда родился. - сказал один раненый, - в те самые морозы.
- Вспоминаешь? - спросил его другой. - Ну, как? Когда холоднее было: тогда или сейчас?
Кто-то засмеялся, но тут же раздался стон, и все замолчали.
Потом чей-то совсем мальчишеский голос сказал:
А когда товарищ Сталин из ссылки бежал? Чуете, как ему холодно было? Ведь он - человек южный, а тут все - по сугробам, по сугробам. Где этот самый Туруханск-то? В Сибири?
Лена объяснила, где Туруханск, и я ушел, так и не найдя товарища. Не хотел мешать ей вести разговор, из которого получалось, что наша дневка в общем - не такое уж тяжкое дело, и мороз - тоже не первостепенной важности. Бывает хуже.
Уже выбираясь из-под тента, я услышал, как один раненый говорил:
- Неплохо бы поесть. Голодному холод терпеть труднее.
- Начальник штаба сказал, что ночевать будем в селе, - быстро ответила Лена, - уже вернулась разведка. Впереди чисто.
Не знаю, о чем они говорили потом. В этот день я Лену больше не видел.
Ночью начался наш быстрый марш назад, на Черниговщину.
Мы шли, пока было темно, а отдыхали короткими зимними днями по селам.
Группа разведчиков была направлена командованием обратно в Клетнянские леса - на связь с отрядами, оставшимися в блокаде, с приказом принять все меры, чтобы выйти и следовать по условленному маршруту.
Другие группы разведчиков, разосланные во все концы, докладывали, что немцы послали нам вдогонку целую дивизию. Задерживаться было нельзя.
В ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое января соединение сделало маневр и подошло к железнодорожному полотну на участке Белинковичи - Кричев.
Взвод пулеметчиков Авксентьева быстрым броском занял переезд, уничтожил немецкий дзот. Рота отряда имени Сталина под командой Короткова расположилась по обе стороны полотна, обеспечивая колонне переправу.
Услыхав бой, немцы прибежали из соседних деревень па помощь, но помогать было уже некому. Охрана переезда разбежалась, оставив человек сорок убитыми да два пулемета.
За все это время мы у себя во взводе почти не видели Лену. Она не возобновляла разговора о переходе к нам. Ей было некогда. На марше агитгруппа оказалась загруженной куда больше, чем обычно.
Едва успевая поставить сани во двор, агитаторы уже начинали беседовать с населением и исчезали с наших глаз, окруженные толпой, на целые дни.
Па всех стоянках печатали листовки. Без конца крутили три привезенные нам из Москвы кинокартины: "Разгром немцев под Москвой", "Суворов" и "Салават Юлаев".
Особенным успехом пользовался, конечно, документальный фильм о разгроме немцев под Москвой. Лидия Ивановна Кухаренко, смеясь, говорила, что почти везде просят "крутить помедленней".
Ранним утром тринадцатого февраля мы въехали в село Будище.
Федоровцы здесь бывали еще по пути в Клетнянские леса - летом прошлого года. Нас встретили как самых близких и родных людей.
Отдых обещал быть хорошим. Разместились по хатам. Где кашу начали варить, где лепешки печь, где и самовары поставили, - угостили чаем.
Беспокоила всех только судьба товарищей, оставшихся в клетнянском "Лесограде". Как они вырвутся? Где нас догонят? И, может быть, оттого, что эти три отряда были у всех на уме, получилось недоразумение.
Завидев появившуюся по нашему следу колонну, ребята на заставе страшно обрадовались и подняли крик:
- Наши едут! Ура, наши!
Все выскакивали из хат, с волнением вглядываясь в только что показавшиеся на холме головные сани. И тут вдруг обнаружилась ошибка. Это была вражеская часть.
Село Будище стоит на довольно высоком месте. От леса его отделяет протекающая в низине речушка. За ней поднимается другая возвышенность и до самой ее вершины дорога идет по открытому месту. На холме, кроме разрозненных низких кустов, ничего не растет. Снизу видна только гребенка леса на горизонте.
Сани быстро катились с холма.
По селу пронеслась команда - приготовиться!
Наш, взвод занимал четыре хаты при въезде в село, и мы со своего двора отлично видели, как заиндевевшие лошади мчались по скользкой дороге.
Немцы, надо думать, не ожидали встретить здесь партизан: в санях сидели по четыре-пять человек, укутанные в одеяла. Грузы платно уложены, покрыты брезентом, обвязаны.
У нас в селе было еще тихо, но люди напряженно готовились к бою. Артиллеристы выкатили на улицу сорокапятимиллиметровую пушку, подтаскивали ящики со снарядами. Подразделения занимали позиции. Приказано было боя не начинать, пока первые сани не въедут на деревянный мосток.
Джж-вах! - грянули наши артиллеристы прямой наводкой.
У немцев внизу сразу получилась пробка. Летящие сзади сани с размаху наезжали на передние, переворачивались, и кто там жив, кто там мертв, сказать было трудно.
Подвод пятьдесят копошилось под нашим огнем, а задняя половина колонны разворачивалась, пытаясь скрыться за возвышенностью. Многие гитлеровцы расползались по кустам, отстреливаясь из винтовок.
К этому времени наши подразделения уже спускались в низину, преследуя врага.
Вместе с комиссаром отряда имени Сталина - Платоном Горелым, командиром группы автоматчиков Ковалевым и Васей Коробко я сбежал к речке. Мы немного зарвались вперед и попали в неприятное положение: и немцы в нас стреляют, и пули своих достают. А засев за большой копной, мы увидели еще более неприятную вещь.
Группа противника, не считаясь с огнем, установила батальонный миномет против спускавшихся с нашей стороны автоматчиков.
Мы решили подобраться к миномету. От стога - рукой подать до беспорядочно раскиданных саней. Перебегая от саней к саням, мы уже были недалеко. Я бежал с Васей, Горелый - с Ковалевым.
Но откуда ни возьмись выскочил длинный, как телеграфный столб, гитлеровец и бросился на меня.
Мы схватились врукопашную. Силы оказались равными. Ни я его, ни он меня не повалит. А Вася прыгает вокруг нас с автоматом, никак не может выбрать Удобного момента, чтобы застрелить моего врага и не задеть меня. Вдруг Вася крикнул что-то и повалился нам в ноги. В ту же минуту, увлекаемый врагом, я упал вместе с ним в снег. Продолжая его держать, я увидел возле уха врага дуло пистолета, услышал выстрел. Гитлеровец сразу отпустил меня.
Я поднял голову. Передо мной стояла Лена.
Оказалось, что когда она подбежала, Вася схватил гитлеровца за ноги и повалил нас обоих, "чтобы легче было разобраться", как сказал он потом.
Немцы продолжали отстреливаться из-под саней, из-за кустов. Но Ковалев с подоспевшими к нему бойцами уже успел захватить батальонный миномет. Вася с Леной побежали на помощь к автоматчикам.
И радостно, и досадно мне было видеть Лену в гуще боя: довольно тут народу и без нее.
Возле миномета упал один из бойцов. Я заметил, откуда стреляли немцы: за кустом, засыпанным снегом, засело несколько человек. Я дал туда сильную автоматную очередь и одновременно услышал, как за моей спиной начал бить налаженный нашими миномет.
"Теперь порядок!" - решил я и оглянулся. Уползавший наверх обоз начал рассыпаться. Лошади кидались в разные стороны. Одни сани неслись по целине, и тотчас наперерез им от миномета отделилась группа наших.
Они бежали и что-то кричали, я не слышал, что именно. Впереди как на крыльях летели Вася и Лена.
Лена качнулась, прежде чем я успел догнать их. Сделав два-три шага вперед, она упала.
Когда я подбежал, Вася тряс Лену за плечо. Он немало смертей видел, но не мог, вернее, не хотел понять, что Лена убита.
Мы с Васей принесли ее в село.
Комиссару Горелому передали полевую сумку. Там вместе с документами был большой блокнот, почти весь заполненный записями.
- А пистолет, - сказал я Горелому, - Вася забрал. Я говорю - зачем берешь пистолет, а он.
Что пистолет!.. Пусть. - не стал слушать комиссар. Не глядя на меня, он взял блокнот, хотел раскрыть, но раздумал. Потом бережно завернул его в свежий номер газеты "Коммунист" и спрятал в штабные документы. В "Коммунисте" была напечатана статья Лены.
Тогда я впервые подумал: ведь это была ее главная работа. Для того, чтобы стать, как она хотела, подрывником, - совсем не нужно было интересоваться тем, что думает партизан, когда возвращается в лагерь после удачной операции. Но она незаметно, между делом, обязательно узнает, что у тебя было на душе.
"Про всех вас надо после войны книжку написать." - сказала она тогда в санях по дороге на прорыв.
И вспомнилось мне еще, как я зашел однажды поздно ночью в землянку агитгруппы. Все спали. На ящике горела коптилка. Лена сидела, примостившись поближе к свету, с карандашом и этим самым блокнотом. - "Хватит тебе, будет. После напишешь", - сонным голосом сказала Лене Лидия Ивановна. Я поддержал ее, - надо же отдыхать когда-нибудь!.. Но Лена только покачала головой.
Вот тут, в этом блокноте - ее записи, впечатления, мысли. И главное - не то, какой из нее получился бы подрывник, сколько она уничтожила бы врагов, а какая бы получилась книга.
Мы не видели в Лене корреспондента, литератора. Свой основной труд она делала незаметно. Не подходила к нам с блокнотом и с карандашом, не смущала вопросами. Записывала ночами. А за день успевала сделать столько простого, будничного, партизанского, что стала она всем нам близким товарищем - нашей Леной.
Уже в сумерках, перед самым отъездом мы хоронили нашу Лену. Еще была слышна стрельба - отряд имени Сталина продолжал преследовать противника.
Мы стояли на краю неглубокой могилы.
- Спи спокойно, дорогой товарищ! - сказал навеки замолкнувшей Лене писатель Шеремет. - Свитлы образы Зои Космодемьянской и Лизы Чайкиной зорили перед тобою в глубокой тьме ворожьего тылу. Ихних подвигов ни на хвылыну не забувала ты, равнялась на полумяных героинь комсомолу. Ты отдала молоду жизнь народу, и вин тебе не забуде, мужня партизанко!
Прощай, наша Лена. - услыхал я за собой голос нашего парторга Воловика - Мы не забудем тебя никогда.
Центральный Комитет комсомола Украины сказал о нашей партизанке такими словами:
"Сумела организовать вокруг себя пропагандистский актив и создала группу агитаторов, которые проводили массово-политическую работу не только среди партизан, но и среди населения.
Ей удалось организовать систематический выпуск молодежных листовок. Лично Л. Кара-Стоянова провела сорок докладов, бесед среди бойцов и населения.
Товарищ Кара-Стоянова принимала участие в проводимых соединением операциях, показывая пример смелости и отваги, ведя за собой молодежь. В бою с немецкими оккупантами храбрая и отважная народная мстительница была сражена фашистской пулей.
ЦК комсомола Украины ходатайствует перед ЦК ВЛКСМ о представлении к правительственной награде товарища Л. Кара - Стояновой - за участие в боях и проявленный героизм в борьбе с немецкими оккупантами, за успешную организацию пропагандистской работы в соединении - орденом Отечественной войны."
В этом документе не сказано, что отряд имени Чапаева назвал свой лагерь в Змеиных горах именем Лены Кара - Стояновой, что не один эшелон полетел под откос от рук наших партизан, напутствуемый словами: "За нашу Лену". Среди друзей Лены - подрывников - пятеро стало Героями Советского Союза, и никакая месть за нее не казалась нам достаточной.
И вот, почти через десять лет, случайно я узнал о Лене и ее семье много такого, что сделало ее образ в моих глазах еще более ярким.
Настоящее имя ее было - Лилия. Родина - Болгария.
Когда в сентябре 1923 года в стране вспыхнуло возглавленное Димитровым антифашистское восстание, Лилии было семь лет.
Александр Кара-Стоянов, отец нашей партизанки, был вождем повстанцев в городе Ломе. Здесь же, после двухдневных боев, он был схвачен предателями и расстрелян с группой соратников на Софийском шоссе (теперь - шоссе Александра Кара-Стоянова).
В стране началась свирепая реакция правительства Цанкова. Жену и товарища Александра - Георгицу Кара-Стоянову бросили в тюрьму с двумя маленькими дочерьми. Она была приговорена к смертной казни.
Друзьям удалось добиться ее освобождения, так как она ожидала ребенка. Арест и приговор, вынесенный Кара-Стояновой, вызвали глубокое возмущение в самых широких кругах населения. Палачи испугались гнева народа.
Находясь еще в тюрьме, семилетняя Лилия была связной для всех заключенных. Ей удавалось уходить в город, и она, как сознательный конспиратор, выполняла поручения старших, проносила на волю записки, ловко их прятала от жандармов.
В тюрьме родился брат Лилии, названный в честь погибшего отца Александром.
Международная организация помощи борцам революции сумела вывезти осиротевших детей революционеров за пределы их родины. Вместе с одной из таких групп Лилия Кара-Стоянова приехала в Москву. Она росла в детском доме. Ее воспитал комсомол, и она стала человеком, достойным комсомола, достойным своей революционной семьи.
Мать нашей Лены на долгие годы осталась в коммунистическом подполье. Она еще не раз попадала в тюрьму, подвергалась заключению в концентрационный лагерь, но ничто не сломило воли мужественной революционерки. Побег из тюрьмы, перемена имени - и она снова вступала в строй борющихся болгарских коммунистов. Одним из подпольных имен Георгицы Кара-Стояновой было: "Лена". И старшая дочь Георгицы помнила это. Вот почему Лилия так назвала себя у нас.
Мать нашей партизанки тоже погибла на боевом посту. Через год после того, как мы похоронили нашу Лену, накануне прихода советских войск в Софию, Георгица Кара-Стоянова пала от рук фашистских палачей.
Сейчас в свободной, демократической Болгарии живут и работают младшие брат и сестра Лены. Вместе со всей страной они строят новую, счастливую жизнь, хранят нерушимую дружбу с Советским Союзом, дружбу, скрепленную кровью лучших сынов и дочерей обоих народов.
Трудное задание
Уже несколько дней группы наших подрывников возвращались от железной дороги Гомель-Новозыбков без результатов. Не только полотно, но все подступы к линии усиленно охранялись фашистами днем и ночью. По пути ходили патрули с собаками, проверяли чуть ли не каждую шпалу, каждый стык рельса. Шло наблюдение за насыпью, на всех проезжих дорогах были выставлены посты.
Из Москвы запрашивали о положении с этой магистралью: почему поезда идут полным ходом. Почему нет сведений о взрывах в нашей зоне. Тяжело было узнать об этом запросе - ведь нас в отряде больше двух тысяч. Но дело тут было не в количестве людей.
Не знаю, как чувствовал себя Попудренко, когда вызвал меня в связи с этим в штаб; думаю, так же скверно, как и я.
Ты старый подрывник, - сказал он. - Как по - твоему - чем можно объяснить такое положение, что гитлеровские эшелоны свободно мчатся на фронт по нашей железной дороге? В чем тут дело? Нас целая армия - и мы пропускаем мимо себя их поезда. Уже седьмую группу обнаружили и отогнали огнем, не дав совершить взрыва. Задание Москвы, задание командования до сих пор не выполнено. Объясни мне: как ты понимаешь такое положение?