- Внезапность - наше главное оружие. Упустим момент- дадим козырь в руки противника. Как ты думаешь, Андрей Калинович? - спросил комбат комиссара.
- Возьмем Ольховку, в тепле отдохнем, - поддержал Цымбал.
- Прикажите сделать получасовой привал. Командиров рот вызовите ко мне, - распорядился Брайко.
Голова колонны замерла на месте, а позади еще долго слышалось чавканье солдатских сапог по грязи. Дорога превратилась в месиво. Партизаны сворачивали на обочины, подминали кусты, садились и закуривали. Изредка доносились приглушенные голоса.
- Ну и дорожка, черти бы ее взяли.
- Пора бы уже и на боковую. Почитай, километров шестьдесят отмахали…
- Ребята, у кого веревка найдется?
- Что, повеситься задумал? - пошутил кто-то.
- Сапог каши просит. Подвязать бы…
- Да, грязища! Не то что сапоги, того и гляди ноги повыдергивает…
Цымбал слышал этот разговор. Понимал - переход дался нелегко. У самого ныло все тело, глаза слипались. Казалось, остановись на минуту - и сразу же уснешь. Раньше за ним этого не наблюдалось. Видимо, три ранения не прошли бесследно. Но комиссар понимал, что за ним следят бойцы. Он не имеет права поддаваться слабости.
Подойдя к роте новичков Серго Арутюнова, Андрей Калинович как ни в чем ни бывало весело заговорил:
- Как самочувствие? Отстающих нет?
- Все в порядке, товарищ комиссар, - ответил Серго, поднимаясь с пенька.
- Сидите, сидите, - торопливо сказал Цымбал. - Я тоже не против присесть. Потолковать пришел.
Партизаны сгрудились вокруг комиссара.
- Устали? Ничего, скоро отдых, - продолжал Андрей Калинович. - Километра три осталось.
- Почему же мы остановились? Надо было идти до места, - проговорил кто-то из партизан.
- Да тут, братцы, такая заковыка… В селе немцы.
- Много?
- Человек сто…
- Ничего себе отдых! Куда же разведчики смотрели? - отозвался пожилой партизан, меняя портянку.
- Разведчики вместе с батальоном вышли и не успели раньше побывать в селе.
- Получается, как у того охотника: "Дядя, медведя поймал". - "Так веди". - "Да он не идет". - "Тогда сам иди". - "Он меня не пускает".
Шутки никто не поддержал. Некоторое время длилось молчание.
- А если немцев будем немножко любезно попросить потесниться? Может, пустят? - нарушил молчание Арутюнов.
- Вот я и пришел посоветоваться с вами, - сказал Цымбал. - Командир и начальник штаба над этим уже маракуют. Вызывают командиров рот, Вам, Сергей Аркадьевич, тоже надо быть там.
Не говоря ни слова, Арутюнов поднялся, проверил автомат и направился в голову колонны. За ним как тень последовал связной.
Когда их силуэты растаяли в темноте, комиссар вынул кисет, оторвал лоскуток бумажки, насыпал махорки, завернул цигарку, раскурил ее и лишь после этого заговорил:
- В ночном бою главное - решительность и быстрота действий. Навязывать свою волю противнику. Гитлеровец пошел какой-то жидковатый, не то, что было год-два назад. Кстати, слыхали, наши войска освободили Луцк и Ровно?
- Так это ж совсем рядом. До Ровно ста километров не наберется, а до Луцка и того меньше, - оживленно заговорил политрук роты Погосов.
- Так и есть. Теперь понимаете, какое настроение у фашистов, засевших в Ольховке? Они ждут наступления советских войск с востока, а мы им стукнем в спину…
- Чего же мы ждем? Скоро рассвет, тогда будет труднее.
- Правильно говорит отделенный, - поддержал Погосов. - Надо торопиться.
Партизаны оживились, забыли про усталость. Цымбал поспешил успокоить товарищей.
- Ждать осталось недолго. Еще раз проверьте оружие, снаряжение, чтобы в бою заминки не получилось…
Партизаны, сделав последнюю затяжку, бросали окурки и каблуками втаптывали в грязь. Командиры отделений и взводов созывали своих людей.
Теперь Цымбал не сомневался в успехе. Перед уходом сказал:
- В бой пойду с вашей ротой.
- Пожалуйста, будем рады.
- Мы этих фрицев в бараний рог согнем, - заговорили вразнобой партизаны…
На Ольховку наступали с трех сторон. Застигнутые врасплох гитлеровцы, без шинелей, а то и в нательном белье выскакивали из хат, в панике метались по улицам, пытаясь спастись, но везде попадали под партизанские пули. Нащупав свободный выход, некоторые прорвались на восток.
К восходу солнца Ольховка была очищена от противника. Немцы потеряли свыше двадцати человек убитыми. Остальные побросали свое оружие и имущество и разбежались.
Покончив с немецким гарнизоном, партизаны выставили охранение и остановились на отдых. Из погребов, ям, канав начали выползать напуганные боем жители.
- Сынки наши ридни, вызволители. Долго мы вас ждали, - запричитали голосистые украинки, обнимая партизан.
- Измаялись под клятыми гитлерами…
- Дошли наши молитвы до бога, - прошамкала беззубым ртом морщинистая, как печеное яблоко, старушка.
- Заходьте до нашои хаты.
- И до нашои, - наперебой приглашали гостеприимные хозяйки.
Бойцы отделениями размещались по домам.
- Андрей Калинович, боюсь я этого гостеприимства, - сказал Брайко.
- Почему же? До слез трогательные встречи, - возразил Цымбал.
- Я не об этом. Понимаешь, что может получиться? На радостях тетки поставят самогон. Наши хлопцы не из тех, кто отказывается. А сколько им надо с устатку? Перепьются. Победа может обратиться поражением.
- Как я об этом не подумал? Расчувствовался, - признался комиссар.
- Пойду по хатам, поговорю с людьми. Заодно скажу политрукам и агитаторам, чтобы побеседовали с населением. Надо порадовать их новостями с фронта.
Брайко вошел в дом, отведенный под штаб, и увидел на столе миски, наполненные дымящейся картошкой, солеными огурцами, капустой, ломти ржаного хлеба.
- Раздевайтесь, будь ласка. Умойтесь с дороги: я уже и водички подогрела. Да и сниданок стынет, - затараторила не по возрасту суетливая чернявая хозяйка лет пятидесяти - пятидесяти пяти.
- Спасибо. Не беспокойтесь, мамаша. Я подожду, - ответил Брайко, снимая походное снаряжение.
- Пока закусите и курочка будет готова… уцелела от германцев, - не унималась тетя Ганна (так звали хозяйку).
- Вы одна живете? - спросил Петя Брайко, рассматривая небогатое убранство комнаты.
- Чому ж цэ одна? Со стариком, - ответила тетя Ганна и, услышав шаркающие шаги в сенцах, добавила - Ось и старый…
Скрипнула дверь, и на пороге появился высокий, сутулый мужчина лет шестидесяти, с седыми свисающими усами и черной повязкой через правый глаз. Неторопливо снял рваную шапку и лишь после этого сказал:
- Доброго ранку!
- Здравствуйте, - ответил Брайко, пошел навстречу хозяину и протянул руку.
Старик обхватил Петю за шею, уткнулся лицом в его плечо и зарыдал, приговаривая:
- Дождался… Теперь и помирать можно.
- Зачем же? Теперь только по-настоящему жить начинать, - успокаивал Брайко.
- Так, так, сынок. Твоя правда… Думал не доживу, а вот дожил… Прогнали фашиста поганого - новую жизнь строить будем, - успокаиваясь, сказал старик.
Комбат понял, что их принимают за кадровую часть Красной Армии. Ему стало не по себе. Они и не подозревают, что немцы могут снова нагрянуть, как только партизаны уйдут. Как ни печально, а Брайко сказал:
- Немцы бегут…
- Бегут, бегут, ироды, - подхватил старик.
- Но они могут к вам еще наведаться…
- Как? - встрепенулся хозяин, оторвался от плеча комбата и испытующе посмотрел в глаза Брайко.
- Да вы, батя, не беспокойтесь. Садитесь, - предложил Петя. - Дело в том, что мы партизаны. Оставаться в селе надолго не можем. У нас своя задача - бить фашистов с тыла, помогать Красной Армии.
- Как же быть? Что робить? - растерянно проговорил старик.
- Я же вам говорю - не волнуйтесь. По нашим следам идет фронт. Слышали, позавчера освобождены Ровно и Луцк?
- Нэ вже?! До Луцка от нас миль двадцать будет, - обрадовался хозяин.
- Вот видите? Скоро придет свобода. Не сегодня, так завтра наши войска будут здесь, - продолжал комбат. - Возможно, немцы к вам больше не попадут, но все же советую быть настороже. Отступая, они особенно зверствуют, не щадят ни людей, ни сел. Все сжигают до тла…
- Садись, сынок, за стол, - вмешалась хозяйка.
И хотя при виде курятины, появившейся на столе, засосало под ложечкой, Петя попросил:
- Подождем немного. Товарищи подойдут, а я пока умоюсь…
В хату вошел начальник штаба старший лейтенант Попов. Под стать командиру - молодой, стройный, веселый москвич. В отряд пришел недавно, но уже успел полюбиться партизанам.
Михаил Попов поздоровался с хозяевами и, обращаясь к комбату, доложил:
- Заставы выставил. Разведку выслал.
- Потери уточнили? - спросил Брайко.
- Запросил роты. Вызвал врача, - Попов посмотрел в окно и добавил: -Да вот он идет.
Сильно наклонясь, в дверь протиснулся молодой, высокий, худощавый, с глубоко посаженными глазами военфельдшер Михаил Михайлович Горелов. Перед самой войной он окончил медицинский техникум, служил в Харьковском пограничном училище. Но затем в первые же дни войны военфельдшер Горелов оказался на фронте в 117-й стрелковой дивизии. Воевали яростно, но уже через три-четыре месяца от дивизий почти ничего не осталось. Ее остатки оказались в глубоком окружении. Начались скитания по оккупированной территории.
Михаил видел страдания народа. По пути оказывал медицинскую помощь больным. На Ровенщине жители упросили Горелова остаться, помочь избавиться от эпидемии тифа, вспыхнувшей в селах.
Он долго колебался.
- Что же нам, пропадать? - говорили убитые горем крестьяне. - Своих врачей нет, а от фашистов помощи не жди. Оставайтесь, пожалуйста, поможете, а потом уйдете в партизаны. Все равно вам не перебраться через линию фронта…
В доводах крестьян была доля правды. Разве не все равно, где драться с врагом? Все же Горелов долго колебался. Наконец, сдался. Остался. Трудно приходилось Михаилу. Ни днем, ни ночью не было покоя. В дождь и в пургу ходил Горелов за многие километры в соседние села, помогал больным. И хотя понимал, что приносит пользу, военфельдшер чувствовал себя не в своей тарелке.
Летом 1943 года Горелов с несколькими местными парнями пришел в партизаны. Его приход был кстати: отряды Ковпака нуждались в медицинских специалистах. Горелова назначили начальником санитарной части батальона. И хотя Михаил был военфельдшером, в отряде era заслуженно называли "партизанским доктором".
С момента прихода в отряд прошло полгода. Теперь, обогащенный опытом, партизанский доктор Горелов возглавлял санитарную часть третьего батальона.
…Не успел Михаил Михайлович переступить порог, как комбат поспешил ему навстречу и, заглядывая снизу вверх в лицо Горелову, нетерпеливо спросил:
- Как дела? Много?
- Три человека раненых. Легко, но все в ноги. Транспорт для их перевозки подготовили, - доложил Горелов. В голосе чувствовалась усталость.
В середине дня от Боремля возвратились разведчики. Они доложили, что в местечке гарнизон слабый. Но там собираются немцы, бежавшие из Ольховки.
Батальон подняли по тревоге. Путь держали на юго-восток. К местечку Боремль подошли засветло. Без труда разгромили уже подавленного поражением противника. Расчет на стремительность оправдался и на этот раз.
Дальнейший путь преградила разлившаяся река Стырь. Пришлось потрудиться саперам. Они с помощью крестьян разобрали сарай и навели наплавной мост.
Продолжая движение, партизаны уничтожили заставу в селе Волновое Козинского района. Убили всего четверых гитлеровцев. Но среди трофеев оказались ценные документы, подтверждавшие, что в Бродах расположен штаб четвертой танковой армии немцев. Решили "побеспокоить" этот штаб.
Прежде всего выслали группы минеров и заминировали шоссейные дороги: Млынов-Демддовка и Дубно-Броды. Группа подрывников, во главе с молодым минером Васей Коробко, установила фугасы на участке железной дороги Дубно-Рудня Почаевская. Результаты не заставили себя ждать. На перегоне Верба-Рудня Почаевская полетел под откос вражеский эшелон. На минах, установленных на шоссе, подорвались три автомашины с грузами и одна с гитлеровцами.
Наконец-то разразилась метель. Она не прекращалась несколько суток. Это было на руку партизанам. Мелкие группы и колонны немцев двигались вслепую и попадали на партизанские засады.
Вечером 7 февраля батальон завязал бой с сильным гарнизоном противника в Доброводах Козинского района. В поисках свободных от противника дорог начальник штаба Попов с группой разведчиков направился к Пляшовке. Не доезжая села, заметил, как на дороге вспыхнули фары. Надо было выяснить обстановку. Обычно расчетливый старший лейтенант так и поступал. На этот раз этого не случилось. Проезжая через лесную деревню, Попов зашел в один из домов. Иззябнув на пронизывающем ветру, с удовольствием хватил самогонки. Она вселила в него безрассудную храбрость, лишила здравого смысла. Он понадеялся, что на дороге автомашины и решил кавалерийским наскоком захватить их. Со словами "По фашистам - огонь!" поскакал вперед, на ходу стреляя из автомата, увлек за собой разведчиков. Но не тут-то было! Горстку партизан немцы встретили шквальным пулеметным огнем и залпами орудий. По дороге двигалась колонна танков.
Первыми же залпами был сражен старший лейтенант Попов и тяжело ранен разведчик Шкурат. Преследуя отступающих разведчиков, вражеские танки набросились на партизанский батальон. Роты оказались зажатыми с двух сторон. И тут-то Брайко прибег к хитрости. Продолжая бой с гарнизоном и танками, он под покровом темноты и метели незаметно вывел батальон в направлении Хотыни, предоставив возможность гитлеровцам драться между собой.
Взвод Устенко, высланный к Бродам, на дороге Лешнев-Броды встретился с инженерной разведкой штаба четвертой танковой армии и уничтожил ее. В эту же ночь партизаны разгромили инженерный отдел штаба армии. При этом убили двенадцать офицеров и сожгли две автомашины. Кроме того, из минометов и пулеметов обстреляли Броды. Гитлеровское командование, видимо, приняло партизан за передовые части Советской Армии, прорвавшиеся к ним в тыл, и поспешило штаб четвертой танковой армии переместить во Львов.
Используя панику в рядах врага, третий батальон овладел местечками Станиславчиком и Лопатином. Противник не оказал серьезного сопротивления. В Лопатине партизаны захватили и уничтожили спиртзавод, сто тонн спирта, авиасигнальный пост, почту, ремонтные мастерские…
Партизанские саперы заминировали в нескольких местах железную дорогу Луцк-Львов (севернее и южнее Радехова), а затем переправились через Западный Буг у села Добротвор, установили мины на железной дороге Владимир-Волынский- Львов и подорвали один эшелон.
Батальон продолжал стремительное движение на запад. Днем 12 февраля подошел к железной дороге Рава-Русская-Львов и захватил полустанок. От начальника полустанка узнали, что через несколько минут должен пройти воинский эшелон. Не теряя времени, заминировали путь. Стали ждать. Наконец послышался грохот приближающегося эшелона.
Не подозревая об опасности, машинист вел состав полным ходом. Все ближе и ближе. Уже слышен перестук колес и буферов.
Партизанские роты изготовились к встрече. Как только взорвалась мина и паровоз с тремя вагонами свалился с насыпи, ударили по составу из пулеметов, автоматов и бронебоек. Противник не отвечал. Тогда и партизаны прекратили стрельбу, подошли к вагонам. Эшелон оказался груженным военной техникой и различным имуществом. Несколько человек охраны погибли при крушении.
Уничтожением этого эшелона батальон завершил выполнение задания. С боями прошел шестьсот километров по тылам четвертой танковой армии противника и присоединился к главным силам в польском селе Боровце.
Успешно проведенные бои и переходы подтвердили, что третий батальон находится в надежных руках. Командир батальона Петр Брайко, командиры и политруки рот оправдали надежды, которые возлагало на них командование соединения.
Забегая вперед, скажу, что и в последующих боях третий батальон действовал успешно. А Петр Евсеевич Брайко показал себя способным командиром, настоящим руководителем боя.
Мы будем жить!
Больше недели не утихают снежные бураны. Казалось, зима, задержанная затянувшимися оттепелями, теперь вырвалась на свободу и резвилась, словно застоявшийся жеребец. Дороги начисто замело. В селе Печихвосты, где мы остановились, навалило сугробы под самые стрехи. Февраль оправдывал свое украинское название - лютый. Все живое попряталось. В такую погоду, говорят, хороший хозяин собаку на двор не выгонит, а для нас ненастье на руку. Сподручнее подобраться к гитлеровцам, забившимся в теплые хаты.
Только что от советско-польской границы вернулся Семченок со взводом разведчиков. Побывали на участке западнее Сокаль-Белз.
- Переход границы не составит труда, - деловито доложил Семченок. - Гарнизонов почти нет. На отдельных участках - посты.
Когда я доложил результаты разведки Войцеховичу, он сказал:
- Теперь надо прощупать границу южнее, в направлении Рава-Русская-Цешанув. Есть ли на этом участке укрепления и гарнизоны? Постарайтесь заглянуть поглубже на территорию Польши…
Через два часа я со взводом лейтенанта Гапоненко покинул Печихвосты и ушел за "линию Керзона" в Польшу. Вместе с нами на задание ехало отделение разведчиков-артиллеристов во главе с Леней Прутковским.
Леня поравнялся со мной. Поехали рядом, стремя в стремя.
- Думал ли я в сорок первом, что доживу до дня, когда вновь ступлю на границу?! - взволнованно заговорил Прутковский.
- Доводилось здесь бывать? - поинтересовался я.
- Не здесь, в Белоруссии, западнее Молодечно. Меня перебросили туда с группой сержантов из полковой школы за несколько дней до войны. Приехали, а командовать-то и некем, солдат нет. Не успели осмотреться - война. Дали нам на пятьдесят человек тринадцать стареньких винтовок и семь малых саперных лопат.
- Здорово вас вооружили! - съязвил разведчик Саша Гольцов.
- Да, как говорится, вооружили до зубов. Сейчас смешно вспомнить. Даже пистолетов не дали… Послали в бой. Там получите оружие, говорят. Поверили, пошли. Но, конечно, никто для нас оружия не припас. Там такое творилось!..
Правда, в первом же бою кое-кто сумел подобрать винтовки, и пулеметы убитых, а я так и остался с лопатой. Этой же лопатой оглушил первого немца. Все произошло, как во сне. Но помню, как растерялся, увидав так близко первого фашиста. Только уж когда секанул его лопатой по шее, мной овладело такое бешенство, что готов был всем им перегрызть горло…
Ну а дальше пошло, как у всех: бои, отступления… Шесть раз выходили из окружения. Последний раз с генералом Болдиным прорвались и двинулись на Лепель. Наша группа прикрывала отход через шоссе Докшица-Долгиново. Главные силы прошли, а нас, человек семьдесят, опять отрезали… Пошли на восток. По пути одни гибли, другие отставали. Когда осталось пятнадцать человек, я стал старшим. Встретили старшего политрука Громова. От него узнали о призыве партии- развертывать партизанские действия. "На восток нам не пробиться. Будем партизанить", - сказал Громов. С ним согласились.
- Выходит, ты у нас самый старый партизан, - вставил Журов, бывший пограничник. Ему самому пришлось испытать плен, побег, скитания по тылам врага.