Женщину взяли в плен. Партизан она приняла за местных полицаев и, пока ее вели в штаб, извергала поток брани и угроз: "Вы своими головами ответите за жизнь гауптмана!" А поняв, к кому попала, сразу же сникла, прикусила язык и на вопросы отвечать отказалась наотрез. И тут случилось неожиданное.
Подошел наш юный партизан Ярослав Апустек - сын Вячеслава Апустека, бывшего капитана Войска Польского. Увидел женщину и удивленно воскликнул:
- Пани научителька?! Вот так встреча!
- Ты ее знаешь? - спросил Григорий Коровченко.
- Вем, вем… знаю. В вёске Линов я учился в школе имени Генрика Сенкевича. Пани была у нас научителькой, - ответил Славик.
- Здорово! Из учительницы подалась в любовницы к фашистскому капитану…
Бывшая учительница не ждала такой встречи, побледнела и стояла молча, поджав вздрагивающие губы.
Видимо, и немцы не ждали нашего прихода. Иначе, чем же объяснить, что железные дороги и мосты охранялись малыми силами, а гитлеровцы свободно раскатывали на машинах по шоссе?..
Прежде чем перешагнуть границу, из села Печихвосты Вершигора направил в Киев радиограмму следующего содержания:
"Киев. Секретарю ЦК. Обстановка в Польше благоприятная.
Польский народ вместе с украинским способен на дела большой взрывной силы. Прошу указаний…"
Время шло, а ответ из Киева на запрос Вершигоры не приходил. Наши разведчики не раз побывали за границей, сумели связаться с польскими патриотами, привезли представителей от польских партизан. После беседы с ними Петр Петрович не стал ждать ответа, принял окончательное решение: перейти границу.
Ночью соединение вступило в пределы "области государственных интересов Германии", как именовали гитлеровцы Польшу.
Дорога проходила буграми, перелесками. На холмах маячили грозные доты. На этот раз они нам не страшны. В дотах уже обосновались наши пулеметчики - прикрывали колонну от внезапного нападения противника.
- Оказывается, железную дорогу труднее пересечь, чем границу, - смеется разведчик Маркиданов.
Это правда. Железные дороги охранялись усиленными нарядами. На станциях и у мостов - постоянные гарнизоны. Каждый переезд приходилось брать с боем.
На нашем пути появилась первая польская вёска - деревня. Внешне она ничем не отличается от украинской: такие же белые хатки под соломенной крышей. Но хозяева этих хаток- поляки.
Напоминаю разведчикам наставления, которые на последнем совещании давал командирам подразделений Петр Петрович Вершигора.
- Учтите, мы на территории Польши. Теперь мы. не просто партизаны. По каждому из нас народ будет судить о Советской Армии, о Советском Союзе. Наша задача - рассказать полякам о положении на фронте. Помочь им организовать вооруженную народную борьбу против оккупантов. Запомните еще одно. Здесь, в Польше, кроме друзей, могут найтись и враги. Они будут выискивать наши недостатки, чтобы затем использовать их против нас. Поэтому будьте особенно осторожны, бдительны, не допускайте излишней болтовни. Крепкая дисциплина - основа успеха.
Первая дневка на чужой территории. Первые встречи с поляками. Мы с Клейном и Семченком расположились в чистенькой хатенке. Хозяйка - миловидная и бойкая пани - сразу же принялась угощать нас завтраком. Ее муж Стах начал расспрашивать о фронте, о жизни в Советском Союзе.
- Чи скоро пшийде Армия Червона?
- Красная Армия придет скоро. Но чтобы приблизить этот час, надо и здесь подготавливать победу, - ответил Клейн.
- Тутай, проше пана, теж нема спокою герману. В лясах дужо партызантув.
- Почему же вы не в партизанах?
- А для чего Стаху идти до партызантув? Там их без него досыть, - отозвалась от печки жена.
- То справа не розума кобеты,-огрызнулся Стах и, обращаясь к Клейну, сказал - Пан капитан прав - не к лицу сидеть дома… Мыслю тылько, до якего загону идти. Тутай дужо загонов.
- Идите в тот отряд, который лучше воюет, - посоветовал Роберт.
- Чи то правда, же разем з Армией Радецкой вальчон польские жолнеры?
- Правда. Скоро сами убедитесь.
- Эх, до Войска Польского бы!
Поляки интересовались положением на фронте. Советских партизан принимали как братьев, старались во всем помочь.
На следующую ночь мы подходили к местечку Цешанув. Нас встретили разведчики во главе с Землянко.
- В Цешануве батальон польской полиции, - доложил Землянко. - С нами воевать не будут… Вот их представитель, - разведчик указал на мужчину в полупальто и кепке.
Поляк на ломаном русском языке подтвердил все, о чем доложил Землянко.
- Вы полицейский? - спросил я поляка.
- Я партызант, - ответил тот.
- Что у вас общего с полицией?
- То не полицаи… они полицаи, но не настоящие.
- Как это понимать?
- Они пошли в полицию, чтобы добыть зброю. Помогают партызантам боевой амуницией… Проше пана, вшистко бендзе в пожондку,- заверил нас посланец.
Доложил Вершигоре.
- Это нас устраивает, - сказал Петр Петрович. - Все же будьте осторожны.
Белые аккуратные дома Цешанува встретили нас тихой настороженностью. На улицах ни души. Проходим, готовые в любую секунду вступить в бой. Вот казармы, за белыми стенами которых притаился полицейский батальон. Стрельбы не слышно. Ускоряем движение. Город остался позади.
Рядом со мной, припадая на левую ногу, шагает капитан Клейн.
- А ребята-то преобразились, - сказал Роберт. - Прошел вдоль колонны - все чин чином: разведчики подтянуты, никто не выходит из строя.
Да, это заметил и я. Значит, люди понимают свою задачу- задачу посланцев советского народа. О настроении разведчиков можно было судить по их разговорам. Взвод фронтовиков на этот раз шел впереди. До нас доносились возбужденные голоса бойцов.
- Верно говорит Никитенко. Куда только война не забросит нашего брата! - послышался голос Ненастьина. - Подумать только: горьковчанин Гришка Ненастьин - в Польше. Вот было бы смеху, если бы мне кто об этом сказал в сорок первом, когда под Псковом дрался врукопашную, или когда под Харьковом с бутылкой с зажигательной смесью полз навстречу танку!.
- Помнишь, под Харьковом в какую кашу мы попали? - напомнил Рыбалко.
- Еще бы не помнить! - живо отозвался Ненастьин. - Туда я попал сразу же после госпиталя. Рванулись вперед, как звери. Ну, думаю, настал час расплаты. А что получилось? Устроил нам фашист "котел". Наш саперный батальон еле вырвался. Вот тогда я и поджег немецкий танк… Многие понапрасну головы сложили. Д кто за это в ответе? Разве разведка не знала, какие силы перед нами? Знала. Тогда спрашивается: куда же смотрело начальство?
- Почему же ты не спросил? - поддел кто-то из разведчиков.
- Попробовал бы спросить! Это я сейчас такой умный и смелый…
- Смотрите, как Гриша расфилософствовался! Молчал, молчал, а тут его прорвало. Видно, польский климат пошел ему на пользу, - сказал Кирилюк.
- Як чему говорю? - не смущаясь, продолжал Ненастьин. - Много крови пролилось, пока научились воевать и сломили хребтину фашисту… Вот мы сейчас шагаем по польской земле. Поляки называют нас братьями, нам это приятно. А знают ли они, какой ценой мы дошли сюда?! Мне вот теперь петь хочется оттого, что сил в нас много…
- За чем же остановка? Запевай, Гриша! - сказал с подковыркой Кирилюк. - Ребята, тише! Зараз пан Ненастьин из Горького письню заспивае…
Разговор разведчиков дослушать не удалось. Помешали подъехавшие начальник штаба Войцехович и его помощник Степан Ефремов.
- Нравится Польша? - спросил начальник штаба.
- Рано еще говорить. Подождем - увидим, - ответил я уклончиво.
- Здесь надо быть разворотливым… Думаем эскадрон Ленкина развернуть в дивизион, - продолжал Войцехович.
- Давно надо было это сделать. Наумов все соединение посадил на лошадей. Пока мы чухаемся, он махнул хвостом и только видели его.
- Командиров эскадронов подбираем. Одна кандидатура есть - Ларионов. Его пятая рота уже посажена на коней. На второй эскадрон думаем Гапоненко. Как считаешь, подойдет?
- Подойдет ли Гапоненко? О чем вопрос? Конечно, подойдет, - не задумываясь ответил я. - Такого командира и на взводе держать! На фронте он давно был бы капитаном, а то и майором. Батальоном бы командовал.
- Не возражаешь, значит?
- Приветствую…
Лейтенанта Гапоненко я знал хорошо и мог за него поручиться головой.
Впереди послышалась стрельба. Ефремов пустил вскачь свою невзрачную кобыленку и ускакал на выстрелы.
На окраине деревни нас встретил разведчик Вася Демин.
- Фашисты засели в фольварке! - возбужденно прокричал он.
Я развернул роту и повел в наступление.
Оказалось, немцы засели не в фольварке, а в двухэтажном здании спиртзавода. Спиртзавод стоял у дороги при выезде из деревни. Надо было расчистить путь.
- Не стреляйте, я переговорю, - сказал Клейн.
- Не испытывай судьбы. Не стоит рисковать, - предостерег я Роберта.
Все же политрук в сопровождении Зяблицкого и Демина направился к спиртзаводу и заговорил по-немецки. Противник прекратил стрельбу. Мы остановились возле кирпичного здания. Следим за Клейном и разведчиками.
Клейн предложил немцам сдаться. В ответ полетели гранаты и застрочили автоматы. Меня что-то стукнуло в грудь. Машинально хватаюсь за то место руками. В руке оказалась еще горячая сплюснутая пуля. Видимо, она срикошетила от здания. И на этот раз косая прошла мимо. Кладу пулю в карман.
Послышался голос Зяблицкого:
- Политрук ранен! Прикройте.
- По окнам - огонь! - подаю команду и первым пускаю очередь.
Разведчики из пулеметов и автоматов ударили по спирт-заводу… Демин и Зяблицкий волокут по снегу политрука.
- Не захотели жить - подыхайте, - ругался Клейн. - Обзывали предателем. Думают, я перебежчик…
За время войны я вдоволь насмотрелся на раненых и приметил, что каждый из них на ранение реагирует по-своему. Одни виновато оправдываются, что не убереглись и теперь обречены на бездействие: "Экая досада. Подвел я вас., ребята!" Другие, наоборот, выглядят героями, ведут себя заносчиво перед здоровыми, гордятся раной, как заслугой: "Вот я какой! Даже ранен!" Третьи смотрят на ранение как на обычное, даже неизбежное на войне дело. Некоторые просто теряются: "Как же теперь быть?" А бывают и такие, которые злятся на всех, как будто в его ранении повинны товарищи. Такие требуют к себе особого отношения.
А вот Роберт Клейн заглушал боль проклятием в адрес гитлеровцев. Его укрыли за домами и перевязали рану. В это время подоспела рота Тютерева.
- Э, дружок, разве можно так рисковать? - с упреком бросил Саша, пробегая мимо Роберта. - Мы с ними сейчас поговорим на более понятном языке…
- Посторонись! Орудие к бою! - слышна команда Флегонтова.
Развернувшись на сто восемьдесят градусов и оставив орудие на месте, упряжка с передком умчалась за дом…
- Прямой наводкой. Снаряд фугасный… Заряжай!
У прицела Вася Алексеев.
- Готово!
- Огонь!
Клуб пламени. Оглушительный выстрел. Снаряд взрывается внутри здания. Звенят стекла в соседних домах.
- Три снаряда, беглым, огонь!
Гремят выстрелы. Летят обломки здания. Вспыхивает пожар. Немцы ослабили сопротивление. Партизаны рванулись в здание спиртзавода…
Это был первый бой на территории Польши.
На отдых штаб соединения и первый батальон расположились в Боровце. Бой за спиртзавод для нас-не прошел даром. Гитлеровцы нащупали нашу стоянку и принялись бомбить. Правда, потерь от бомбежки мы не имели, но нервы были все время в напряжении.
Во второй половине дня каратели попытались выбить из соседнего села четвертый батальон. Однако Токарь дал им решительный отпор.
Рана Роберта Клейна оказалась неопасной. Доктор Мирослав Зима на месте осмотрел ее, перевязал и сделал политруку противостолбнячный укол. А на второй день тело раненого покрылось сыпью. Клейн нервничал.
- Что они мне сделали, коновалы! - кричал он. - Нашпиговали сульфуриками!
Старшина роты Зяблицкий был несколько раз ранен и на собственном опыте знал, что раненые в большинстве своем становятся мнительными. Понимая, что причин для беспокойства у Клейна нет, решил подтрунить над ним. Он подсел ко мне и заговорщицки зашептал, но так, чтобы слышал политрук:
- Товарищ майор, здесь дело не шуточное.
- Ты думаешь? - решил я помочь Васе.
- Я так понимаю, нарочно ему что-то подсунули. Отраву какую-то…
- Не может быть! - ужаснулся я.
- Это точно. Надо в особый отдел доложить…
Как и рассчитывал Зяблицкий, наш разговор услыхал Роберт.
- А-а! Меня хотят отравить! - закричал он, поднимаясь с постели. - Немедленно врача!
Он так разошелся, что мы не рады были своей неразумной затее. Начали успокаивать его, доказывая, что пошутили. Клейн не принимал в расчет никаких наших доводов, настаивал, чтобы скорее вызвали врача.
- Товарищ капитан, - начал было старшина.
- Немедленно врача, а то… - перебил Клейн и потянулся к автомату, лежавшему рядом на скамейке.
Зяблицкий, видя, что дело принимает крутой оборот, словно пуля вылетел из хаты. Как был в одном кителе и без шапки, так и помчался в санитарную часть.
Прибежал запыхавшийся Зима, как всегда веселый, жизнерадостный и неугомонный. Не обращая внимания на крики Роберта, часто употребляя свое любимое слово "правда", Зима тщательно осмотрел раненого, а потом подчеркнуто вежливо, с ехидцей спросил:
- Уважаемый Роберт Александрович, правда, скажите пожалуйста, вам какой-либо укол до ранения делали?
- Позавчера воткнули от тифа, - досадливо пробурчал Клейн.
- Так я и думал. Вот вам и разгадка. Правда, будьте спокойны. Через два-три дня сыпь как рукой снимет, а через недельку будете ходить как миленький. Это правда, я вам говорю. И тогда вам будет стыдно за вашего "коновала"… - упрекнул доктор Зима.
И действительно, Роберт поправился быстро. Но еще долго не мог простить нам злой шутки. А мы в свою очередь при случае напоминали ему о "сульфуриках" и "коновалах".
Командир партизанской конницы
На улице гуляет пурга. Порывистый ветер громыхает плохо закрытыми ставнями. Мороз разрисовал окна причудливыми узорами. А в хате тепло, уютно. Петр Петрович без кителя. Белая рубашка заправлена в брюки. Глубоко засунув руки в карманы брюк, он в задумчивости расхаживал от печки к столу, от стола к печке. Шесть шагов туда, шесть обратно.
Пристроившись за столом рядом с начальником штаба, я слушаю задачу на разведку. Василий Александрович говорит тихим, мягким голосом, как бы извиняясь, что потревожил в такую паршивую погоду.
- Немедленно вышлите три разведывательные группы. Одну через Хуту Ружанецкую на Замостье, вторую - к Тарно-груду и Билгораю, третью - обратно по маршруту к Рава-Русская. Особое внимание Билгораю и Замостью. Там люблинский "воевода" что-то замышляет…
Меня не удивил вызов в штаб. Такая уж судьба разведчиков. Нам не привыкать ни к дождям, ни к снежным бурям. Не к лицу и жаловаться на усталость.
Иногда, не ожидая вызова, как только соединение останавливалось на отдых, я шел в штаб за получением задачи. Зачастую эта задача ставилась накануне в приказе на марш. Тогда мы высылали разведку сразу же, как достигали конечного пункта перехода.
Начальника штаба я понимал с полуслова, поэтому не утруждал его вопросами. Он ставил задачу в общих чертах. Детали, способы выполнения, выбор маршрута - право разведчиков.
Уже собрался уходить, когда раздался стук в дверь.
- Войдите, - сказал Петр Петрович.
Отворилась дверь, и в комнату, облепленный снегом, вошел Саша Ленкин. Даже на усах намерзли сосульки. Саша приложил правую руку со свисающей нагайкой к ушанке и доложил:
- По вашему приказанию явился!
- Вот и хорошо, - оживился Петр Петрович. Задумчивость с него как рукой сняло. Он подмигнул: - Как погодка?
- Собачья. Буран такой, что того и гляди вместе с лошадью унесет, - ответил Ленкин, отряхивая снег с ушанки.
- А Бережному нравится, - поддел Борода.
- Для дела - погодка что надо, а для людей…
- Ну, докладывай, что у тебя? - перешел к делу Верши-гора.
Ленкин принял стойку "смирно" и доложил:
- Сводный отряд в составе кавэскадрона и третьей роты к выполнению поставленной задачи готов. Все проверил лично.
- Хорошо. Вам задача понятна? Как вы думаете подобраться к "железке"? - опросил Вершигора, жестом приглашая Ленкина к столу, где лежала развернутая карта.
Ленкин подошел, склонился над столом, минуту всматривался в карту и лишь после этого начал показывать, какой маршрут облюбовали они с командиром третьей роты Гришей Дорофеевым.
Вершигора внимательно выслушал Усача, одобрил решение, затем напомнил:
- Главная задача - диверсии на железнодорожной магистрали Львов-Перемышль. На обратном пути вывести из строя железные дороги: Львов-Яворов, Рава-Русская-Ярослав… Избегайте встречи с карательными отрядами. На пути не ввязывайтесь в "посторонние" операции, какими бы заманчивыми они ни казались. Будьте осторожны. В районе, куда вы идете, могут располагаться армейские, а возможно даже фронтовые резервы врага.
Убедившись, что Ленкин задачу усвоил правильно, Вершигора сказал:
- Разрешаю выступать. Ждем с победой. Возвращайтесь быстрее, вас будет ждать приятный сюрприз.
- Есть! - весело ответил Ленкин. - А узнать можно, что именно?
- Потерпи. Каждому фрукту - свое время, - загадочно ответил Петр Петрович…
Вместе с командиром эскадрона из штаба вышел и я.
Вершигора любил Ленкина. Да и не только он - все партизаны любили этого лихого кавалериста. Кого бы из партизан ни спросили, знает ли он Сашу Ленкина, сразу же последует ответ:
- Сашу Ленкина? Кто же его не знает! Ведь он с пятью разведчиками разоружил пятьдесят девять полицейских. А слыхали о конной атаке под Скалатом?
А земляк Ленкина, сибиряк Вася Зяблицкий, расскажет, что знает Сашу давно. Ведь Ленкин из Карагуш Алтайского края. До войны работал главным бухгалтером Элекманарской лесозаготовительной сплавной конторы. Боевое крещение получил на Днепре. Отличился в боях на реке Оржице… Понимать надо - сибиряк! А сибиряк - это вам…
И пойдет, и пойдет… Если не остановить, то старшина главразведки наговорит столько хорошего, что спросивший еще до того, как увидит командира партизанской конницы, просто влюбится в Ленкина.
Александр Николаевич Ленкин, или просто Усач, человек иного склада. О первых боях говорит мало. Ухмыльнется в каштановые усы и спокойно скажет:
- Васю Зяблицкого только слушайте. Любит преувеличивать.
- А как было на самом деле? - спрашивали его.
Ленкин, бывало, подумает, расправит усы, хлестнет по голенищу плеткой, с которой, наверное, не расстается и во сне, и лишь после этого через силу выдавит: