- Если хотите знать, я не просто минер, а командир саперной роты. Да и большинство ребят во взводе - минеры, переквалифицировавшиеся в разведчиков, - продолжал Семен Семенович. - Работы нам в Сталинграде было по горло. Приходилось выполнять не только свои прямые обязанности, но и как пехотинцам обороняться, стоять насмерть…
Сначала Семченок говорил неторопливо, как бы нехотя, потом воспоминания подхлестнули его, и он заговорил живее. Рассказывал о саперах, отзывался о них с теплотой. К людям этой мужественной военной профессии он относился с особой симпатией. И не только потому, что сам был сапером. Всем известно, насколько тяжелая и опасная их служба. Справедливо говорят: сапер ошибается раз в жизни…
Старший лейтенант подумал, видимо припоминая подробности тех событий, и продолжал:
- К тому времени, о котором я говорю, все попытки немцев полностью овладеть Сталинградом и выйти к Волге, хотя и с трудом, но отбивались нашими войсками. Бывали случаи, что уступали клочок земли, дом, квартал, но затем ночью отвоевывали. Противник все же не терял надежды прорваться. Только теперь немцы наступали не по всему фронту, а на отдельных направлениях: сегодня в одном месте попробуют, завтра в другом… И везде терпят неудачи. Тогда они изменили тактику. Однажды перед фронтом обороны нашей дивизии создали ударный кулак из пехотных и танковых подразделений и после мощной артиллерийской и авиационной подготовки бросили его в бой на узком участке. По тому, с каким упрямством они лезли, мы поняли: немцы решили во что бы то ни стало прорваться к Волге именно здесь. Надо сказать, это место для прорыва они избрали не случайно. Если бы им удалось выполнить задуманное, то они убивали бы двух зайцев: держали бы под прицельным огнем реку и выходили во фланги и на тылы наших соседей. На карту ставилась судьба всей обороны. К этому надо прибавить еще и то, что дивизии как таковой не было. Подразделения, обескровленные в неравных боях, действовали на пределе, еле сдерживали атаки противника. Об этом догадывалось и немецкое командование.
Наступил момент, когда и наше командование поняло: без подмоги пехотным подразделениям не устоять… Как-то вызывает меня генерал - командир дивизии - и говорит:
- Понимаю, лейтенант, люди после ночной вылазки устали, по правилам им полагается отдых, но, видно, отдыхать будем после войны. А сейчас пехоте приходится круто, надо помочь. Как ни верти, а кроме вашей роты послать некого…
Об этом комдив, мог и не говорить. Я прекрасно знал- резервов никаких нет. Давно под метелку подчищены тылы, далее писарей посадили в окопы. Да что писаря! Раненые, способные держать оружие, оставались на позициях. Но при всем при этом редко какая рота насчитывала в своем составе более двадцати человек. А участок обороны выделяли как для настоящей роты. Вот и получалось, что самая полнокровная- моя рота, саперная. У нас было двадцать девять человек.
- Помогите братьям-пехотинцам. На вас вся надежда, - не приказывает, а как бы просит генерал. Говорит. - Любой ценой задержите врага.
- Есть задержать врага! - отвечаю, а сам думаю: "Вот это задачка".
- Не пропустите - быть вам героем. Пропустите - не вносить головы… Желаю удачи, - напутствовал меня командир дивизии. Это уже был приказ.
Вышел от генерала и иду будить своих хлопцев, а сам думаю: "Ну, Семен, героем тебе не быть. Это - как пить дать. Мозгуй, как задачу выполнить и голову сберечь".
Поднял роту по тревоге, вывел на позицию и тут понял - помогать-то, оказывается, некому. От пехотной роты остались единицы, да и те все раненые. Просто в голове не укладывается: как это им удавалось до сих пор сдерживать фашистов!
Еле успел расположить людей, даже толком не поставил задачи, а немцы тут как тут… Они, вероятно, прозевали наш приход и рассчитывали на успех. Но неожиданно натолкнулись на упорное сопротивление. Их продвижение застопорилось. Тогда гитлеровцы на небольшой клочок паханной и перепаханной снарядами и бомбами земли обрушили огонь артиллерии и минометов…
Мне довелось побывать в разных переделках, но в такую артиллерийскую молотилку попал впервые. Длилась она всего десять-двенадцать минут, а показалась до ужаса долгой. Снаряд ложился к снаряду. Посмотришь, живого места не осталось, где бы не пропахали осколки. Сжавшись в комок и стараясь слиться с землей, я всем телом, каждым нервом ощущал неприятные, вызывающие озноб толчки. От страшного непрерывного грохота заложило уши. Во рту - горечь…
Меня беспокоила судьба товарищей. Лежу и думаю: "Ну, все! Отвоевались!"
Канонада оборвалась внезапно. Наступила тишина. По опыту я знал, что последует за этой тишиной. Выглянул из окопа. Первое, что увидел, - это немецкие танки. Они выползали из-за развалин, а за ними перебегали гитлеровцы. Посмотрел я на свою- оборону - сердце оборвалось. Все изменилось до неузнаваемости. Рядом с моим окопом, в том месте, где до обстрела располагался пулеметный расчет, теперь дымилась глубокая воронка. На левом фланге раньше торчала кирпичная стена разрушенного дома, теперь курился столб пыли над грудой кирпичей, заваливших окоп… Впереди моего окопа в нескольких шагах валялся чей-то сапог, из которого торчала белая кость. Мне чуть дурно не сделалось…
Жуткую картину представляла наша позиция. Гляжу и не вижу живой души. От мысли, что все погибли, меня даже в жар бросило, хотя хорошо помню - мороз в тот день был приличный.
- Ребята, кто живой, приготовиться к бою! - прохрипел я чужим голосом без всякой надежды, что меня услышат. Если, конечно, есть кому. И представьте мое состояние, когда я увидел, как справа и слева от моего окопа зашевелились бойцы. Это же чудо! Они отряхивались от земли, проверяли оружие и прилаживались для Стрельбы. У меня даже голос прорезался. Куда и хрипота делась! От радости я что-то выкрикнул, мол, держись братва!!
И тут прорвало. Бойцы, обрадованные, что остались живы, начали громко перекликаться;
- Ну и дает, сволота!
- Думал, крышка…
- Смотрите, как перепахали, гады.
- И откуда он столько снарядов берет?
- Нет, шалишь, мы еще повоюем!..
Прислушиваясь к голосам товарищей, я веселел, обретал прежнюю уверенность. Ребята у меня - один к одному. С ними не страшно… По голосам насчитал двадцать одного. Для Сталинграда - это сила! Мы им еще покажем.
- Танки! - выкрикнул наблюдатель.
- Танки!!
- Танки!!! - как эхо повторилось справа и слева от меня.
В один миг прекратились разговоры и всякое шевеление на позиции. Бойцы притаились на своих местах, следили за надвигавшейся опасностью, понимая, что для кое-кого - это последний бой. Но никто не хотел думать, что именно для него. По себе знаю… Как бы то ни было, а мы готовились к отчаянной драке. У тех, кто был недалеко от меня, я увидел в руках противотанковые гранаты. Они выжидали удобного момента для броска. Приготовил и я свои…
Впереди, покачивая хоботами орудий, ползли три танка. За ними метрах в ста - еще около десятка. А уже за теми- пехота.
По брустверу полоснула пулеметная очередь. Выдохнув облако дыма и подмигнув коротким огненным всплеском, ударила танковая пушка. Снаряд провыл над головой и взорвался где-то за спиной. Бой начался.
- Воздух! - послышался чей-то пронзительный голос.
С запада стремительно приближался косяк штурмовиков. Всего несколько минут назад в воздухе барражировали наши "ястребки". А тут, как назло, ни одного. Этим воспользовались фашистские самолеты: замкнули "кольцо" над обороной роты и устроили "карусель". Как только они не изощрялись! То следует серия бомбовых ударов, то один бомбит, а следующий за ним поливает из пулеметов, не дает поднять головы.
Сковав с воздуха, противник двинул вперед танки и пехоту. Танки на большой скорости подошли вплотную к нашей обороне. Ребята не растерялись, пустили в ход гранаты. Удачно. Одна машина с перебитой гусеницей завертелась волчком и застыла на месте. Бойцы повеселели: "Получил!"
Второй танк все же перевалил через окоп, но сержант бросил ему вдогонку противотанковую гранату. Танк вспыхнул. Этот успех окрылил бойцов. Они вели прицельный автоматный огонь по гитлеровцам, прятавшимся за танками. А тут еще пришла неожиданная помощь. Впереди, между нами и противником, который подходил к переднему краю обороны, выросла завеса от разрывов снарядов. Это наша артиллерия поставила заслон. Загорелись еще два немецких танка. Пехотинцы увидели горящие танки и залегли, а скоро начали отползать в ложбинку. Не решались наступать без танков. Штурмовики тоже улетели, вероятно, израсходовали свои запасы…
Дорого противнику обошлась эта атака. Однако он не успокоился и скоро вновь полез. Потом еще и еще… Мы уже потеряли счет времени. Я следил за ходом боя и к своему ужасу замечал, что ряды наши редеют с каждой атакой врага. Но те, кто живы, дерутся как следует, по-гвардейски. В своих хлопцах я был уверен, как в себе, знал, поля боя без приказа никто не покинет. Меня только одно тревожило: надолго ли нас хватит?
Отбили очередную, пожалуй, самую яростную за весь день атаку противника. Последнее, что осталось у меня в памяти, - это уползающие за развалины уцелевшие фашистские танки. Радость распирала меня. Я готов был кричать "ура!". Еще бы! Солнце уже висело над горизонтом. Впереди вечер, ночь. Хоть какая ни на есть, а все-таки передышка. Можно навести порядок. Гляди, еще помощь подоспеет. Оказалось, что радость моя была преждевременной. В последний миг рядом с моим окопом раздался страшный треск. Тело мое стало невесомым, и я почувствовал, что проваливаюсь в бездонную черную яму…
Очнулся ночью. Почему-то в тряском кузове грузовика, на ворохе какого-то тряпья. Сказать, что я замерз, значит, ничего не сказать: я окоченел. Хотел крикнуть, на помощь позвать, но не было сил. К тому же все это было настолько необычным и далеким от того, чем я занимался все эти дни, что мне показалось, будто это сон. И я действительно, уснул. Или же вновь впал в забытье…
Что это не сон, я понял только тогда, когда меня разбудили, еле живого вытащили из кузова, повели куда-то и втолкнули в битком набитую, освещенную слабым светом коптилки землянку. Раненые с забинтованными головами, ногами, подвешенными на марлевых повязках руками сидели, опершись спиной о стены, а многие лежали вповалку прямо на полу. В спертом от солдатского пота и махорочного дыма воздухе пахло лекарствами. В землянке было тепло, хотя я не приметил, чтобы там стояла печка.
Сопровождавшие бойцы втиснули меня между двумя дремавшими ранеными и ушли… Долгое время у меня зуб на зуб не попадал, а когда пригрелся, снова уснул…
За ночь отоспался, как следует. Проснулся и почувствовал себя вполне нормально, если не считать шума в голове, ноющей боли в пояснице, да пощипывания на лице: все-таки щеки морозом прихватило. Продрал глаза, сижу, смотрю, как санитары уносят тяжелораненых, и не могу толком понять, где я и как сюда попал. Начал припоминать события вчерашнего дня. Сперва никак не удавалось найти зацепку, в памяти полный провал. И вдруг вспомнился вызов к генералу. И тут наступило просветление. От этой печки я и начал танцевать. Шаг за шагом, событие за событием всплывала в моей памяти и постепенно вырисовывалась картина вчерашнего боя. Но как только воспоминание дошло до момента, когда немецкие танки начали уползать за развалины, тут моя память и кончалась… Несколько раз я мысленно возвращался в штаб дивизии, вновь и вновь прослеживал события, но всякий раз память обрывалась на одном и том же месте. Танки, да еще полет в черную яму…
Стараясь разобраться во всем, я пришел к страшной мысли, что все мои товарищи погибли и только я один, здоровый, отсиживаюсь в землянке.
За размышлениями не заметил, как настал мой черед идти к врачам. Санитары приготовили носилки, хотели было положить меня, но я отстранил их руки, встал и сам пошел к выходу. Они даже рты раскрыли. Наверное, я единственный был среди раненых, кто мог самостоятельно передвигаться. Иду к выходу и слышу позади чей-то осуждающий голос: "Ну лейтенант и дает!" Первым порывом было вернуться и объяснить им, сказать что-либо в свое оправдание, но я передумал. И хорошо сделал. В чем мне перед ними оправдываться? Да и не поверят…
Привели меня в просторную чистую землянку, освещенную ярким электрическим светом. Человек в белом халате и такой же шапочке окинул меня изучающим взглядом, велел раздеться, а сам обратился к девушке и потребовал:
- Зоя, документы!
- Товарищ лейтенант, как ваша фамилия? - спросила Зоя.
Я ответил.
Она перебрала солдатские книжки и другие документы, стопками лежавшие на столе. Моих документов среди них не оказалось.
- Опять санитары напутали, - рассердился врач. - У вас при себе есть направление или какой-либо документ?
- А как же, - ответил я и полез в боковой карман, где обычно хранил удостоверение личности. Пусто. Вывернул все карманы - тоже ничего не нашел.
- Зоечка, не будем терять времени, документы потом отыщутся. - Врач обратился ко мне - Ну-с, молодой человек, показывайте, что у вас там?
Доктор осмотрел мёня. На теле - ни единой царапины. Приставил трубку к груди, послушал, потом повернул и послушал со спины. Тоже ничего подозрительного не обнаружил.
- Как ноги? - спросил врач.
- Целы, - отвечаю.
- Что же у вас, аппендикс? На что жалуетесь? - допытывался врач.
- Ни на что…
- Так какого же дьявола вы нам головы морочите?! - раскричался врач.. - Почему вы, вполне здоровый человек, пришли сюда? Думаете, нам делать нечего?
.- Я не пришел, меня привели, - ответил я, а сам подумал: "Ну и попал в переплет!"
- Ничего не понимаю, - развел руками доктор. - Хоть скажите, кто вас привез?
- В грузовике…
- Ну-ка подойдите ко мне еще разок. Покажите язык, больше, больше… Теперь глаза. А как со слухом?
- Теперь вроде нормально, только шум в голове.
- В бою вчера были?
- Был… А чем там кончилось, не знаю.
- Оглушило, значит? Так бы сразу и сказали, не морочили нам головы, - доктор даже повеселел. - Счастливо отделались, молодой человек. Простите, как вас величают?
- Семченок, Семен Семенович.
- Зоенька, запишите: лейтенант Семченок С. С. Контузия. Без особых рецидивов. В госпитализации не нуждается. Покой, батенька, покой. Повезло вам, дорогой, повезло…
Я так и не понял, в чем мне повезло: в том, что контузило или в том, что "без особых рецидивов".
Когда я оделся и готов был выйти, в землянку вошел молоденький, щегольски одетый лейтенант. Видно, только что из училища. Причину его появления здесь понять было нетрудно: как только он вошел, Зоенька вся так и вспыхнула.
Лейтенант как выяснилось, работал в особом отделе. Видно, он тут был частым гостем, потому что врач встретил его приветливо и, как старому приятелю, поспешил рассказать о необычном пациенте. Обозвал головотяпами тех, кто прислал меня без документов.
Слушая рассказ врача, лейтенант бесцеремонно рассматривал меня… Когда же я вышел из землянки, он догнал меня и пригласил зайти к ним в отдел. Ничего не подозревая, я зашел. И тут он учинил мне форменный допрос: как я оказался здесь? Почему без документов?
Я понимал бессмысленность вопросов и в то же время не мог вразумительно на них ответить. Из общей цепи моих объяснений выпадало целое звено - от боя до моего появления здесь. Это и путало все карты, давало повод лейтенанту усомниться в искренности моих объяснений.
- Вы, значит, командир роты? - с улыбочкой недоверчиво спрашивал лейтенант. - Как же получается, товарищ лейтенант, рота воюет, а вы здесь? А может, вы и вовсе не Семченок?
И смех, и грех. И жаль мне этого лейтенанта, и зло разбирает.
К счастью, продолжалось это недолго. Вошел майор, увидел нас, сидящими друг против друга, спросил:
- Что здесь происходит?
- Выясняю личность, товарищ майор, - доложил лейтенант, вытянувшись перед начальством.
- Ну и как?
- Пока безрезультатно… Концы с концами никак не сходятся.
- Интересно, - проговорил майор, рассматривая меня. - Сейчас проверим…
Он задал мне несколько вопросов. Я ответил. Майор, видно, остался удовлетворенным. Обратился к лейтенанту:
- В чем же дело? Что вам непонятно?
- Так ведь подозрительно, товарищ майор, называет себя командиром роты, а как попал сюда - объяснить не может. К тому же без документов.
- Бдительность ваша похвальна, - заметил майор, - но на будущее запомните: вряд ли враг будет засылать к нам своих агентов без надежных документов… По этому вопросу мы с вами еще успеем поговорить. А сейчас помогите лейтенанту разыскать его документы. - Майор повернулся ко мне. - Кстати, товарищ лейтенант, у вас в дивизии однофамилец есть? Не знаете? Я только что из штаба дивизии. При мне кадровики приносили наградные документы на подпись генералу. Среди них есть и на Семченка… Посмертно.
Меня будто кувалдой по башке. Сразу даже не нашел, что ответить. Фамилия редкая. Другого Семченка я не знал. Скорее всего, это меня похоронили. Тут уж никакой награде не обрадуешься.
- Да, дела! - покачал головой майор. - Не волнуйтесь, я сейчас позвоню, чтобы до вашего возвращения не отсылали наградных документов.
На прощание, пожимая мою руку, майор сказал:
- Вы на лейтенанта не обижайтесь, сами небось не сразу научились воевать. К тому же за последнее время мы немало выловили вражеских агентов.
Я вовсе на него не сердился. Наоборот, рад был, что наконец-то начало проясняться.
Лейтенант чувствовал себя виноватым передо мной, изо всех сил старался помочь мне разыскать документы и тем самым исправить свою ошибку.
Нам повезло. По пути повстречали двух красноармейцев и сержанта. Они поприветствовали нас, но когда мы разминулись, они заспорили. "Ребята, это он". - "Кто?" - "Тот, которого ночью". - "Не может быть!" - "Ей-богу, он. Я его сразу узнал". И вдруг слышу, окликают:
- Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант, минуточку.
Мы остановились, подождали их.
- В чем дело? - спросил мой спутник.
- Ну вот, - я же говорил вам, что это они, - сказал сержант, обращаясь к красноармейцам. Лицо его растянулось в улыбке, а глаза так и сияли.
Люди показались мне незнакомыми, и я, не понимая их радости, сказал:
- Вы, наверное, обознались, путаете меня с кем-то…
- Да вы что, товарищ лейтенант, не узнаете нас? - удивился сержант.
- Впервые вижу.
- Неужели вы так-таки ничего и не помните? И того не помните, что мы вас чуть на тот свет не отправили?
- Минуточку, минуточку, сержант, - прервал уполномоченный особого отдела. - Так это вы лейтенанта привезли сюда?
- А то кто же?! Конечно, мы. Все чин-чином. Привезли, сдали в медсанбат. Вот они могут подтвердить, - сержант указал на бойцов.
- Зачем вы меня сюда привезли? - спрашиваю.
- Вот чудак человек, извините, товарищ лейтенант, - спохватился сержант. - Я же говорю - мы вас из могилы вытащили.
- Как так из могилы? - заинтересовался особист.