- Дело было так. Вчера, как только затих бой и фрицы угомонились, - мы туда, - рассказывал сержант. - Санитары раненых унесли, а мы подобрали убитых. Погрузили в машину, привезли на кладбище, как положено, уложили в братскую могилу и начали закапывать. И вдруг, мать честная, один, из покойников зашевелился. Даже оторопь взяла. Сколько похоронили, а такое приключилось впервые. Смотрю и глазам своим не верю: вот они, - сержант указал на меня, - сели и тут из? начало выворачивать наизнанку… Чуть было греха на свою душу не взяли. А что вы думаете? Не угоди ком мерзлой земли в живот и не начни тогда лейтенанта тошнить, запросто могли живого человека похоронить. Страшно подумать… Хлопцы бросились в яму, вытащили. В воскресшем мы сразу же узнали саперного лейтенанта. Уж больно вы, товарищ лейтенант, приметны. Тут же среди барахла отыскали вашу шинель, натянули на вас и в машину… Ну, а тех, ясное дело, закопали…
Я слушал и чувствовал, как по телу мороз пробирается. Оказывается, я с того света. А что? Действительно могли закидать землей. Повезло, что ночью и заметили. Теперь-то я окончательно поверил, что посмертно к награде представляют никого иного, как меня.
- Вот теперь все ясно, - обрадовался особист. - Спасибо вам, товарищи. Идите, да смотрите мне - живых не хороните!.. Минуточку, еще один вопрос: где документы лейтенанта?
Сержант растерянно посмотрел на красноармейцев и спросил:
- Ребята, а и правда, где документы?
- Известно где, мы их сдали вместе со всеми, что отобрали у мертвых, - ответил пожилой красноармеец.
- На списание, значит, - уточнил лейтенант. - Все равно, спасибо вам, товарищи. Вы нам очень помогли.
Документы разыскали быстро. Но злоключения мои на этом не кончились. Когда я вернулся в роту, то мои подчиненные чуть не разбежались. Они уже по мне поминки справили. А тут я собственной персоной, словно привидение. Они даже рты пораскрыли. Было чему удивляться. Гриша Ненастьин, который сейчас стоит на посту, побелел, даже икать начал. Ведь он помогал похоронщикам грузить меня на машину.
О моем воскрешении генерал узнал от майора-особиста. Примчался к нам в роту, обнял, расцеловал меня.
- Молодцы, - говорит, - саперы, дрались отлично. Всех представляем к награде. Проследите, товарищ лейтенант, чтобы никто не был забыт… и живые и мертвые. А самая большая для. нас всех награда… узнаете скоро сами, - загадочно закончил генерал.
Наградой, о которой говорил комдив, было наступление наших войск, начавшееся через несколько дней.
- Наступили веселые денечки… После Сталинграда пришлось воевать на Дону, под Курском, но все же самыми памятными для меня остались бои за Сталинград… После того злосчастного случая минуло почти год. Однажды меня вызывают к начальству. Прихожу, докладываю: так, мол, и так- по вашему приказанию гвардии старший лейтенант такой-то явился. Спрашивают: "Как смотришь на то, чтобы в глубокий тыл врага?" "Положительно", - отвечаю… Вот я и здесь, - закончил свой рассказ Семченок.
- Долго будешь жить, товарищ лейтенант, - сказал политрук.
- С моей стороны возражений нет, - улыбнулся тот.
Слушая рассказ и глядя на Семена Семеновича Семченка, я думал о том, каких только случаев на войне не бывает! Вот я узнал о судьбе еще одного замечательного человека, с которым мне предстоит воевать бок о бок. А впереди нас ждали новые, быть может, еще более тяжелые бои в глубоком тылу врага.
Еще до того, как Семченок начал рассказ о том, что приключилось с ним в Сталинграде, через село пролетел немецкий транспортный самолет. Его появление для нас было неожиданным. Партизаны открыли по нему пальбу из пулеметов, но поздно. Самолета и след простыл. Мы подумали - случайный, заблудился. Однако через некоторое время появился второй, за ним - третий.
- Что это они разлетались! - возмутился старшина Зяблицкий.
- А тут их шлях пролегает, - ответила хозяйка, у которой мы остановились. - Они все время летают.
- Старшина, приготовь пулемет, - распорядился Семченок.
Зяблицкий принес ручной пулемет, проверил, зарядил патронами с бронебойно-зажигательными пулями и поставил у стенки возле двери.
Скоро старший лейтенант Семченок начал рассказ. Своими воспоминаниями он настолько увлек нас, что мы забыли и думать о самолетах. Да и самолеты почему-то не летали, видимо, у них в то время был перерыв.
Но, как нарочно, только Семен Семенович закончил рассказ, в окно забарабанил наблюдатель Гриша Ненастьин и крикнул:
- Летит!
Старший лейтенант схватил пулемет и без шапки вылетел из хаты. Мы за ним. На крыльцо выбежали в тот момент, когда тяжелый транспортный самолет подлетел к селу. Шел он низко, чуть левее нашего дома. Не сходя с крыльца, Семен Семенович дал две прицельные очереди подряд. Пули огненными точками прочертили вдоль фюзеляжа. Стрельба поднялась по всему селу.
Самолет "Ю-52", оставляя за собой хвост черного дыма, пошел на снижение.
- Попал!
- Смотрите - падает!
- Горит! - кричали радостно разведчики.
- Коня! - приказал я коноводу.
Меня опередил политрук Клейн. Он схватил автомат, вскочил на неоседланную лошадь и галопом погнал ее за село, на луг, где сел горящий самолёт. Однако и Клейн опоздал. Впереди скакал старшина девятой роты Николай Боголюбов.
Из самолета выскочили четыре человека и побежали к лесу.
- Уходят! - крикнул Боголюбов.
- Будь спокоен, не уйдут! - заверил Зяблицкий.
- Хальт! Хэнде хох! - скомандовал Клейн и на полном скаку пустил автоматную очередь поверх голов летчиков. Немцы остановились и подняли руки.
- Что в самолете? - спросил Роберт.
- Патроны… полторы тонны, - ответил один из летчиков, опасливо поглядывая на горящий самолет и обступивших его партизан.
- Спасайте патроны! - приказал политрук.
Партизаны кинулись было к самолету, но он в этот миг взорвался…
Пленных доставили в штаб. Они на допросе сообщили о местах базирования немецкой авиации и трассах их полетов. Это подтверждалось данными, нанесенными на картах. Самолет "Ю-52" был приписан к аэродрому в Бяла-Подляска и входил в авиагруппу первого военно-воздушного соединения. Штаб в Германии - в городе Целле. В Бяла-Подляска дислоцируется авиагруппа в составе четырех эскадрилий. Аэродром охраняется четырьмя счетверенными установками.
Этим рейсом самолет должен был доставить боеприпасы в Тернополь. Экипаж состоял из опытных вояк, имевших награды за Испанию, за Францию, за Польшу и за Сталинград. Лишь один среди них был молодой парень, который твердил, что он сын социал-демократа и ненавидит фашизм.
- Социал-демократы всегда предавали. Верить ему нельзя, - сказал старший лейтенант из особого отдела.
Пленному поверили, определили его в девятую роту. С ним произошел забавный случай. Как-то в конце одного из переходов мы обнаружили, что подвода, на которой он был ездовым, пропала. Старшина роты Боголюбов ходил как в воду опущенный.
- Пленный - черт с ним, тридцать пудов муки потеряли. Командир за это голову оторвет, - говорил он товарищам, опасливо поглядывая на Бакрадзе.
- Да, за это Давид по головке не погладит, - посмеивались над Боголюбовым ездовые и старшины других рот.
Мы не сомневались, что пленный воспользовался ночным боем на железнодорожном переезде и сбежал. Каково же было наше удивление, когда через несколько часов он въехал в село.
Боголюбов был на седьмом небе. Он дружески похлопывал ладонью по плечу улыбающегося немца и повторял:
- Молодец, гут. Понимаешь?
Немец согласно кивал головой и улыбался. Он рассказал, что, миновав переезд, его санки на повороте опрокинулись. Один он не мог их поднять. Выскочил на дорогу и начал просить, чтобы ему помогли. Но сани за санями пролетали мимо. Одни ездовые не замечали его, а другие не понимали, чего он хочет, и отмахивались, как от назойливой мухи. Когда же прошла вся колонна, он снял груз и поднял санки. Затем уложил на них мешки с мукой и поехал по проторенному следу. Так и добрался до села, в котором мы остановились на дневку.
Несколько дней все соединение говорило об этом случае.
- Впервые встречаю такого немца, - удивлялся старший лейтенант Семченок.
- А я? - улыбаясь, спрашивал Роберт Клейн.
- Ты не в счет - ты советский немец, - ответил Семен Семенович.
Проба сил
Январь был на исходе, а зима не могла утвердиться в своих правах. Морозы сменялись оттепелями. Выпадал мокрый снег и тут же таял. Хмурое свинцовое небо нависало над лесом и селом Мосир, в котором мы задерживались четвертые сутки.
Вершигора ходил в раздумье, все чаще и чаще запускал пятерню в свою пышную бороду.
- Командир что-то замышляет, - шептались связные, наблюдая на Вершигорой. Они приметили: если Петр Петрович гладит бороду, значит, все в порядке. Когда же он начинает теребить ее - жди боя. Обычно командиры подразделений спрашивали своих связных при штабе:
- Ну как там Борода?
- Поглаживает, - отвечали связные.
На этот раз командир теребил бороду.
Для этого были причины. Минуло полмесяца, как соединение выступило в рейд. Срок достаточный для того, чтобы оглянуться на пройденный путь, сделать первые выводы, задуматься над тем, все ли идет так, как надо. А задуматься было над чем. Проведенные бои, видимо, не вполне удовлетворяли командира и давали богатую пищу для размышлений.
Часто можно было видеть Петра Петровича за чтением книги небольшого формата. Читал он с особым вниманием.
Прочтет немного, потом, вставив палец между страниц, закроет книгу и шепчет, повторяя прочитанное, будто заучивает стихи. Однажды я поинтересовался - что это за книга, которая так захватила командира.
- Очень полезная… Жаль, что ее не было в сорок первом, - сказал Вершигора и протянул мне книгу.
Это был "Боевой устав пехоты" (БУП-42). Оказывается, Петр Петрович раздобыл Устав в Киеве и всерьез занялся его изучением. И, как видно, успел кое-что почерпнуть из него.
- С первых боев меня не переставал беспокоить вопрос: почему мы несем большие потери, особенно в командном составе, - оживился Вершигора. - Устав дает на этот и другие вопросы исчерпывающие ответы. Вот свежий пример: почему потерпел неудачу батальон в бою за Столин?
- Не подготовлен для такого боя. Так я думаю.
- Это одна сторона. Вторая, на мой взгляд, более важная: неправильные действия командиров. Кому нужно необдуманное лихачество? Бросились вперед и в первые же минуты выбыли из строя. Не нашлось человека, который бы взял на себя инициативу. Батальон, по сути, остался без управления. Вот тут-то и дало себя знать отсутствие боевого опыта у бойцов… Помнишь сорок первый год? "Командиры убиты! Мы погибли!" Мне не раз приходилось это слышать. Растерянность, переходящая иногда в панику. То же получилось и под Столином.
С доводами командира нельзя было не согласиться.
Петр Петрович продолжал:
- Устав четко определяет место командира в бою. Отделенный должен находиться непосредственно в цепи. Командиры взводов, рот и батальонов - за боевыми порядками своих подразделений, в местах с которых они могли бы наблюдать за полем боя не только своих подчиненных, но и соседей.
- Выходит, вся роль командира сводится к наблюдению?
- Почему же? В этом случае он получает возможность своевременно и на нужных направлениях вводить в бой свой резерв и правильно маневрировать огневыми средствами, управлять подразделением.
После небольшой паузы Вершигора сказал:
- Конечно, проще всего: "За мной, в атаку! Ура!" Но времена кавалерийских наскоков безвозвратно ушли в прошлое. К этому командир должен прибегать в исключительных случаях боевой обстановки, когда нет иного выхода. Более того, если такой момент назрел, он не только может, но обязан выдвинуться вперед и лично вести в бой подчиненных.
- Это давно известно. Еще Чапаев говорил: "Впереди, на лихом коне…" А как определить этот исключительный случай? - спросил я, привыкший всегда быть в одной цепи с разведчиками.
- В этом и заключается искусство командира… Надо чаще заглядывать в эту книгу, - закончил наставительно Вершигора, постучав пальцем по обложке Устава.
Как результат раздумий Вершигоры, появился приказ, тщательно разработанный им совместно с Войцеховичем. Приказ полностью был посвящен организации и ведению боя. Говорилось, что бой - самое большое испытание для воина. Бой требует громадного напряжения воли, отличной выучки и железной воинской дисциплины. Боец должен неуклонно стремиться к встрече с. противником, к уничтожению его или захвату в плен. В бою помогать товарищу, охранять и защищать командира, памятуя, что сохранение командира является залогом успеха в бою.
В приказе приводились уставные положения, четко определялись задачи командиров по организации боя, их роль и место в бою. Представлялись широкие возможности для проявления разумной инициативы. Вместе с тем подчеркивалась их ответственность за жизнь подчиненных. Вменялось в обязанность командиров всех степеней изучить БУП-42 и в бою действовать согласно Уставу, сообразуясь с конкретной обстановкой.
Настоящим приказом закреплялись армейские взаимоотношения между рядовыми партизанами, сержантами и офицерами. Наряду с введением погон, это был еще один шаг по пути превращения партизанского соединения в соединение армейского типа. Приказ имел большое значение. Он сыграл важную роль в укреплении воинской дисциплины, повышении боеспособности и дальнейшей судьбе нашего соединения.
Оценивая проведенные бои, Вершигора и Войцехович единодушно пришли к выводу, что соединение в целом не утратило боевого ковпаковского духа и от боя к бою наращивает силы. Выявились и недостатки. Главный из них - слабая дисциплина и низкая боеспособность пятого батальона. Это отрицательно сказывалось на возможностях всего соединения.
Вывод напрашивался сам собой: чтобы выправить положение, нужны решительные меры. И меры были приняты. Пятый батальон был расформирован. Личный состав, вооружение и транспорт передали в другие подразделения. Командный состав также был переведен на новые должности. Капитана Шумейко назначили комиссаром четвертого батальона. Цымбала - комиссаром третьего батальона. Лейтенанта Тюпова - помощником командира артиллерийской батареи…
Как-то я встретил помощника начальника штаба Ефремова, которому было поручено провести расформирование пятого батальона. Степан Ефимович сказал:
- Итак, пятый батальон, не успев родиться, прекратил свое бесславное существование.
Партизаны одобряли решительные действия Вершигоры. Даже те, кто с недоверием относились к назначению нового командира, вынуждены были изменить свое первоначальное мнение.
- А Борода того… шутить не любит, - поговаривали партизаны.
Во всех подразделениях были проведены собрания, на которых командиры и политруки разъяснили бойцам требования последних двух приказов…
Вершигора пристально следил за действиями командиров подразделений, убеждался, что проведенные бои пошли им на пользу. Вместе с тем понимал, еще не все они чувствуют себя уверенно в новых должностях. Сказывалось отсутствие опыта в командовании. Надо было вселить в них эту уверенность. Без этого нельзя думать о серьезных боях. Но как это сделать? Приказом этого не добьешься. Приказ может приучить подчиненного к исполнению, порой бездумному. И опека над тем или иным командиром тоже не поможет. Наоборот, она подавит волю у подчиненного, заставит его действовать с оглядкой на начальство, ждать указаний. Нерешительность в бою, как правило, приводит к излишним потерям, а иногда и к невыполнению задачи. Надо было сделать так, чтобы командиры подразделений поверили в свои силы и способности.
Размышляя, Вершигора пришел к выводу, что этого можно добиться в серии боев с относительно слабым противником. Скоро такой случай подвернулся. Разведчики доложили об оживленном движении на железных и шоссейных дорогах. Чувствуя себя неуверенно на фронте, гитлеровцы спешили вывезти в Германию награбленное имущество. Надо было сорвать планы врага.
Перед вечером в штаб начали собираться командиры и политруки подразделений. Пришел высокий, строгий, как всегда подтянутый капитан Токарь - командир четвертого батальона - вместе со своим новым комиссаром капитаном Шумейко. Вслед за ними гурьбой ввалились командиры рот Александр Тютерев, весельчак Гриша Дорофеев, молодой, энергичный Виктор Ларионов… Степенно вошел Саша Ленкин.
За ним - комбат два и комбат три. Командир третьего батальона Петя Брайко рядом с Петром Леонтьевичем Кульбакой выглядел юношей. И не только по возрасту, но и по росту, осанке.
Кульбака - ветеран соединения. Бывший работник райпотребсоюза, он организовал Глуховский партизанский отряд, присоединился к Ковпаку и Рудневу, участвовал во всех рейдах и многих боях. Подчиненные любили его. Особенно авторитет Кульбаки поднялся после того, как он на предложение уехать на Большую землю ответил: "Я со своими хлопцами начал воевать и не расстанусь с ними до полной победы!"
Наклоняясь, в дверь протиснулся Давид Бакрадзе. Он окинул орлиным взглядом присутствующих, отдал рапорт Верши-горе о прибытии и направился к Кульбаке. При первой же возможности - они вместе. Два богатыря - под стать друг другу. Кульбака чисто выбрит. У Бакрадзе небольшие черные, с рыжеватым оттенком усики.
- Поздравляю тебя, Давид, с пополнением, - заговорил Кульбака высоким тенором, никак не подходившим к его фигуре.
- С каким пополнением? - удивился Бакрадзе.
- Как каким? Земляки твои прибыли. Группа Арутюнова…
- Прибыли? Как бы не так! - с вызовом сказал Брайко. - Их в бою захватил Саша Берсенев…
За столом поднялся Вершигора. Разговор сразу же оборвался. Стало тихо.
- Все собрались? - спросил командир соединения, обвел взглядом присутствующих и продолжал: -Займемся делом. Мы вас пригласили, чтобы подвести некоторые итоги и наметить задачи на ближайшее время. Соединение рейдом прошло свыше трехсот километров, разгромило несколько гитлеровских гарнизонов, группу бандеровцев, уничтожило четыре воинских эшелона… От линии фронта по прямой мы ушли больше чем на сто километров. Радио приносит нам приятные вести: наступление Украинских фронтов развивается успешно. Немцы спешно подбрасывают подкрепления, чтобы заткнуть дырки на фронте. В то же время понимают, что их дела швах, торопятся вывезти как можно больше награбленного имущества. Наша задача - помешать этому. Нам надо углубляться в тыл врага. Но мы здесь посоветовались и решили: прежде, чем идти на большие дела, организовать ряд засад на путях снабжения гитлеровцев… Боевой приказ готов. Каждый свою задачу получит у начальника штаба…
Начальник штаба Войцехович - высокий, с крупными чертами лица и темными вьющимися волосами - был уважаемым человеком в соединении. Еще Ковпак и Руднев обратили внимание на молодого артиллерийского офицера, назначили его помощником начальника штаба. И не ошиблись. Василий Александрович оказался на редкость способным штабником. На его плечи легла главная тяжесть по планированию переходов, боев и диверсий. Работал он не спеша, вдумчиво, за что и получил прозвище "партизанского Кутузова".