Наше посольство получило по телеграфу текст ноты советского правительства о повсеместных грабежах, разорении населения и чудовищных злодеяниях германских властей в захваченных ими советских городах и поселках. Нота датирована 2 января 1942 года и адресована послам и посланникам стран, с которыми СССР имел дипломатические отношения.
Мы решили ознакомить шведскую общественность с этой нотой, поскольку газеты Швеции информации о зверствах гитлеровцев не давали. Мы напечатали 200 тысяч экземпляров бюллетеня - тираж неслыханный по здешним меркам.
Бандероли наши на почте не принимали, поэтому ноту пришлось рассылать в закрытых конвертах с наклеенными марками. Работали над печатанием и упаковкой двое суток. Наняли два грузовика, чтобы перевезти наше послание из пресс-бюро на почтамт.
Ждали реакции читателей. Что скажут, как отзовутся? Прошло несколько дней, и вот в пресс-бюро ко мне пришел посетитель-мужчина, отказавшийся назвать, кто он и откуда. Сказал лишь, что немецкое посольство прознало о нашей работе, заявило протест шведскому министерству иностранных дел и, по указанию властей, все наши пакеты свалены в подвал и, как приказано, "подлежат уничтожению". Выпалив все это и сказав "адье", незнакомец быстро ушел.
Я позвонила по нескольким адресам знакомым шведам и спросила, получили ли они наш бюллетень с нотой. Никто не получил.
Помчалась в посольство к Александре Михайловне и рассказала ей об этом. Действия почты незаконны: ведь каждое письмо оплачено в тройном размере, поскольку пакеты довольно увесистые, - нота занимала больше десяти страниц.
Александра Михайловна была крайне возмущена, красные пятна покрыли лицо и шею. Она позвонила министру Гюнтеру. Тон у нее был необычный - приказной, командирский. Она потребовала немедленной рассылки нашей почты. "Оплачено все по существующим нормам, конверты, перевозка, и притом это почта советского посольства, неприкосновенная. Как можно было так распорядиться? Надеюсь, - заключила Коллонтай, - господин министр проконтролирует и пресечет беззаконие чиновников почты". В разговоре с министром она дала понять, что эта беспрецедентная акция совершена под давлением германского посольства.
Звонок возымел действие.
Вскоре к нам посыпались письма. Были они разные. Большинство корреспондентов с чувством гнева отзывались о фашистских злодеяниях и выражали свое искреннее сочувствие пострадавшим. Пастор из Северной Швеции написал благодарность от его прихожан и сообщил, что он ежедневно молится и просит Господа Бога о даровании победы Красной Армии.
Самое любопытное то, что министр Гюнтер пригласил нашего посла к себе и заявил протест против распространения среди населений этой ноты, которая "наносит ущерб здоровью, расшатывает нервную систему людей, и, что самое страшное, эту ноту читают дети". Запоздалый демарш министра Гюнтера, несомненно, был результатом дальнейшего нажима германского посольства. Немецкие дипломаты использовали положение на нашем фронте: оно оставалось тяжелым.
Приведу еще одну деталь, так сказать, "бытового" характера. В те дни хозяин дома, у которого мы с мужем снимали квартиру, потребовал арендную плату за полгода вперед, мотивируя тем, что "вы скоро станете эмигрантами, немцы вот-вот займут всю страну и платить вам будет нечем".
С демонстрацией советских фильмов ничего не получалось. Владельцы кинотеатров отказывали нам под "благовидным" предлогом: "Ваши ленты некоммерческого характера". В этом тоже сказался диктат германского посольства, любым путем стремившегося подорвать нашу работу.
Но выход был найден. Александра Михайловна порекомендовала подыскать для пресс-бюро помещение с кинозалом. Во вновь строящемся здании мы арендовали и вскоре заняли нижний этаж, оборудовали в нем зал для демонстрации кинолент и ротаторную с двумя, а затем с тремя множительными аппаратами. Наше помещение обладало статусом "экстерриториальности", поскольку считалось собственностью советского посольства.
Жители Стокгольма получили возможность регулярно знакомиться с нашим киноискусством. Помню, начали мы с трилогии Марка Донского, запечатлевшей языком кино автобиографические повести Максима Горького "Детство", "В людях", "Мои университеты". Желающих получить пригласительные билеты на советские кинофильмы было много, и мы устраивали несколько сеансов.
В противовес немецкой витрине с фальсифицированными фотографиями мы устроили свою витрину в помещении "Интуриста" на Вокзальной площади. Помещали там сводки Совинформбюро, фотографии с фронта и из тыла, изоматериал.
Наша витрина сразу же стала популярной у жителей и гостей Стокгольма. С гордостью вспоминаю, как вагоновожатые трамваев, чьи маршруты пролегали мимо нашей витрины, останавливались перед "Интуристом", чтобы пассажиры могли познакомиться с новой информацией.
Немцы и их местные приспешники не давали нам покоя. То по требованию шведских властей после протеста германского посольства приходилось снимать разящие карикатуры Кукрыниксов на Гитлера, то фашиствующие донцы промчатся на велосипедах и закидают нашу витрину грязью. Однажды эти молодчики обстреляли ее тяжелыми чугунными гайками из рогаток, и грандиозное зеркальное стекло рухнуло… Возмущенные вандализмом шведские рабочие пустили "шапку по кругу" и на вырученные деньги помогли восстановить витрину и организовали ее охрану.
Глава 10
Незримые связи
Два дня спустя после приезда мы с мужем пришли к Александре Михайловне. Она, характеризуя положение в Швеции, напомнила, что успехи немцев на фронте активизировали здесь антисоветские элементы, вырос тираж правых и профашистских газет. Шведы попали в ловушку, расставленную Германией, поскольку страна не имеет минерального топлива (нефти, газа, угля) и даже автомашины стали ездить на дровяном топливе.
- Да, - не сдержал улыбки Борис Аркадьевич, - эти прицепы у автомашин похожи на походные кухни. На улицах дышать нечем от дыма.
- Даже король разъезжает с таким прицепом, - сказала Александра Михайловна, - хотя его машина, как и наши дипломатические, двигается на бензине… И вот, друзья мои, хотела бы вас предупредить, мы вынуждены считаться со шведским нейтралитетом. Он весьма своеобразен. Вы видите, немецкая и английская разведки здесь хорошо укоренились, а мы, как всегда, опаздываем…
Действительно, опаздываем, подумала я. Не случайно мы с Кином (таково его имя по нашей службе) уже обдумывали, как организовать на в общем-то пустом месте активно действующую нашу резидентуру.
- Немцы имеют грандиозный пропагандистский аппарат и тщательно следят за каждым нашим шагом. Германское посольство чуть ли не каждый день заявляет протест в шведский МИД по поводу любого нашего культурного мероприятия. И разрешите мне быть откровенной, во всем, что касается вашей работы, будьте архиосторожны, - Александра Михайловна многозначительно подняла указательный палец. - Недавно шведская полиция арестовала сотрудника нашего военного атташе, он вечером встретился с каким-то человеком в парке, и, когда здоровался с ним, вдруг со всех сторон засветились прожекторы и застрекотала кинокамера. Молодому человеку грозит многолетнее тюремное заключение. Имейте в виду, по шведским законам вас могут обвинить в шпионаже даже за сбор официальных печатных изданий, газетных вырезок на какую-то определенную тему, затрагивающую государственную безопасность страны. На мою помощь вы всегда можете рассчитывать, и я надеюсь, как говорят дипломаты, на взаимопонимание…
- Можете в этом не сомневаться, - сказал Кин. - Мы заинтересованы, чтобы Швеция и далее оставалась нейтральной, ведь это одна из важнейших площадок в Европе, с которой мы можем вести наблюдение за противником.
- Понимаю, понимаю. Вам надо выходить в свет, устанавливать связи с интересующими вас кругами, - заметила Александра Михайловна, - и полагаю, что смогу появляться на вернисажах, премьерах в опере и всяких благотворительных вечерах в сопровождении нашего милого пресс-атташе - Дружелюбием было проникнуто каждое слово Александры Михайловны. - Но… о вашей работе, - усмехнулась она, - я ничего не знаю. Не так ли?
Я порадовалась такому обороту дела и вспомнила, что два года назад ситуация у меня складывалась совсем иная.
В конце 1939 года, когда началась печально известная так называемая "зимняя война", я была направлена в Стокгольм с задачей восстановить связи с агентурой в Финляндии. Необходимо было знать истинное положение в стране. Прилетела самолетом, явилась в полпредство к Коллонтай, но Александра Михайловна встретила меня холодновато:
- О вашем приезде я не была осведомлена, С какой миссией вы прибыли?
- Война с Финляндией, - пожала я плечами.
- Вот этого я и опасалась. Вы понимаете, что происходит, - сказала она, и я почувствовала ее встревоженность. Она так волновалась, что вопреки присущей ей деликатности даже не пригласила меня сесть. - Шведы создают отряды добровольцев, которые направляются в финскую армию. Недавно в газетах сообщали, что один из них в подтверждение своего "геройства" привез отрезанную голову русского солдата… Ужас… Французы в помощь финнам формируют корпус. За нашим полпредством и всеми нашими работниками ведется наблюдение. Любое неосторожное действие может привести к тяжелейшим последствиям.
- Я все понимаю, Александра Михайловна, и сделаю все от меня зависящее, чтобы не осложнить обстановку.
В тот раз она не предложила мне жить в ее квартире, а распорядилась предоставить мне гостевую комнату. Мало того, она направила телеграмму Молотову, бывшему тогда наркомом иностранных дел, с просьбой немедленно отозвать меня, "поскольку деятельность советской разведки в Швеции в данной обстановке может привести к осложнениям". На эту шифровку последовал ответ: "…товарищ такая-то выполняет задание своего руководства".
Задание я выполнила, срывов не произошло. Поэтому можно понять, какой камень сейчас свалился с моей души. Понимание нашей службы со стороны Александры Михайловны воодушевляло.
СПРАВКА
КОЛЛОНТАЙ Александра Михайловна(1872–1952) - советский государственный и партийный деятель.
Александра Михайловна родилась в Санкт-Петербурге 1 апреля 1872 года в семье Михаила Алексеевича Домонтовича и его жены Александры Александровны Масалиной.
Отец А. М. Коллонтай был сыном украинского помещика, принадлежавшего к старинному дворянскому роду. Закончив Петровско-Полтавский кадетский корпус, а затем императорскую военную академию, Михаил Алексеевич Домонтович в 1849 году начал военную службу в Петербурге и, успешно продвигаясь по служебной лестнице, вскоре стал генералом.
Александра Александровна Масалина, мать А. М. Коллонтай, была дочерью финского скупщика леса. Сама Коллонтай в своих воспоминаниях писала о матери: "Сердечная, упрямая и волевая - она не принадлежала к тому светскому кругу, в котором вращался отец".
Сестра Александры Михайловны - Евгения Михайловна - обладала прекрасным голосом. Впоследствии она стала известной оперной певицей, выступала на сцене Мариинского театра под именем Евгении Мравиной.
Сдав экстерном экзамены на аттестат зрелости, шестнадцатилетняя Шура получила право быть учительницей. В эти годы у нее проявляется склонность к журналистике. Свои первые небольшие рассказы она публиковала в журнале "Русское богатство". Известный русский писатель В. Е. Короленко сказал о них, что они "возбуждают интерес". Уже в 90-е годы Александра Михайловна печатает ряд статей политического характера в журнале "Научное обозрение"…
В 1891 году Александра Домонтович в Тифлисе познакомилась с Владимиром Коллонтай, который жил там со своей матерью. Его мать - Прасковья Ильинична - учительница, была женой ссыльного поселенца, участника польского восстания 1863 года.
Вскоре Владимир Коллонтай поступил в военное училище в Санкт- Петербурге, а затем стал учиться в военно-инженерной академии. Весной 1893 года они поженились, а спустя год у них родился сын Михаил. Однако семейные отношения не сложились. Они все меньше понимали друг друга. Владимир Коллонтай стремился стать генералом, а Александра Коллонтай тяготилась замкнутой домашней жизнью. После мучительных сомнений и внутренней борьбы она оставляет мужа. В своих воспоминаниях она писала: "Я продолжала горячо любить своего мужа и, уходя от него, страдала и болела душой. От Коллонтай я ушла не к другому. Меня увлекала за собой волна нараставших в России революционных волнений и событий".
13 августа 1898 года А. М. Коллонтай, оставив сына у своих родителей, уехала в Швецию, а оттуда в следующем, 1899 году в Англию, где она также знакомилась с различными политическими течениями.
После раскола РСДРП на II съезде в Лондоне на большевиков и меньшевиков А. М. Коллонтай не примкнула ни к тем, ни к другим. Однако после нарастания революционного шквала в России в 1905 году А. М. Коллонтай все больше поддерживала отношения с большевиками.
В 1908 году феминистки решили созвать Всероссийский женский съезд. Коллонтай готовила группу из 45 человек, стоявших на пролетарских позициях. Но когда съезд поставил вопрос об образовании в России "внеклассового" женского центра, группа работниц - сторонниц А. М. Коллонтай - покинула съезд.
Первая мировая война, начавшаяся 1 августа 1914 года, застала А. М. Коллонтай вместе с сыном, студентом Петербургского технологического института, приехавшего к ней на каникулы, в Берлине. Через два дня она была арестована и помещена в одиночную камеру на Алексацдрплац. А 4 августа она неожиданно была освобождена. Помог мандат, выданный ЦК РСДРП Коллонтай как участнице Международной женской социалистической конференции. Видимо, немецкие полицейские решили, что русская социалистка не может быть шпионкой русского царя.
В 1915 году А. М. Коллонтай вступила в партию большевиков.
19 марта 1917 года в "Правде" появилось извещение: "Вчера из-за границы прибыла А. М. Коллонтай, известная деятельница и писательница международного социал-демократического движения, вступившая в число сотрудников "Правды". 10 октября 1917 года она присутствовала на историческом заседании ЦК, где было принято решение о вооруженном восстании.
В январе 1918 года ВЦИК поручает Коллонтай возглавить делегацию для поездки в Стокгольм с целью "раскрыть глаза трудящимся массам на происходящее в Советской России".
В 1919 году она назначается начальником политотдела дивизии, которой командовал Павел Дыбенко, раньше возглавлявший Центробалт. Затем ведет политическую работу в Донбассе, в Киеве и в Крыму. В сентябре 1919 года возвращается в Москву и возглавляет коммунистическую работу среди женщин. В разгар этой работы она неожиданно заболевает - брюшной тиф и заражение крови после перенесенного острого нефрита. Только в сентябре 1920 года возвращается к работе. Ее назначают заведующей женотделом ЦК партии. В это время ока пишет ряд статей и брошюр.
4 октября 1922 года приказом наркома иностранных дел 1. В. Чичерина она назначается советником представительства РСФСР в Норвегии, 9 октября уезжает в Осло, а 9 августа 1924 года она повышена в должности и становится посланником СССР в Норвегии.
13 апреля 1926 года Коллонтай уехала из Норвегии, а 17 октября того же 1926 года ЦИК Союза ССР назначил ее полномочным представителем в Мексику. В Мексике Коллонтай выполняла не только роль полпреда, но одновременно она была и торгпредом. За время пребывания Коллонтай в Мексике значительно улучшилось отношение населения этой страны к СССР. Пройдет много лет, и в 1946 году мексиканский посол в Москве Нарциссо вручит Александре Михайловне в знак признания ее заслуг орден Агила Ацтека с лентой.
После возвращения из Мексики Коллонтай в октябре 1927 года вновь получила назначение в Норвегию, а 24 июля 1930 года она получила агреман (изъявление правительством данной страны согласия на принятие в своей стране) в Швецию, где она проработала до марта 1945 года сначала посланником, а потом послом Советского Союза.
Последние семь лет своей жизни Александра Михайловна находилась в Москве. Работала советником Министерства иностранных дел СССР. Скончалась от инфаркта 9 марта 1952 года.
Мы с Кином включились в работу. Первое время пришлось очень трудно, сложности одолевали. Кроме нас, в резидентуре поначалу были двое - шофер и дворник. Затем прибыли два оперативных работника. Мы вместе с ними подготовили подробный план. Один должен был организовать наблюдение за германским воинским транзитом через Швецию, второму было поручено создать агентурную группу, которая бы фиксировала характер грузов, транспортируемых морским путем между Швецией и Германией. Оба были инженеры, и им поручалось искать источники информации о поставках Швецией Германии военной техники.
Центр утвердил меня заместителем резидента. Душой и главой резидентуры был Кин. Разведчик первого поколения, он имел значительный опыт чекистской работы - в контрразведке и в разведке внешней.
Семья Рыбкиных была большой. В основном - землепашцы, виноградари. Старший сын работал на заводе кузнецом, а его сын получил образование инженера-авиаконструктора. Средний в семье - Борис мечтал отправиться в дальние края, чтобы разведывать земные недра. Но нужда заставила 10-летнего мальчугана идти в типографию учеником наборщика. Восемь лет простоял он у наборной кассы. Память об этом осталась на всю жизнь: указательный палец у левши был непоправимо искривлен.
Жил типографский ученик впроголодь, часть денег посылал родителям и старался все же хотя бы немного скопить для своей будущей учебы. Много читал, усердно занимался самообразованием.
Свершилась революция. Его, сдавшего экстерном за вечернюю школу, приняли студентом в Петроградскую горную академию. К этому времени он успел познакомиться с разными политическими течениями и партиями, их появилось множество, побывал на собраниях и митингах эсеров, меньшевиков, анархистов, но больше всего ему понравилась программа партии большевиков.
С головой ушел в учебу, но судьба распорядилась по-иному.
Рыбкин стал чекистом…
По представлению коллегии ВЧК он был назначен оперативным работником в Разведывательный отдел. Вскоре его направили на работу в Персию (Иран) в составе закупочной комиссии Внешторга. Понадобилось закупить у персов зерно. Речь шла о солидной сделке.
Персидские купцы сочувственно кивали, наполняли пиалы чаем и неизменно повторяли, что охотно помогут "добрым соседям". Когда же заходил вопрос о цене, купцы махали руками: "Ай, ай, какой разговор, бери задаром". На возражение, что наша страна имеет возможность и обычай расплачиваться за купленное, они хором уговаривали принять сотни тысяч тонн зерна "в подарок". Волынка такая продолжалась несколько дней, пока наконец купцы назвали свою цену, которая намного превышала среднемировую. Наши закупщики ахнули. Купцы развели руками: "Ну, вот и договаривайся с русскими. Предлагаем - бери задаром, не хотят, назначаешь самую малую цену - говорят "дорого", не подходит. Ай-ай, ничего не поймем". В конце концов наши закупщики сумели настоять на своем и договорились с персидскими торговцами о сходной для нас цене.