Маклин оставался верен коммунистическим убеждениям до дня своей смерти. Он верил, что марксизм-ленинизм - единственно правильное учение. Даже в Кембридже от него часто слышали, что его заветная мечта учить русских детей английскому языку. Почему английскому? "Потому что, - отвечал он, - мировая революция завершится по-английски. Русские люди должны знать английский".
Всю жизнь он втайне лелеял мечту сделаться учителем, наставлять и просвещать молодежь. Он не был рожден, чтобы жить в тяжелой атмосфере шпионажа, требующей от разведчика огромной выдержки. Она безмерно его угнетала.
В отличие от многих, Маклин не поддерживал коммунистическую партию открыто. Он вступил в подпольную ячейку, как будто уже в те годы догадывался, как сложится его дальнейшая судьба. Первым проявлением раздвоенности в его жизни была необходимость скрывать от отца, который в то время только что занял пост министра образования в правительстве Рамсея Макдональда, недавно обретенный атеизм и приверженность к социализму. Но дело обернулось так, что сэр Дональд недолго оставался на своем посту. В 1932 году он неожиданно умер.
Маклин работал в подполье до 1934 года, когда его приняли в кембриджское звено. Существуют три версии о том, как это случилось. По первой - Маклина ввел в это звено Джеймс Клугман, его школьный товарищ у Грешема и позднее студент того же Тринити-колледжа. Другие источники заявляют, что его завербовал Бёрджесс, с которым у Маклина была короткая гомосексуальная связь. А третий вариант состоит в том, что сам Филби уговорил Маклина работать на Советский Союз против фашизма. Я не знаю, какая из этих версий верна. И хотя этот вопрос меня очень интересовал, так и не нашел в деле Маклина никакой ссылки на то, как он был завербован. Надо признать, что в то время работа резидентов НКВД была далеко не блестящей. Они, как правило, присылали в Москву плохо составленные, неполные, небрежные доклады, и такой важный эпизод, как вербовка Маклина, был оставлен без внимания.
В июне 1934 года Дональд Маклин окончил Кембридж с первоклассным дипломом. Далее наша связь с ним поддерживалась через Филби. Некоторые эксперты считают, что Теодор Мали и Арнольд Дойч контактировали с Маклином в этот период. Утверждали даже, что Маклин порвал связь с коммунистами по настоянию Дойча. Эти люди ошибаются. Дойч прибыл в Лондон только в мае 1934 года и его познакомили с Маклином значительно позднее, почти в конце года. А Мали не было в Лондоне до начала 1936 года.
Как и в случае с Бёрджессом, Центр предложил ему устроиться на работу в правительственное учреждение, предпочтительно в министерство иностранных дел. Дональд согласился, но было видно, что ему эта идея явно не по душе.
Летом 1934 года он сказал своей матери, что больше не собирается преподавать английский язык в России, а хочет испытать себя на дипломатическом поприще. Мэри Маклин, которая знала, каких политических взглядов придерживается ее сын, удивилась, но в то же время очень обрадовалась такой резкой перемене.
Дональд начал готовиться к экзаменам, необходимым для поступления в министерство иностранных дел, которые были назначены на август 1934 года. В университете он получил блестящий диплом, но шансы его были невелики из-за связей с коммунистами. Примерно сто человек - а это уже слишком много - определенно знали, что Дональд состоял в тайной коммунистической ячейке. Приемная комиссия была, конечно, осведомлена об этом.
Он сдал все экзамены легко и успешно. Пришла очередь собеседования. Ему без обиняков заявили:
- Господин Маклин, ходят слухи, что вы придерживаетесь коммунистических взглядов, а это, как вам известно, делает невозможным ваше поступление на службу в министерство иностранных дел.
Дональд был готов к такому вопросу.
- Да, в какое-то время я действительно верил в коммунистические идеалы, - ответил он. - Но им верил не я один. Да и сейчас я еще не совсем отрешился от них, но уже сделал для себя определенные выводы.
Ответ был рассчитан на то, что он рассеет сомнения старых джентльменов, решающих его судьбу. И действительно, в октябре 1935 года Дональд Маклин был принят в министерство иностранных дел на должность секретаря Западного отдела, который занимался делами Нидерландов, Швейцарии, Испании и Португалии. Он первый из четверых своих соратников проник в верхние эшелоны власти Великобритании.
Теодор Мали, приехавший в Лондон в начале 1936 года, взял Дональда Маклина на себя. Он ввел его в курс основ разведывательного дела. Научил, как добывать информацию, как отправлять ее в Центр, как отделываться от наружного наблюдения. Мали убеждал молодого человека быть терпеливым. Чтобы проверить его способности, он дал Маклину, наряду с остальными членами группы, первое задание, приглядываться к профашистски настроенным лицам в английских правящих кругах. Маклин выполнил это задание успешно. Ему удалось вдобавок достать несколько, правда второстепенных, сведений о войне в Испании. Впрочем в московских материалах, с которыми я знакомился, их так и не оказалось.
Однако ни НКВД, ни Дойча, ни Мали не беспокоило в то время качество добываемой Маклином информации. Его решили "законсервировать" с тем, чтобы он активизировал свою работу, когда настанет подходящий момент, иными словами предоставили ему возможность занять солидное положение в министерстве иностранных дел. Дойч и Мали, которых вскоре постиг трагический конец, оказались мастерами своей профессии, сделав ставку на Дональда Маклина. Он так прекрасно проявил себя на службе, что к началу 1938 года министерство предложило ему пост секретаря английского посольства в Париже. Маклин сиял от восторга, получив это назначение. В письме к английскому послу во Франции лондонский шеф Маклина писал: "Дональд Маклин, прослужив в министерстве иностранных дел два года, зарекомендовал себя как прекрасный работник. Это обаятельный, умный и рафинированный человек". Необходимо, однако, отметить, что коллеги Маклина по министерству относились к его личности не столь восторженно.
Дональд полюбил Париж. Он быстро вошел в артистическую богемную атмосферу французской столицы, встречался с художниками, писателями, богатыми американцами, студентами. Его информация об испанской войне, подходившей к концу, стала теперь более ценной: в ней говорилось о беженцах, военнопленных и об отношении французского правительства к франкистскому режиму. Все, что по его мнению могло представлять интерес, он без труда отправлял в парижскую резидентуру НКВД. Но в архивах КГБ никаких следов донесений Маклина не было обнаружено. Мне представляется, что они были уничтожены во время эвакуации, когда немцы подступали к Москве.
В своей новой должности Маклин работал старательно и плодотворно, легко обгоняя по службе коллег-дипломатов. Весной 1940 года он стал уже третьим секретарем. Друзья и коллеги пророчили ему пост постоянного секретаря министерства иностранных дел - самый высокий на британской дипломатической службе.
В это время Дональд встретил свою будущую жену Мелинду Марлинг, богатую, умную американку, которая жила тогда в Париже. Он влюбился в нее без памяти, Мелинда же была к нему поначалу холодна. Но вскоре ее сопротивление начало ослабевать, и молодые люди поженились, расписавшись в седьмом отделении мэрии на Рю де Гренель.
За несколько дней до женитьбы Дональд откровенно признался будущей жене, что он - агент НКВД. Она легко приняла это известие и обещала ему всяческую поддержку, что бы ни случилось. Мелинда свято сдержала данное мужу слово. Чтобы принять на свои плечи такое тяжелое пожизненное бремя, надо было очень сильно любить. Я думаю, так оно и было. Марлинг до сих пор утверждает, что ничего не знала о связи своего мужа с НКВД до его неожиданного побега из Англии в 1951 году.
В 1940 году немцы перешли французскую границу и подошли к воротам Парижа. Вместо медового месяца Маклинам пришлось спасать свою жизнь. В английском посольстве царила паника: ни посол, ни его штат не оказались на высоте, каждый думал только о том, как бы поскорее вернуться в Англию. Лишь молодой Маклин и еще несколько сотрудников посольства не потеряли головы. Они составили четкий план эвакуации, собрали посольские документы, уничтожили некоторые из них, вывезли наиболее важные дела. Самообладание, находчивость и отвага Маклина были позднее признаны и отмечены его начальством.
Маклин и его жена последними покинули здание посольства, ничего не оставив немцам. На автомобиле они добрались до побережья. И как раз вовремя: последний торпедный катер отбывал к берегам Англии.
Сразу же по прибытии в Лондон Дональда прикомандировали к главному управлению министерства иностранных дел в ранге второго секретаря. Этот, хоть и не особенно престижный пост, давал ему доступ к различным документам, в частности к тем, которые относились к связям министерства иностранных дел с Адмиралтейством, министерством снабжения и военным министерством.
Обосновав домашний очаг в Лондоне, Мелинда отправилась домой в Соединенные Штаты, чтобы побыть с родными. Ей необходимо было отдохнуть. В декабре 1940 года она родила мертвого ребенка. Дональд, оставшись один в Лондоне, впал в глубокую депрессию, что отразилось на его работе. И все же он продолжал передавать своему новому связному - Горскому ("Генри"), много ценной информации. У него был свободный доступ к дипломатической почте, а именно - к письмам, которыми обменивались англичане и американцы. Вращаясь в высших кругах министерства иностранных дел, он передавал нам также содержание разговоров, которые там велись.
После нападения гитлеровцев на Советский Союз, Маклин стряхнул с себя депрессию. Тем временем он получил доступ к гораздо более важной информации, включая телеграммы и документы, исходящие из военного бюро Кабинета министров. Это новое учреждение координировало решение всех вопросов, касающихся повседневного ведения войны. На совещаниях Бюро присутствовали кабинет-министры, в обязанности которых входило определение военной политики Англии по отношению к Германии.
Дональд Маклин получал также массу документов из генерального штаба, а также просматривал корреспонденцию министерства иностранных дел и его представителей за границей. Переписка с Вашингтоном представляла для нас колоссальный интерес, равно как и корреспонденция английского министерства с представительствами союзнических сил, располагавшихся в Англии. Сталин, хоть и считался официальным союзником генерала Владислава Сикорского, главы польского правительства в изгнании, относился к нему с глубоким недоверием. Поэтому Сталин пришел в неописуемый восторг, когда однажды утром на его письменный стол в Кремле положили подробный отчет о переговорах Сикорского с англичанами, где последние позволяли себе грубые замечания в его адрес. Весь этот материал предоставил нам Маклин.
В апреле 1943 года Дональд Маклин передал Центру сообщение о том, что Сикорский не верит ни одному слову русских о массовом расстреле в Катыни. Советская пресса в то время утверждала, что тысячи польских офицеров расстреляны в Катыни немцами. Для Сталина, конечно, не имело никакого значения то, что думает по этому поводу Сикорский, его мог обеспокоить только скандал мирового масштаба. И тем не менее, когда польское правительство в Лондоне потребовало, чтобы Международный Красный Крест произвел расследование событий в Катыни, Сталин немедленно разорвал с Сикорским всякие отношения. Позднее, когда он стал вынашивать планы захвата Польши, Сталин снова живо заинтересовался этой страной.
Некоторые газеты и отдельные авторы, посвятившие свои книги кембриджскому звену, говорили, что Сталин с нетерпением ждал депеш Маклина. Это не соответствует действительности. Я вообще сомневаюсь, что Сталин знал имя этого агента. Имена его не интересовали - в счет шла только информация. Не имело значения, был ли ее источником Маклин или какой-нибудь другой агент.
Сталин вообще был очень недоверчив и относился с подозрением ко всякой информации, которую ему приносили, за исключением, пожалуй, тех сведений, которые он получал непосредственно от наших идейных агентов и читал их с глубоким вниманием.
Сообщения Маклина ограничивались вопросами, непосредственно касавшимися СССР. Он имел доступ и к другим материалам, но всего охватить было невозможно. Впрочем, по специальному заданию он поставлял и другие особо интересующие нас сведения. Например, в 1943 году "Генри" попросил его сосредоточить свое внимание на франко-английских отношениях. В то время между Англией и Францией возникли серьезные разногласия о послевоенной судьбе французских колоний и стран Ближнего Востока. СССР, с похвальной быстротой признавший французский Комитет национального освобождения и генерала де Голля, хотел знать, будет ли и Франция восстанавливать свою империю после окончания войны. А англичане более или менее открыто выражали пожелание, чтобы некоторые французские колонии получили независимость. Маклин дал нам точные сведения по этому вопросу.
В марте 1944 года, когда я стал заниматься кембриджским звеном, Дональд Маклин получил пост первого секретаря английского посольства в Вашингтоне. Для КГБ это стало внушительной победой, а для самого Маклина - личным триумфом. Ведь ему ловко удалось скрыть свою внутреннюю антипатию к американцам. Когда Маклины проходили иммиграционный контроль в США, Мелинда совершенно естественным тоном назвала свой будущий адрес - английское посольство в Вашингтоне, а Дональд заявил, что будет жить в Нью-Йорке вместе с тестем господином Данбергом, вторым мужем матери Мелинды.
Центр придавал такое серьезное значение работе Маклина и возлагал на него такие большие надежды, что согласился с его требованием продолжать контакты только с его лондонским связным "Генри". Поэтому "Генри" в октябре 1944 года отправили в Соединенные Штаты, где он посвятил себя исключительно Маклину, получившему от Центра новую кличку "Гомер". Необходимость работать всегда с одними и теми же людьми была одной из своеобразных слабостей Маклина. Он проявлял дотошную щепетильность в отношении своей безопасности. Исключительно бдительный, Дональд решительно отказывался встречаться с кем-либо из нашей вашингтонской резидентуры, если он еще не был с ним хорошо знаком.
Начальство в НКВД не могло сдержать своего ликования. Мы представления не имели, как у Маклина пойдут дела в Вашингтоне, но, судя по его прежним удачам, были уверены, что они увенчаются успехом. Проявляя терпение и дальновидность, мы поместили своего агента на важном посту в решающий период войны. Приближалась высадка союзных войск в Нормандии, и мы с нетерпением ждали, как будут развиваться события.
Когда я принял на себя руководство кембриджским звеном, все в первом управлении (внешняя разведка) испытывали большую гордость от удачного внедрения двух эффективных агентов Дональда Маклина и Кима Филби, оказавшихся на таких ключевых постах в преддверии холодной войны, как английское посольство в Вашингтоне и отдел британской секретной службы, руководивший борьбой против коммунизма.
Ни одной разведке мира ни до, ни после войны не удалось добиться столь большого успеха.
Глава четвертая
Люди в тени
В 1944 году, когда я начал обрабатывать документы, присылаемые нам кембриджскими агентами, я даже мечтать не мог, что когда-нибудь их увижу. Я знал о них только по материалам из подшивок КГБ да по донесениям наших лондонских резидентов, которые собирал буквально по крупицам. Я быстро понял, что их тогдашний руководитель Анатолий Борисович Горский ("Генри") был о своих подопечных самого невысокого мнения. В особенности о Бёрджессе, которого считал мошенником, авантюристом, лгуном и пьяницей. Сам Горский был рядовым функционером НКВД, затем, еще задолго до войны, служил в нашем посольстве и выдвинулся по службе благодаря чистке 1938 года. У него были свои достоинства, такие как настойчивость, дипломатическое чутье, но его суждения об агентах вообще и обращение с ними оставляли желать лучшего.
Грубый нажим Горского позволял ему выжимать максимум из определенного типа агента, но за душой у него, как у руководителя, был только один принцип, который, на мой взгляд, обижал людей: "требуй больше, тогда и получишь больше". Он относился к своим агентам высокомерно, изображая из себя важного начальника, принижал результаты их работы даже тогда, когда они приносили отличный материал. Наших английских агентов все это раздражало. Они охотно помогали нам и ради нас готовы были идти на отчаянный риск, но Горского не уважали.
Сначала я воспринимал донесения Горского как прописную истину, но когда "Генри" сменил Борис Михайлович Кретеншильд (он же Крешин, потом Кротов), мое мнение о кембриджских агентах полностью изменилось. Крешин был не менее эффективен и умен, чем его предшественник, но на этом их сходство и заканчивалось. Всегда вежливый и обходительный, он добился того, что наши агенты работали с ним с удовольствием и позднее отзывались о нем с большой теплотой. Крешин относился к ним по-дружески, никогда не приказывал, а лишь вежливо замечал: "Как было бы великолепно, если бы вам это удалось". И все.
По мнению Крешина, Бёрджесс обладал глубоким пониманием жизненных проблем. Он особенно восхищался его широкой образованностью. Когда я встречался с Крешиным в Москве, он сразу же сказал мне, что, на его взгляд, Бёрджесс предан нам всей душой и настолько связал себя с делом служения мировой революции, что с радостью отдал бы жизнь ради ее успеха. Да, это правда: он пьяница и гомосексуалист, капризен, зачастую агрессивен, буян. И все же портрет Бёрджесса, нарисованный Крешиным, был явно привлекательным.
В конце 1944 года к четырем агентам, делами которых мне велено было заниматься, прибавилось еще одно имя - Джон Кэрнкросс ("Карел"). Он стал "пятым" в кембриджском звене. В прошлом Кэрнкросс эпизодически сталкивался с другими нашими агентами, но не входил в их группу.
Когда я изучал его дело, у меня сложилось впечатление, что путь этого агента далеко не типичен. Родился он в Глазго в 1913 году в семье, принадлежавшей к нижней прослойке среднего класса. Впрочем, его брат Алекс, никогда не имевший с нами никаких дел, добился блестящей карьеры. Специалист по экономике, он занимал высокое положение в одном из правительственных учреждений. Отношения между братьями всегда оставались теплыми.