Между тем автотранспорта в милиции хронически не хватало. В Донецкой области, например, преследуя бандитов, ограбивших сберкассу, работники уголовного розыска отчаянно размахивали руками, когда у их старенького газика на ходу отвалился карданный вал. Лимит на бензин заставлял использовать не по назначению автомобили промышленных предприятий, а иногда – частных лиц. Примитивная криминалистическая техника не обеспечивала качественного ее применения. И при всем при этом министр иронизировал над технической оснащенностью американской полиции.
Правда, он посетил проводившуюся в Москве выставку ведущих фирм Запада, специализирующихся на изготовлении криминалистической техники, но и только. Восторг практиков их руководитель не очень-то разделял. Мы оказались одной из немногих стран мира, которая бюджетные ассигнования тратила в основном на увеличение численности состава органов правопорядка, естественно, в ущерб качеству. Выбитые у правительства вакансии нужно было срочно заполнять, и широким потоком полились в милицию "случайные" люди. Интересная параллель с днем сегодняшним.
Между тем реальная жизнь шла своим чередом. Проблемы в экономике и социальной сфере не могли не отразиться на росте преступных проявлений. Но никому не нужна была в те годы правда. За рост преступности наказывали сурово. В два счета можно было поплатиться и должностью, и карьерой, а потому и стали скрывать все, что можно было укрыть. В выборе средств не стеснялись, и поэтому ни одна страна в мире не знала такого высокого процента раскрываемости, который был в те годы в СССР.
Большое количество черепно-мозговых травм списывалось на "падение с высоты собственного роста" либо по "альтернативной формуле" – "данное повреждение образовалось от удара тупым твердым предметом или при ударе о такой предмет". Первое, естественно, игнорировалось, второе брали за основу.
Доходило до того, что при выезде для осмотра трупа, обнаруженного в пруду городского парка со связанными веревкой руками и ногами, с грузилом-камнем, заместитель начальника управления уголовного розыска области Бондаренко битый час убеждал меня, что потерпевшая, решившая сыграть с нами злую шутку, сама себя связала, привязала на шею камень и прыгнула в воду.
Укрывали все, что можно было укрыть, и для достижения этой цели никакими средствами не брезговали, вплоть до шантажа потерпевших компрометирующими материалами.
Уже работая в Москве, я приехал как-то к себе на родину и в троллейбусе встретил одноклассницу. В разговоре поделилась она своей бедой: в плавательном бассейне украли у нее и дочери ценные вещи стоимостью около четырехсот рублей, а милиция кражей заниматься не желает. Договорились, что напишет она жалобу прокурору города, а он возьмет ее под свой контроль. Встретились через год. "Эх, тоже мне, друг детства! – услышал я возмущенный голос одноклассницы. – Лучше бы я тебя ни о чем не просила!" И далее последовал рассказ о том, как работники милиции занялись не кражей, а мужем заявительницы, оказавшимся, к несчастью, директором овощного магазина. Только после нового заявления, что никакой кражи якобы не было, эту семью оставили в покое. Не считая возможным жить в стране с таким правопорядком и по другим причинам, одноклассница эмигрировала в США.
Приказы генерального прокурора СССР требовали самых жестких мер по отношению к должностным лицам, укрывающим преступления от учета. Но после очередного выявления такого рода злоупотреблений (и как следствие – роста неблагополучных показателей по региону) стали практикой вызовы в обком, в отделы административных органов. Там чересчур ретивому прокурору напоминали, где он состоит на партийном учете, и отечески наставляли: он и начальник милиции "ходят" в одной упряжке и ссориться из-за такой мелочи, как сокрытие преступлений, право, глупо. С прокурора спрашивали за рост преступности, а отнюдь не за состояние надзора за деятельностью органов внутренних дел. Насколько принципиальным он оставался после этого, было делом совести каждого конкретного чиновника.
Укрытия, набирая темп, развращали личный состав работников милиции: ширились их злоупотребления, расцвело рукоприкладство, превышение власти… Наказание за это подрывало бы всю создаваемую систему лакировки действительности. Допустить этого Николай Анисимович Щелоков не мог.
Неофициально, с соблюдением строгой секретности, начался сбор компрометирующих материалов на работников органов прокуратуры, занимающихся расследованием дел о злоупотреблениях работников милиции.
"Ссориться с нами нельзя, – поучал меня, молодого прокурора следственного отдела прокуратуры области, начальник одного из райотделов милиции. – Вот был у нас один мальчишка, который только что назывался следователем. Прибежал к нему один ханыга. Избили, кричит, в комнате милиции! Разве это представители власти? Он со мной не посоветовался и – двух моих в КПЗ. Пришлось ему фотографии показать и кое-какие записи его общения с подругами в служебном кабинете. Сразу стал как шелковый. Так-то!"
Укрывались преступления, совершенные гражданами, росло количество жалоб и заявлений об этом. В ход шли шантаж, угрозы, рукоприкладство, злоупотребления по службе. Вседозволенность и безнаказанность закономерно привели к многочисленным фактам сокрытия преступлений, в том числе и тяжких, совершаемых работниками милиции.
Убийство на "Ждановской"
27 декабря 1980 года возле поселка Пехорка, недалеко от дороги, ведущей в аэропорт Быково, обнаружили окровавленного, практически раздетого и полузамерзшего человека. Одежда потерпевшего валялась рядом. Кроме записной книжки, в карманах ничего не обнаружили. Прибывшие на место происшествия работники милиции позвонили по одному из телефонов, указанных в записной книжке.
С этого момента в известном всем здании на площади Дзержинского (ныне Лубянка) зазвучал сигнал тревоги. Пострадавшим был заместитель начальника секретариата КГБ СССР майор Вячеслав Васильевич Афанасьев. Через несколько дней, не приходя в сознание, он скончался.
В последующие дни председатель Комитета государственной безопасности Юрий Владимирович Андропов заслушал на оперативном совещании результаты расследования обстоятельств гибели Афанасьева. Мнения сотрудников, занимавшихся этим делом, разделились. Одни выдвинули версию об автодорожном происшествии, другие настаивали на том, что Афанасьев был убит. Тогда и последовало предложение просить генерального прокурора поручить расследование дела следователям прокуратуры, специализировавшимся по делам об убийствах.
В этот роковой день Вячеславу Васильевичу исполнилось сорок лет. Более недели он бюллетенил (врачи обнаружили воспаление легких). Держалась температура, но все же Афанасьев решил сходить за праздничным заказом к Новому году и вечером с друзьями отметить юбилей. Жена перед уходом на работу поздравила его от себя и детей и дала деньги на подарок. Он купил на эти деньги хорошие импортные туфли…
Застолье было непродолжительным, потому что из всех приглашенных пришли только двое. Домой решил добираться на метро. На станции "Площадь Ногина" (ныне "Китай-город") Афанасьев сел в вагон поезда и тут же задремал. Болезненное состояние и алкоголь сделали свое дело. На конечной станции метро, "Ждановской", перед отправлением поезда в тупик контролеры Воротилина и Мотникова увидели в одном из вагонов спящего человека с коробкой обуви на коленях. Рядом стоял портфель. Спящего разбудили и попросили выйти на перрон.
– Портфель-то ваш? – спросила его Мотникова.
– Нет, – покачал головой Афанасьев, пытаясь определить, где он находится. – Ох, извините, портфель мой…
Афанасьев протянул к нему руку, но его оттолкнула в сторону Воротилина, раскрыла портфель и, рассмотрев содержимое, спросила:
– Если действительно ваш, что там находится?
Афанасьев наморщил лоб:
– Водка, красная рыба, продукты… Что еще?..
– Вот и нет! – торжествовала Воротилина. – Здесь коньяк!
– Да, коньяк, – заговорил Афанасьев, – я совсем забыл, ведь ребята подарили мне коньяк…
Его заверения запоздали. Воротилина свистела, вызывая наряд милиции. Афанасьев пытался убедить ее не делать этого. Более того, предъявил служебное удостоверение, которое контролеры успели внимательно рассмотреть, но на платформу уже прибыли два постовых милиционера.
Удостоверение на постовых впечатления не произвело. Афанасьеву заломили руки за спину и потащили вниз. Здесь, под платформой, находилась комната милиции – унылое помещение со скудным освещением.
Вячеслав Васильевич пробовал слабо сопротивляться. Увы, он не догадывался, что два молодых парня в серой форме посчитали его "карасем". ("Карась" на их жаргоне интеллигентный с виду человек, у которого наверняка есть деньги и ценности, а значит, есть чем поживиться во время обыска и затем обвинить самого же задержанного во всех смертных грехах.)
Так в этот день, в начале девятого вечера, судьба свела Вячеслава Васильевича Афанасьева с постовым нарядом милиции станции метро "Ждановская" 5-го отделения милиции отдела по охране Московского метрополитена в составе Лобанова, Попова, Телышева, Возули, Селиванова и возглавляющего наряд старшего инспектора службы Рассохина. В наряде находился еще один, не значившийся в списке, – Пиксаев. В свободное время он был внештатным сотрудником милиции, а в рабочее – электромехаником по обслуживанию автоматов метро.
Представитель КГБ СССР полковник Олег Дмитриевич Запорожченко начал разговор со мной о деле необычно:
– Мы совсем не знаем вас, да и времени познакомиться ближе у нас нет. Полагаю, что ситуация, в которую мы попали, исключительно сложная. Между нами должно быть полное доверие, поэтому прошу вас со мной во всем быть предельно откровенным.
Признаться, такое начало меня несколько обескуражило. Что имел в виду Олег Дмитриевич, я понял только через несколько дней.
– Нами проработаны все станции Ждановско-Краснопресненской линии, на любой из которых Афанасьев мог выйти, – продолжал Запорожченко. – Удача ожидала нас на "Ждановской", именно там его задержал постовой наряд милиции. С этого момента наш коллега исчез. По нашей информации, в документах 5-го отделения этот факт не зарегистрирован. Протоколы допросов Воротилиной и Мотниковой, а также опознаний Афанасьева по фотографиям – в деле. Мы предполагаем, что к его гибели имеют самое непосредственное отношение работники милиции. Более того, у нас есть основания полагать, что происшедшее попытаются скрыть вышестоящие руководители органов внутренних дел. Мы обещаем вам полную поддержку и любую помощь с нашей стороны.
Эта версия действительно представлялась реальной, и реализацию намеченного плана мы начали в семь часов утра 14 января 1981 года. В кабинете начальника следственной части Прокуратуры СССР Каракозова собрали около тридцати следователей. Им вручали пакеты и называли номера автомашин, рассредоточенных в районе Пушкинской улицы. Краткий инструктаж – и команда: "По машинам!"
В служебных помещениях отдела милиции по охране метрополитена, территориальных отделениях и медвытрезвителях, расположенных недалеко от станции метро "Ждановская", шла выемка документов.
Со службы или места жительства в следственный отдел КГБ СССР в Лефортово доставлялись лица, которые в течение вечера 26 декабря 1980 года находились в комнате милиции или возле нее.
Да, свозили именно в Лефортово. Все остальные учреждения подобного рода находились в подчинении Щелокова, а значит, не могли обеспечить надлежащей изоляции предполагаемых преступников. Более того, дальнейшая работа с ними могла стать бесполезной.
В этот день ни Щелокова, ни Чурбанова в Москве не было. Происходящее так поразило столичную милицию, что кое-кто пытался не подчиниться требованиям работников прокуратуры. Возникавшие конфликты умело разрешал заместитель начальника следственной части Юрий Николаевич Шадрин.
Первые допросы придали уверенности в том, что мы на правильном пути. Постовые наряда на станции метро "Ждановская" начисто отрицали факт задержания Афанасьева. Опознания, очные ставки, изучение изъятых документов… Постепенно прояснялась картина…
На службу постовые заступили в 16 часов. Как это делали не раз, занялись грабежом задержанных. Пока еще на свои деньги Пиксаев купил вина. Закуску отобрали у доставленного в комнату милиции пьяного пенсионера, получившего в этот день праздничный заказ. У троих любителей спиртного, которых привели в комнату милиции чуть позже, забрали деньги. Пиксаев только успевал бегать в магазин. Вскоре опьяневший Рассохин заснул в одном из подсобных помещений. Остальные продолжали "нести службу".
По свистку Воротилиной за очередным "карасем" побежали Лобанов и Телышев. Такого "улова" у постовых со "Ждановской" еще не было.
– Это комитетчик, – на ходу бросил Лобанов Пиксаеву и подмигнул, показывая на коробку с обувью.
Внештатный сотрудник вырвал ее у Афанасьева и забросил в подсобку.
В комнате милиции Афанасьева затолкали за барьер и приступили к личному обыску. Афанасьев слабо сопротивлялся и убеждал пьяных блюстителей порядка в том, что он – офицер и сам предъявит содержимое своих карманов. Особое их раздражение вызвал отказ отдать служебное удостоверение сотрудника КГБ. Афанасьева начали бить… После сильных ударов в живот Вячеслав Васильевич потерял сознание.
– А что вы сделали с ним потом? – спрашивали мы четверых подозреваемых, которые к исходу дня уже не отрицали, что избили задержанного.
Все твердили одно: "Потом мы его отпустили".
Лобанова, Телышева, Возулю и Рассохина задержали.
Да, трудным он выдался, этот первый день расследования обстоятельств гибели Афанасьева, но самый главный сюрприз ожидал меня вечером.
В кабинете заместителя начальника следственного изолятора КГБ СССР Лефортово, к которому зашел по делу, сидели несколько незнакомых мне мужчин, в том числе полковник внутренних войск. Заверив, что рады познакомиться со мной, присутствующие предложили выпить вместе с ними. Ничего, кроме удивления, это предложение не вызвало, и я, сославшись на то, что сейчас не время для застолья, ушел.
"Говорить или не говорить об этом Запорожченко?" – только об этом и думал я, собираясь уезжать домой. Вспомнив наш разговор о взаимном доверии, решился.
– Да, ситуация интересная. – Олег Дмитриевич задумался. – Знаешь, домой тебя проводят мои ребята. Так будет спокойнее.
Тут же договорились, что, если наше предположение о возможной провокации не подтвердится, лишнего шума поднимать не будем.
У подъезда меня ожидали двое. Перекрывая вход, они всем своим видом демонстрировали агрессивные намерения. Позже я не раз думал: на что они рассчитывали? Не знаю, но думаю, что между нами могла начаться, как минимум, перепалка, как максимум – драка… Подоспела бы милиция, и я в "нетрезвом состоянии" оказался бы там, где искали встречи со мной… Комментарии к остальному, как говорят, излишни. От расследования дела меня бы отстранили. А как бы повел себя другой следователь в эти первые и самые трудные для судьбы дела дни, неизвестно.
А тогда я остановился в растерянности. Из автомашины вышли сопровождавшие меня работники КГБ.
– Мы надеемся, товарищ может пройти? – спросил один из них.
Последовала пауза. Двое угрюмо посторонились.
– Идите спокойно и, главное, не волнуйтесь. Завтра мы за вами заедем, – пообещали спутники.
На этом мы расстались. Но насколько спокойной была для меня эта ночь, догадаться нетрудно.
О случившемся доложили Андропову. Заместителя начальника следственного изолятора, в кабинете которого меня пытались накачать спиртным, в тот же день вызвали на Лубянку. Там с него, как мне сообщили, в прямом смысле слова сорвали погоны. Еще через час он был уволен.
Наступивший день успокоения не принес. Изучение изъятых документов, анализ складывающейся обстановки позволили прийти к выводу о том, что мы столкнулись с процветавшими в московской подземке преступлениями. Но главным было то, что эти преступления систематически укрывались. Стало понятно, что разоблачение происходившего в столичной милиции может быть подобно взрыву, что заинтересованные лица предпримут все возможное, чтобы на первоначальном этапе расследования, когда доказательства еще расплывчаты и до истины далеко, нейтрализовать следователя и тех, кто работает по делу вместе с ним.
– Похоже, нам объявили войну, – с грустью сказал мне Запорожченко и добавил: – Мы получили указание заняться обеспечением твоей безопасности всерьез…
Да, в такие переделки я еще никогда не попадал. Все переезды по городу в рабочее и нерабочее время только на специальной автомашине. Дочь в школу и обратно – таким же способом. Однажды она даже расплакалась:
– Перестань меня возить, надо мной весь класс смеется! Все спрашивают: "Кто твой папа, что от порога дома и до порога школы тебя возят?"
Пришлось объяснить, что такая у меня работа и ничего тут не поделаешь. Успокоил я ее тем, что маму тоже охраняют.
Не обошлось и без курьезов. В один из дней, возвращаясь домой, на лестничной площадке встретил соседа. Поздоровались, разговорились. Неожиданно распахнулись створки лифта, и перед нами появились трое плечистых вооруженных парней.
– Владимир Иванович, все в порядке?
Растерявшись, я только успел кивнуть. Они тут же исчезли.
– Это что такое? – спросил испуганный сосед.
– Так меня охраняют, – объяснил ему.
– Плевал бы я на такую работу! – последовал комментарий.
Я же с теплотой и благодарностью подумал о товарищах с площади Дзержинского, которые держали слово и обеспечивали мою безопасность.
Между тем мы упорно, шаг за шагом, продвигались вперед. Факт задержания Афанасьева и его избиения в комнате милиции можно было считать доказанным, но кто и как его убил, мы не знали. Только позже выяснилось, как тщательно инструктировали обвиняемых и сколько версий происшедшего с ними прорабатывали.
После избиения единственный трезвый среди постовых сержант Селиванов позвонил ответственному дежурному по 5-му отделению и сообщил о задержании Афанасьева. Последовала команда или отпустить его, или, действуя по инструкции, вызвать представителя КГБ. То же самое предложил сделать прибывший на станцию проверяющий, младший лейтенант Голунчиков. К сожалению, они не знали, что давали команды не подчиненным им постовым милиционерам, а преступникам.
– Товарищ майор, уходите отсюда по-хорошему, и побыстрее, – уговаривал Афанасьева Селиванов. – Вам лучше с ними не связываться. Они не люди, поверьте мне. Уходите!
Но негодованию потерпевшего не было предела.
– Мерзавцы! Подонки! Я вам этого так не оставлю! – повторял Афанасьев, покидая комнату милиции.
Со злобой в затуманенных спиртным глазах смотрели на него Лобанов и Попов.
– Идиоты! Разве можно его отпускать? – теребил Лобанов рукав шинели Попова. – Он всех нас заложит! Давай его грохнем! Молчат только мертвые!..
Молчал и Попов, а потом, решившись, кивнул. Они побежали вслед за Афанасьевым. Может быть, милиционеры его и не догнали, но Афанасьев перепутал платформы прибытия и убытия. Поэтому его настигли в подземном переходе.
– Товарищ майор, вы забыли свои туфли, – сказали Афанасьеву и предложили вернуться.