Тот отказался и предложил вынести похищенное. Его вновь скрутили и потащили в комнату милиции. Он отчаянно сопротивлялся, взывал к помощи прохожих, но те спешили пройти мимо. Кто мог подумать, что люди в форме, призванные защищать их от преступников, решились сами на совершение тяжкого преступления?
В комнате милиции майора впервые увидел Рассохин, который к этому времени проснулся и немного протрезвел. Задержанного затащили за перегородку и снова стали бить, но совершить убийство никто не решался. Тогда Попов побежал в ближайший ресторан за водкой. Спиртным он надеялся подбодрить собутыльников, и, когда вернулся, все произошло просто и потому страшнее.
Из показаний обвиняемого Попова: "Как только я вошел в комнату милиции, за мной кто-то захлопнул дверь. Увидел, что Лобанов и Телышев затащили Афанасьева за барьер. Я приблизился к ним. Кто из них свалил его, я точно сказать не могу. Я увидел, что Афанасьев как бы сполз по стене на пол. Он пытался вырваться, но Лобанов удерживал его и не давал встать. Я понял, что они не решаются ничего сделать, а Лобанову нужна помощь, и подошел к ним. Чтобы мне было удобнее, правую ногу прижал к лавочке, а потом протянул ее чуть вперед, так что моя голень полностью лежала на лавочке. Подумал, что нужно подстраховаться и не выронить бутылку, которая могла разбиться. Страхуя себя свободной рукой, чтобы не упасть, другой дотянулся до головы Афанасьева, зажал его волосы рукой и два раза, оттягивая голову к себе, ударил затылочной частью о стену…"
Чем дальше продвигалось следствие по выяснению обстоятельств убийства, тем ожесточеннее становилось сопротивление тех, кто был напуган таким ходом событий. В верхних эшелонах власти срочно формировали мнение о том, что прокуратура и КГБ фабрикуют дело с целью подрыва авторитета органов внутренних дел. От Найденова требовали объяснений, он от нас – бесспорных доказательств вины Лобанова, Попова и других. Мы же пока располагали только их показаниями.
Итак, к исходу двух недель расследования стало более-менее ясно, кто избивал Афанасьева. Но кто и как вывез его к поселку Пехорка? Подозрение пало на бригаду медвытрезвителя, которую в тот вечер трижды вызывали на "Ждановскую". Согласно журналу регистрации медвытрезвителя, второй вызов был в то время, когда в комнате находился Афанасьев. Напротив записи о третьем вызове значилось: "Отказались сами…" То есть в 21 час 45 минут бригада прибыла в комнату милиции, но пьяного с собой не забрала, а если быть точнее – никого не доставила для вытрезвления. Почему?
Бригадир Гейко и два его напарника упорно твердили, что ничего не помнят.
Первым, кто рассказал о том, как якобы избавились от Афанасьева, был Рассохин.
– Я не принимал участия в убийстве, – заявил он, – но, когда ребята добавили ему при мне и он потерял сознание, я решил, что нужно от него избавиться, иначе придется отвечать, да и меня уволят. К десяти вечера приехал Гейко. Мы попросили его вывезти Афанасьева и где-нибудь выбросить, а там пусть разбираются. В случае чего скажем, что мы его отпустили, пусть докажут другое. Гейко колебался, и тогда я забрал из портфеля Афанасьева бутылку коньяка и налил ему стакан. Он выпил и сказал: "Добро". Мы помогли ему вынести майора, и бригада уехала. Что дальше было, пусть сами говорят…
Проверкой установили: Гейко был в комнате милиции, видел избитого Афанасьева и действительно распил с Рассохиным и Пиксаевым бутылку коньяка, отобранную у потерпевшего. Гейко все напрочь отрицал.
Когда у нас почти не оставалось сомнений в том, что Афанасьева вывезли на автомашине медвытрезвителя, на допрос неожиданно попросился Лобанов:
– Появились у меня какие-то смутные воспоминания… Вижу перед собой черную "Волгу", в нее затаскивают Афанасьева, а рядом Рассохин. Он залезает первым, потом тащит этого комитетчика…
Ничего, кроме раздражения, заявление Лобанова у меня не вызвало.
– Забери свою явку с повинной. Когда появятся не смутные воспоминания, а желание говорить правду, передашь, чтобы тебя вызвали.
Ох, как не просто преодолевать барьер предубежденности, уверенности в том, что ты на правильном пути!
Мы готовились к очной ставке между Гейко и Рассохиным, обдумывая различные варианты ее проведения. Однако меня не покидало чувство сомнения в виновности Гейко. Что-то было не так.
И вдруг вспомнил: запись в протоколе осмотра места происшествия! Сам протокол был составлен поверхностно и состоял примерно из двадцати предложений. Ни фотосъемки, ни изъятия следов на месте обнаружения тела потерпевшего не производили, но была там одна настораживающая фраза – о следах автомашины, напоминающих протектор колес "Волги" – ГАЗ-24.
Работники милиции и следователь, первыми прибывшие к поселку Пехорка утром 27 декабря, на допросах вели себя скованно. Видно было, что они знают больше, чем говорят. Недостатки, допущенные при осмотре, объяснили слабым профессиональным уровнем. Но того, что возле тела Афанасьева видели след развернувшейся автомашины "Волга", не отрицали и довольно убедительно обосновали свои предположения о том, как эти следы образовались.
К тому времени появился еще один очень интересный свидетель. Это был постовой патрульного дивизиона ГАИ, который вечером 26 декабря дежурил на развилке Рязанского шоссе и поворота на аэропорт Быково. Сразу после Нового года он исчез. Работники КГБ разыскали его на специальных курсах в Краснодарском крае, куда постового срочно направили для "повышения квалификации".
– В тот вечер, – пояснил он, – около 23 часов мне по рации передали, что со стороны Москвы в моем направлении движется автомашина "Волга", которую нужно задержать. Вскоре я ее увидел. Салон автомашины был переполнен, но никого я рассмотреть не смог. Мое требование остановиться они не выполнили, преследовать их было не на чем. Автомашина скрылась в сторону Быкова. Чуть позже я увидел, как в сторону Рязани проследовали две автомашины городской ГАИ. Мне показалось, что они за кем-то гнались…
Ни тогда, ни после мы так и не смогли установить, кто же передал ему по рации требование о задержании "Волги", какие автомашины ГАИ преследовали нарушителей еще от городской черты. В журнале поста ГАИ значились десятки "Волг", зафиксированных при их проезде в сторону Быкова после 22 часов. Десятки, но только не та, которую мы искали.
Позже, когда обвиняемые начнут рассказывать правду, выяснится, что при выезде из города они едва не опрокинулись в кювет и два офицера ГАИ жезлом потребовали остановиться. Именно потому, что в машине был избитый до полусмерти Афанасьев, сидевший рядом с шофером скомандовал: "Жми!" В заднее стекло увидели, что их начали преследовать две спецмашины с мигалками. Не догнали.
Теперь многое становилось понятным. Утром 27 декабря нашли Афанасьева. Через несколько часов выяснили, кто он. После этого невидимая, но могущественная рука заставила десятки должностных лиц молчать и скрывать от нас правду.
А тогда, оценивая собранную информацию, мы думали: неужели Рассохин и другие лгут, оговаривая своего же товарища по службе? Многое могла прояснить очная ставка. До сих пор я жалею, что не записал ее на видеопленку.
Гейко испуганно поглядывал на Рассохина, ожидая, что тот расскажет, как он пил на службе. Но услышал другое. Потупив голову, Рассохин монотонно излагал, как Гейко вывозил избитого майора КГБ.
Реакция Гейко была неожиданной. Вскочив со стула, он упал на колени и закричал:
– Товарищ следователь, я же отказался!
Столько отчаяния и мольбы было в его голосе, что мне стало не по себе.
– Я видел его еще вечером!.. Один из них, которого зовут Николай, что служил десантником (Селиванов), показывал мне его удостоверение и хвастался: задержали комитетчика. Я выпил с ним полстакана водки и увез в вытрезвитель двух пьяных. А потом видел того мужика еще раз. Он лежал за барьером и хрипел. Я же сразу понял: у него с черепком не в порядке. Они и этот старший лейтенант просят: вывези его да выброси… Налили стакан коньяка. Нет, говорю, братцы, шалишь: я же знаю, что это комитетчик. Вы с ним разбирались, сами и расхлебывайте! Отказался я, поверьте мне!..
Рассохин на Гейко не смотрел. Было видно, что он подавлен происходящим, допустил оговор и психологически не выдерживает хода очной ставки. Лицо его побледнело, руки дрожали. Тупо уставившись в одну точку, он молчал.
И тут я интуитивно понял, что Рассохин сломался. Такую ситуацию называют моментом истины. Я срочно вызвал конвоира, и Гейко увели. Поставил свой стул напротив Рассохина:
– Николай, подними голову. Подними!
– Не могу.
– Николай, ты прежде всего человек. Как бы ты ни был виноват, оговаривать невиновного страшно. Согласен?
– Да! – выдавил из себя Рассохин и замолчал.
– Николай, это была "Волга"?
– Да.
– Какого цвета?
– Черная.
– Кто приехал на "Волге"?
Рассохин медленно поднимает голову. Ох, как он смотрит на меня! Смертельная тоска во взгляде… Дрожат губы… Голос ему не подчиняется…
– Коля, кто это был? Ты должен сказать правду, как это ни тяжело.
– Не могу! – Он почти кричит.
Но я уже догадался, хотя и не верил до конца в такой поворот событий.
– Коля, это был Барышев?
Рассохин кивает и просит воды. Стакан ходуном ходит в его руке, зубы стучат о стекло, вода по подбородку стекает на одежду. Наступает расслабленность. С ней приходит откровенность. Постепенно он успокаивается.
В тот роковой день, когда Рассохин понял, что удары Попова сделали положение безысходным, позвонил дежурному по отделению:
– Ребята грохнули комитетчика.
– Идиоты! Ничего не делайте, я ищу начальство, – последовал ответ.
В тот день начальник 5-го отделения милиции отдела по охране метрополитена майор милиции Барышев находился на больничном. Дома не сиделось. Он съездил в больницу, сделал перевязку и заехал к коллеге по работе. Распили бутылку коньяка, потом вторую. О художествах подчиненных во время службы Барышев был осведомлен отлично – сам иногда грел руки на их нелегальных доходах.
Поэтому постоянное ожидание какого-нибудь ЧП не покидало Барышева ни на минуту. Собираясь домой, позвонил дежурному по отделению и услышал одну из самых неприятных за все годы службы новость. Дал команду ничего не предпринимать, вызвал служебную автомашину и помчался на "Ждановскую" (ныне – станция метро "Выхино").
Осмотрев Афанасьева, сразу все понял. Посторонних и тех, кому не доверял, удалил. Оставил старослужащих: Рассохина, Лобанова и Попова.
– Что будем делать, красавцы?..
Рассохин предложил отвезти Афанасьева в больницу и объяснить, что в таком состоянии его доставили в комнату милиции.
– Дурак, – обругал его Барышев, – к утру здесь будет свора комитетчиков. А вы все пьяные. Они вас расколют как орехи.
– Может, вывезем за город и создадим видимость, что его ограбили и убили? – предложил Попов.
– Куда? – угрюмо спросил Барышев.
– Есть хорошее место, – оживился Рассохин. – По дороге на Быково находится комитетская дача – он вполне мог там быть по своим делам.
Все остальное сделали быстро и по-деловому. Автомашина была под руками. Случайных свидетелей не боялись: кто заподозрит в плохом людей в милицейской форме? Первым в салон влез Рассохин, затем затащили Афанасьева, усадив его как пассажира. За ним втиснулись Лобанов и Попов. Барышев разместился рядом с водителем.
Неожиданные осложнения возникли на посту ГАИ, но удалось скрыться. За поселком Пехорка свернули направо и возле ворот одной из дач развернулись. Место удобное. Ни огонька, только чуть светит луна.
Вытащили Афанасьева. Верхняя одежда с него частично сползла, и ее разбросали в стороны. Барышев дал команду потоптаться, чтобы имитация нападения была поубедительней, и предложил Рассохину проверить, жив потерпевший или мертв, – благо Николай в прошлом был фельдшером.
– У него есть пульс, и он живой, – выдавил из себя Рассохин.
– Тогда добейте его, – скомандовал Барышев. – Каждый по очереди.
Из багажника автомашины достали монтировку. Первым взял ее Рассохин.
Из показаний обвиняемого Рассохина: "Меня всего трясло от страха, потому что я до этого никогда не убивал. Я наклонился и с небольшим полузамахом нанес ему удар по лицу. Целился в лоб, а удар пришелся ему в переносицу. Я ужаснулся, поняв свое положение, а также то, что я совершил непоправимое. Я понял, что убиваю человека, которого видел впервые и который мне ничего плохого не сделал. Ударив Афанасьева, я передал монтировку Попову. Тут же увидел, что Попов подошел к Афанасьеву и ударил его монтировкой один раз, затем еще раз. Меня всего бил озноб, и я отвернулся. Отворачиваясь, увидел, как Лобанов ударил Афанасьева ногой по голове…"
Возвращаясь обратно и обсуждая содеянное, сошлись на том, что если и не добили, то к утру потерпевший все равно замерзнет. Поклялись молчать о случившемся. Барышев потребовал, чтобы от похищенных у Афанасьева вещей и ценностей избавились. Как профессионал, он знал: самое опасное – это вещественные доказательства.
О начальнике 5-го отделения милиции мы знали еще с первого дня задержания его подчиненных. Правда, мы не представляли, какую роль он сыграл в этой трагической истории. Барышев настойчиво по телефону добивался встречи со мной. Такую возможность ему предоставили 5 февраля 1981 года. В тот день он впервые перешагнул порог СИЗО Лефортово. Вел себя нервно, но держался в общем-то неплохо. Подробно рассказывал о своей службе. Постепенно мы подошли к 26 декабря.
Весь допрос шел как в детской игре "холодно – горячо".
– Нет-нет, я не верю, что мои ребята могли сделать такое. Здесь какая-то ошибка. Я не ставлю под сомнение вашу профессиональную порядочность, но ведь, знаете, и следователи часто ошибаются. Так они дают показания?.. Ничего не понимаю! Может, из страха? – Следует намек, что расследованием занимаются такие могущественные организации, как КГБ и Прокуратура СССР. – Вас интересует, что я делал в тот день?! Пожалуйста.
Барышев подробно, час за часом, описывает, где был, с кем встречался. Из его пояснений вырисовывается стопроцентное алиби, ибо получается так, что с 21:00 до 24:00 Борис Владимирович был у любовницы – заместителя директора одного из магазинов Москвы.
Неприятный холодок пополз по спине, потому что стало понятно: Барышев был готов к этому разговору. Слишком подробно и в деталях он описывает события почти полуторамесячной давности. Ясно и другое: без договоренности с подругой Барышев таких показаний бы не дал.
В магазин срочно выехала группа следователей. Перед ними поставлена задача: одновременно и порознь допросить всех работников магазина об интересующем нас дне и возможном появлении там Барышева. Не прошло и часа, как позвонил следователь Юра Жданов.
26 декабря любовницы Барышева не было на работе. Ей дали выходной, и это подтверждается рядом документов.
– Ну а что она сама?
– Сначала говорила, что в тот вечер была с ним и именно в магазине, но сейчас сидит, плачет. Признается, что дала такие показания по просьбе Бориса. Директор и второй заместитель утверждают, что Барышева двадцать шестого в магазине не видели.
Я принял решение задержать Барышева, но именно тогда он, как говорят, обвел меня вокруг пальца, а именно: помчался в туалет, закрылся изнутри и стал рвать и спускать в унитаз какие-то бумаги. Мне оставалось лишь настойчиво стучать в дверь, понимая, какую непростительную оплошность я допустил.
К концу дня меня, Каракозова и Шадрина вызвал Найденов. Он заметно нервничал и не скрывал своего состояния. Выслушав подробный доклад о доказательствах, которыми располагало следствие, задумался, а затем засыпал нас вопросами по делу. Стало понятным – он колебался: хватит ли данных, чтобы дать санкцию на арест Барышева? Несколько раз раздраженно предлагал нам выйти из кабинета и "хорошо подумать".
– Виктор Васильевич, это единственное и правильное в такой ситуации решение, – многократно повторял Каракозов. – Все остальное приведет к провалу дела.
В очередной раз Найденов обратился к Шадрину:
– Юрий Николаевич, оба они горячие по характеру люди, но твоя сдержанность и осторожность известны всем. Ты уверен, что мы не ошибаемся?
Шадрин был тверд. И тогда Найденов в очередной раз предложил нам выйти. Направляясь к двери, я оглянулся. Рука Виктора Васильевича легла на "кремлевский" телефон.
Мы так никогда и не узнали, кому он звонил и кому докладывал. Но когда вновь пригласил нас к себе, я увидел, что лицо его покрылось багровым румянцем. Протянув постановление, которым санкционировался арест Барышева, Найденов сказал:
– Учтите, здесь моя голова.
– Наверное, сначала моя? – сказал я.
Найденов криво усмехнулся, пронзительным взглядом посмотрел мне в глаза и резко ответил:
– О вашей голове я вообще не говорю. Вы свободны.
От должности заместителя генерального прокурора СССР Виктора Васильевича Найденова освободили без всякого объяснения причин такого решения через несколько лет. Тогда он руководил расследованием так называемого сочинско-краснодарского дела и перенес первый инфаркт.
Арест Барышева обострил обстановку до предела. Водителя обслуживающей нас служебной автомашины КГБ под благовидным предлогом задержали после работы, когда он на своих "жигулях" добирался домой. Его пытались спровоцировать, избили, но он держался мужественно. Происходили и другие провокации, мелкие и более серьезные. Вспоминать обо всем этом просто неприятно.
Нужно было реагировать на происходящее, и немедленно.
Попытки контролировать ход следствия довели до того, что наружное наблюдение за членами следственно-оперативной группы и мной лично стала вести вся московская ГАИ. Установить и доказать это удалось только с помощью специально проведенной радиоразведкой КГБ операции.
По указанию Андропова с Щелоковым встретился заместитель председателя КГБ СССР Цинев. Предъявленные министру материалы о противозаконной деятельности его подчиненных были бесспорными. Он извинился и заверил, что необходимые меры примет. Правда, сказал приехавшему с Циневым заместителю начальника управления 2-го главка генералу В. Н. Удилову: "Как бы мои архаровцы не убили следователя. Пусть будет поосторожней!"
– Как, не страшно? – спросил меня на другой день Вадим Николаевич.
– Конечно, страшно, – признался я. – Только отступать поздно.
Действительно, обстановка после этого стала поспокойнее, но разговоры о том, что материалы дела фабрикуются, продолжались на различных уровнях. Психологический прессинг не прекращался.
Мы хорошо понимали, что показания показаниями, но точки в этом деле могли быть поставлены в случае обнаружения вещественных доказательств. Все наши усилия были направлены на то, чтобы их найти. При работе в этом направлении нас ожидал своеобразный сюрприз.
Во время очередного допроса Лобанова обратили внимание на то, что он очень обеспокоен тем, как ведет себя на следствии его жена. У нас крепла уверенность в том, что она располагает информацией о преступной деятельности мужа. Но какой? Поединка со следствием они не выдержали одновременно, в один день.