* * *
Ахитофел прекрасно понимал, что самое главное в создавшейся ситуации - это не дать Давиду собраться с силами, сформировать армию из оставшейся верной ему части народа. Поэтому он предложил Авессалому отобрать из тех, кто встал под его знамена, двенадцать тысяч лучших воинов, и этой же ночью, он, Ахитофел, нападет с этим отрядом на отдыхающее в Бахуриме небольшое войско Давида и убьет царя. Таким образом, единственной жертвой сражения станет Давид, после чего даже самые преданные его сторонники вынуждены будут признать власть Авессалома.
Это снова был мудрый и дельный совет, который пришелся по душе и Авессалому, и всем поддержавшим его старейшинам колен. Однако - и в этом комментаторы опять усматривают волю Всевышнего - прежде, чем ему последовать, Авессалом решил выслушать и Хусия. Хусий, разумеется, поспешил сделать все, чтобы убедить мятежного принца не следовать этому совету и, таким образом, дать Давиду возможность выиграть время.
Для этого Хусий напомнил Авессалому, что вместе с Давидом находится вся его гвардия под командованием Иоава, Авессы и Еффея, и глупо надеяться, что таких испытанных бойцов можно застать врасплох, тем более что сейчас они "озлоблены душою, как медведица в поле, лишившаяся детей" (И Сам. 17:8). И уж тем более глупо рассчитывать застать врасплох Давида, который, как известно, по ночам почти не спит, да к тому же за время бегства от Саула накопил огромный опыт подобных боевых действий, так что он конечно же позаботится о том, чтобы выставить часовых и распределить свои силы так, чтобы одержать победу даже над превосходящим по численности противником. Поражение же отряда Ахитофела, продолжил Хусий, приведет к тому, что народ разочаруется в Авессаломе, снова уверует в полководческий гений Давида и перейдет на его сторону.
В качестве альтернативы плану Ахитофела Хусий предложил собрать огромную армию из всех колен Израиля - так, чтобы численное преимущество войска Авессалома было настолько значительным, что у Давида не осталось бы никаких шансов на победу - и затем перебить всех его людей до единого.
"И сказал Авшалом и весь Исраэль: совет Хушая Аркиянина лучше совета Ахитофеля… Ибо предопределил Господь расстроить хороший совет Ахитофеля, чтобы навести Господу на Авшалома беду" (II Сам. 17:14).
В тот же вечер Хусий подробно пересказал священникам Са-доку и Авиафару все, что он слышал на военном совете у Авессалома, и попросил немедленно известить об этом Давида. По мнению Хусия, Давиду ни в коем случае нельзя было оставаться в Бахуриме, а следовало в спешном порядке собрать всех своих людей и переправиться с ними на восточный берег Иордана - и в связи с тем, что Авессалом мог передумать и попробовать воплотить в жизнь план Ахитофеля, и просто потому, что в Заиорданье Давид мог получить необходимую передышку для сбора армии.
Сыновья обоих первосвященников - Ионафан и Ахимаас - в это время уже находились неподалеку от Иерусалима, в условленном месте у ручья Рогель (Эйн-Рогель). Садок послал к ручью свою служанку, но, так как за домами коэнов было установлено постоянное наблюдение, девушке не удалось выскочить незамеченной из города - один из воинов Авессалома решил проследить за ней, увидел, как она встретилась с молодыми коэнами и что-то им пересказала.
Когда этот воин доложил об увиденном своему командиру, тот немедленно велел отрядить погоню за Ионафаном и Ахимаасом, дав приказ перехватить шпионов прежде, чем те успеют добраться до лагеря Давида. Видя, что им не удается уйти от людей Авессалома, коэны заскочили во двор какого-то дома и попросили хозяев помочь им спрятаться. Мидраш утверждает, что это был дом… того самого Семея, сына Геры, который проклинал Давида. Однако жена Семея, как сказали бы сегодня, не разделяла политических взглядов мужа, и, узнав, что юноши бегут к Давиду от воинов Авессалома, спрятала их в колодце для сбора дождевой воды. Такие колодцы были в каждом еврейском хозяйстве и представляли собой глубокую яму, края которой немного возвышались над поверхностью земли. Стояло лето, и колодец был совершенно сухим. На устье колодца хозяйка дома набросила покрывало, а поверх него насыпала ячмень - как бы для сушки, так что неудивительно, что ворвавшиеся во двор люди Авессалома не обратили на этот колодец никакого внимания. Когда же они спросили женщину, не видела ли она двух молодых коэнов, та ответила, что они уже переправились через ручей.
Солдаты Авессалома продолжили погоню, но, так никого и не обнаружив, вынуждены были вернуться в Иерусалим с пустыми руками. Увидев, что опасность миновала, женщина вытащила Ионафана и Ахимааса из колодца, и те поспешили к Давиду - передать ему слова Хусия.
По достоинству оценив этот совет, Давид еще до рассвета поспешил переправиться вместе со всеми своими людьми через Иордан. Своей временной столицей Давид провозгласил галаадский город Маханаим, и вскоре туда начали стекаться те, кто отказался признавать царем Авессалома. Прошло несколько дней - и у Давида появилась своя армия. Иосиф Флавий пишет, что она насчитывала четыре тысячи человек; однако ряд авторов утверждают, что в итоге в Маханаим под знамя Давида собралось несколько десятков тысяч воинов. Некоторые же комментаторы доводят численность армии Давида в Маханаиме до 60 тысяч человек.
Чтобы читатель мог представить, насколько широка была поддержка Давида в народе, Библия сообщает, что поставкой провианта в Маханаим занимались Сови, сын Нааса (Шови, сын Нахаша) из Раввы Аммонитской (по всей видимости, царь вассального Аммона, сын или брат того самого царя Анона, который унизил послов Давида), Махир, сын Аммиила (Аммиэля) из Лo-Девара и Верзеллий Галаадитянин (Барзилай Гиладиянин) из Роглима. Все упомянутые здесь три города расположены достаточно далеко друг от друга, то есть Сови, Махир и Верзеллий действовали, не сговариваясь друг с другом и исключительно по велению сердца - ведь разум наверняка подсказывал им подождать, чем закончится это противостояние отца с сыном.
Когда Ахитофел увидел, что Авессалом мог последовать его совету, он понял, что заговор провалился: Давид получил тот самый минимальный запас времени, который позволял ему накопить силы для противоборства с Авессаломом, а в исходе этого противоборства Ахитофел не сомневался. Понял он и то, что месть Давида, когда тот вернется к власти, может быть ужасна. Чтобы обезопасить свою семью, Ахитофел немедленно сел на осла и направился к себе в Гило. Здесь он собрал домочадцев, зачитал им свое завещание, а затем вышел в соседнюю залу и там повесился.
Тем временем, следуя совету Хусия, Авессалом собрал огромное войско, и, перейдя через Иордан, двинулся с ним на Маханаим. При этом главнокомандующим своей армией он поставил Амессая (Амасу) - сына Авигеи, сводной сестры Давида и единоутробной сестры Серуйи. Таким образом, Амес-сай и главнокомандующий армией Давида Иоав были кузенами, которым теперь предстояло помериться полководческим талантом.
В преддверии решающей битвы Давид тщательно пересчитал свою армию и, разделив ее на сотни и тысячи, назначил командиров всех этих подразделений - будучи старым, опытным бойцом, он хорошо знал, что исход битвы в итоге решат дисциплина и готовность воинов выполнять приказы своих командиров. Эту армию Давид разделил на три части, три "дивизии" - одной командовал Еффей, а двумя другими - братья Иоав и Авесса. Сам Давид также хотел выйти за пределы города, чтобы лично командовать сражением, однако на военном совете все командиры резонно заметили, что у Давида в данном случае вообще нет права рисковать - ведь без него продолжение войны бессмысленно; его гибель и будет означать поражение. И пока он жив, будут сохраняться и шансы на победу над мятежниками. Поэтому Давиду было предложено следить за ходом разворачивающегося сражения со стен Маханаима и при необходимости передавать приказы армии через вестовых.
Подумав, Давид согласился с этим предложением, но обязал Иоава, Авессу и Еффея "ради него" быть посторожнее с Авессаломом и, что бы ни случилось, любой ценой сохранить ему жизнь.
Этот приказ был немедленно передан по всей армии: как бы ни сложилась битва, ни один волос не должен упасть с головы мятежного принца - ибо, несмотря ни на что, Давид продолжал любить сына.
Как считается, накануне этой судьбоносной битвы Давид и сложил 20-й псалом, полный веры в грядущую победу и ставший позже тем гимном, который левиты распевали перед выходом израильтян на войну:
"Руководителю хора. Песнь Давида. Господь ответит тебе в день беды, укрепит тебя Имя Бога Яакова. Он пошлет тебе помощь из святилища, поддержит из Циона. Он вспомнит все твои приношения и всегда примет благосклонно твою жертву всесожжения. Он исполнит твое сердечное желание и исполнит все твои замыслы…" (Пс. 20:1:5).
* * *
Бой между двумя еврейскими армиями развернулся в долине, раскинувшейся между Маханаимом и заболоченным Галаадским (Гилеадским) лесом, располагавшимся в землях колена Ефрема.
Существуют, повторим, самые разные мнения о том, сколько воинов насчитывали в этом сражении армии Давида и Авессалома. Но все авторы сходятся в одном: на стороне Авессалома было колоссальное, по меньшей мере четырехкратное численное преимущество. Правда, не стоит забывать, что войско Авессалома состояло большей частью из простолюдинов, лучше знавших, как обращаться с сохой, чем с мечом, в то время как ядро армии Давида, напротив, составляли наемники и гвардейцы, для которых война была ремеслом, главным делом в жизни. Да и влились в его армию в основном те, кто один месяц в году проводил службу в резервистских частях. Кроме того, люди Давида твердо верили, что они идут в бой за правое дело, за возвращение на трон законного царя, в то время как даже ближайшие сторонники Авессалома в душе сомневались в справедливости его притязаний на власть.
Все это и предопределило исход сражения. Не выдержав стремительных ударов зашедших с флангов отрядов Еффея и Авессы, армия мятежного принца дрогнула, а затем воины Иоава окончательно обратили ее в бегство. Но позади армии Авессалома был Галаадский лес, и ее бойцам не оставалось ничего другого, как бежать вглубь этого леса.
Увы, это была не первая и далеко не последняя гражданская война в истории еврейского народа. Не желая устраивать братоубийственной бойни, Иоав отдал приказ не убивать беглецов и даже не настигать их, а просто, делая вид, что погоня продолжается, рассеять армию противника по лесу. Однако убегавшие вглубь леса воины Авессалома то и дело проваливались в топкие болота, попадали в охотничьи ямы, и в результате, сообщает Библия, "лес погубил в тот день больше народу, чем меч" (II Сам. 18:8). Общие потери сторон в этой битве составили двадцать тысяч человек убитыми, подавляющее большинство из которых были воинами Авессалома. По всей видимости, одним из павших в этом бою был и Еффей Гефянин - после рассказа об этих событиях его имя в книгах Библии не упоминается, а в качестве командира наемников называется Ванея.
Сам Авессалом, восседая на муле, также вместе со своей армией устремился в лес. Он не знал о приказе отца сохранить ему жизнь, а потому был уверен, что если попадет в руки Давида, то будет немедленно казнен. И тут длинные волосы, которые он так лелеял, сыграли с ним последнюю и злую шутку: когда мул въехал в самую чащу и проходил под большим теребинтом - фисташковым деревом - волосы Авессалома запутались в его ветвях. Напрасно царевич пытался выбраться из этой ловушки - волосы от этого запутывались все больше и больше, и, в конце концов, мул вырвался из-под Авессалома и пустился дальше, а он остался висеть между небом и землей.
Устное предание говорит, что в какой-то момент Авессалом достал нож и попытался отрезать волосы и освободиться, но когда он посмотрел вниз, то увидел под собой… раскрытые ворота геенны огненной и уготованные ему за мятеж адские муки. Зрелище это так напугало его, что он прекратил сопротивление и остался висеть на дереве.
Именно в таком беспомощном положении и застал его один из воинов Иоава и поспешил к своему командиру, чтобы доложить, что он нашел главаря мятежников.
- И ты, конечно, убил его?! - спросил Иоав.
- Нет, - ответил воин.
- Но почему?! - воскликнул Иоав. - Если бы ты убил Авессалома, я бы немедленно приказал выдать тебе десять шекелей серебра и пояс из чистого золота!
- Если бы мне дали даже тысячу шекелей серебра, - ответил тот, - то и тогда бы не поднял я руки на сына царя, ибо все слышали, как приказал он тебе, Авессе и Еффею сохранить его целым и невредимым. И даже если бы я попытался утаить это убийство, то все равно это стало бы известно, и тогда ты бы, Иоав, остался ни при чем, а мне бы пришлось принять смерть от руки Давида.
- Некогда мне тут мешкать с тобой! - прервал его Иоав. - Где Авессалом?! Ты можешь показать, в какой стороне его искать?!
Едва заметным кивком головы воин показал в ту сторону, где росло фисташковое дерево, в ветвях которого запутался принц. Взяв три дротика, Иоав направился в указанную сторону, велев десяти своим верным оруженосцам и телохранителям следовать за ним.
Вероятнее всего, он увидел Авессалома еще издали. Тот уже заметно ослабел, но продолжал время от времени ворочаться, пытаясь высвободить волосы из густых ветвей. Иоав прицелился и метнул в Авессалома первый дротик; а за ним второй и третий. Все три дротика попали в цель, но царевич все еще оставался жив, корчась в предсмертных конвульсиях.
- Добейте его! - приказал Иоав телохранителям и повернул назад.
Те поспешили к обмякшему телу принца и несколько раз насквозь прокололи его мечами. Затем бросили труп в вырытую охотниками звериную яму и забросали камнями. С тех пор никто не помнил места захоронения Авессалома. Лишь в XIX столетии немецкий археолог Брейтенбах найдет в Трансиордании странное захоронение и по останкам богатой одежды покойника выскажет предположение, что ему посчастливилось обнаружить могилу Авессалома.
Во всяком случае, знаменитый "склеп" в Кедронской долине Иерусалима, который многие называют могилой Авессалома и которую именно так представляют туристам, на самом деле таковой, безусловно, не является. Очевидно, данное сооружение не является даже тем памятником, который еще при жизни поставил себе Авессалом, согласно "Второй книге Самуила" (И Сам. 18:18). Сам этот "склеп", по большинству оценок, был воздвигнут значительно позже разрушения Второго храма, едва ли не в Византийскую эпоху, и почему его стали считать "могилой Авессалома" - это уже тема отдельного исследования.
* * *
Как только вернувшиеся из леса телохранители Иоава доложили, что они удостоверились в смерти Авессалома и похоронили его, Иоав приказал трубить в рог сигнал об окончании войны: мятеж был подавлен, главный мятежник мертв, и евреям больше незачем было убивать евреев.
При этом Иоав, убив Авессалома, не испытывал никаких угрызений совести. Во-первых, он считал, что только так можно остановить братоубийственную войну и ликвидировать угрозу власти законного царя Давида, а во-вторых, был убежден, что любой суд, который судил бы Авессалома за его мятеж, приговорил бы его к смерти. Таким образом, в глазах Иоава убийство Авессалома было исполнением правосудия, в то время как приказ Давида сохранить ему жизнь и не отдавать под суд был, напротив, нарушением этого правосудия.
Но тут встал вопрос о том, как известить царя не только о победе, но и о гибели сына. Первым вызвался принести эту весть царю сын первосвященника Садока Ахимаас. Но Иоав слишком хорошо помнил, как на его глазах расправился Давид с амалекитянином, принесшим ему известие о смерти Саула, а потому поначалу отказал Ахимаасу под тем предлогом, что коэну негоже приносить весть о чьей-то смерти.
Послать к Давиду с сообщением о гибели его сына Иоав решил кушиянина - непонятно каким образом оказавшегося в рядах наемников чернокожего воина; вероятнее всего, уроженца Эфиопии, которую израильтяне называли страной Куш. Однако Ахимаас понял замысел Иоава: зная, что Давид в ярости может убить гонца, тот решил послать к нему не еврея, считая его жизнь менее ценной, чем жизнь своего соплеменника. Но ведь только что эти люди воевали с ними бок о бок, и кто знает, как сложился бы исход битвы, если бы не они?!
Возмущенный этим решением Иоава, движимый естественным чувством справедливости, Ахимаас снова обратился к главнокомандующему с просьбой послать его в качестве вестника к Давиду, и, видя эту настойчивость молодого священника, Иоав уступил, втайне надеясь, что кушиянин уже успел добежать до Маханаима. Но Ахимаас срезал дорогу и сумел опередить первого гонца.
Вскоре стоявший на крепостной стене Маханаима стражник увидел, что к городу кто-то бежит, и поспешил известить об этом Давида.
- Что ж, если бежит один, верно, он несет весть о победе - в противном случае сюда бы бежала вся армия! - ответил Давид.
Но тут стражник заметил и второго гонца.
- И это тоже вестник, - сказал Давид. - Но для чего Иоаву понадобилось посылать двух гонцов одного за другим?!
Наконец, стражник опознал в первом гонце Ахимааса, сына Садока, и, когда он сообщил об этом Давиду, царь просиял: он верил, что Ахимаас не может принести дурных вестей.
- Мир тебе, царь! - воскликнул Ахимаас, падая перед Давидом на колени. - Благословен Господь Бог твой, предавший тебе тех, которые подняли руку свою на господина моего царя!
- Что с Авессаломом? - словно не услышав известия о победе, спросил Давид.
И только тут Ахимаас понял до конца, чего так опасался Иоав.
- Я не знаю, царь, - ответил он, отводя глаза. - Я услышал, как Иоав приказал трубить в рог победу, увидел, как вся армия стала собираться на поляне, а потом он послал меня и еще одного раба твоего, но с какой вестью он послал второго гонца, мне неведомо.
Наверняка в эти минуты Ахимаас проклинал себя за малодушие, но сделать с собой ничего не мог - страх перед гневом царя словно парализовал его.
- Говори теперь ты! - приказал Давид прибежавшему вскоре после Ахимааса эфиопу.
- Да примет добрую весть, господин мой царь, ибо Господь судом своим ныне избавил тебя от рук всех восставших против тебя! - сказал чернокожий воин.
- Что с Авессаломом? - повторил Давид.
- Да станет то же, что стало с ним, со всеми врагами господина моего царя и со всеми восставшими против тебя злонамеренно! - ответил второй гонец.