Поведение "массовидного дипломата" определялось практицизмом и цинизмом. Романтической увлеченности, присущей людям поколения Симонова, у подобных индивидов не было и в помине. Еще они постоянно боялись – не угодить руководству, стать жертвой доносов сослуживцев, подставиться в ходе контактов с зарубежными коллегами и деятелями страны пребывания, в результате стать "невыездными" или понести еще более суровое наказание. Все это накладывало отпечаток на личность и сказывалось на профессиональных качествах.
Царившая в СССР шпиономания и политическое credo советских правителей "кругом одни враги" деформировали дипломатическую службу, предполагавшую регулярное общение с представителями разных стран. Это становилось непростой задачей для загранработников, которые как и все советские граждане усвоили, что любые контакты с иностранцами "чреваты" и спокойнее всего живется в изоляции от внешнего мира.
Конечно, совсем не общаться было невозможно, но предельно жесткая регламентация контактов оказалась делом реальным. Чтобы исключить несанкционированные встречи (общение семьями, встречи "по интересам" и т. д.), советских дипломатов селили за "мини железным занавесом" – на охраняемой территории компаунда, в квартирах, не приспособленных для приема гостей. Разрешения на контакты за стенами посольств, генконсульств, постоянных представительств или торгпредств получали только "проверенные" работники, занимавшие старшие должности, начиная со второго или первого секретаря. Само собой разумеется, что все встречи должны были оправдываться практической целесообразностью. Прочие дипломаты могли беседовать с иностранцами на официальных приемах, но такие беседы носили краткий, поверхностный характер и требовали продолжения, которое не наступало. Поэтому выходы на приемы (куда, кстати, приглашался далеко не весь дипсостав загранучреждения) не могли заменить неформального общения, позволявшего устанавливать устойчивые связи.
Значительному числу сотрудников загранучреждений приходилось ограничиваться изучением прессы, служившей, таким образом, основным источником для подготовки оперативных сообщений и информационно-справочных материалов. Это не могло не сказываться на объективности политического анализа, оценках состояния двусторонних отношений, прогнозировании их развития, характере практических рекомендаций и предложений, направлявшихся в Москву.
Сказанное в значительной степени относилось и к тем представителям загранслужбы, которые числились по мидовской части, но в действительности проходили по иному ведомству. Эти "бойцы внешнеполитического фронта" (излюбленный термин советских и партийных аппаратчиков) направлялись за рубеж для работы под дипломатическим прикрытием. Проще говоря, являлись сотрудниками внешней разведки.
Обыкновенные, или "нормальные" дипломаты (то есть сотрудники НКИД, а с 1946 года – Министерства иностранных дел СССР) именовали своих собратьев "ближними соседями". С 1918-го по 1952 год советское внешнеполитическое ведомство размещалось в здании на Кузнецком мосту, рядом со структурами госбезопасности на Лубянке, которые на различных этапах своей истории меняли названия: ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД, НКГБ, МГБ, Комитет информации, МВД и КГБ. Профильные отделы и управления, курировавшие внешнюю разведку, заполняли многочисленные вакансии в загранаппарате своими креатурами, о которых говорили, что они работают "под крышей". Это гарантировало дипломатический иммунитет на случай всяких осложнений.
Подобная практика свойственна деятельности всех государств, однако в советских загранучреждениях она отличалась оруэлловской спецификой. Все службы, функционировавшие за рубежом, считались равными, но некоторые оказывались "равнее". В силу той власти и влияния, которые органы госбезопасности приобрели в политической системе СССР, да и в жизни советского общества в целом, они во всем задавали тон. Мидовские каждодневно ощущали это на себе.
Теоретически предполагалось, что "ближние" занимаются не только разведывательной деятельностью и подчиняются резиденту, но одновременно выполняют указания посла, то есть, "отрабатывают крышу". В реальности такое, если и происходило, то весьма условно, по сути "ближние" работали только на себя. В период же 1930–1940-х и начала 1950-х годов они чувствовали себя в загранучреждениях почти полными хозяевами, нередко относясь к прочим сотрудникам с высокомерием и презрительным снисхождением.
В отличие от сотрудников Министерства иностранных дел, сотрудники спецслужб, как правило, проживали не в общих "курятниках" на территории компаундов, за высокими стенами и под неусыпным контролем охраны, а в городских квартирах и особняках и поддерживали контакты с широким кругом лиц, в том числе с вербовочными целями. Своей активностью и образом жизни они выделялись на фоне других дипломатов, что, между прочим, облегчало местной контрразведке их идентификацию. Да и в материальном отношении "соседские" выигрывали. Более высокая зарплата, средства на текущие расходы, машины иностранных моделей. Мидовцы вплоть до середины 1980-х годов пользовались завезенными из СССР "волгами", "москвичами", "ладами" и завидовали "соседям".
Взаимные отчуждение и неприязнь усиливались тем, что человеческие качества многих сотрудников оставляли желать лучшего. Порой не хватало благородства, великодушия, способности подняться над внутрипосольскими распрями, осознания общности интересов, которые должны отстаивать все службы.
Большинство работников внешней разведки, которые понимали это, были уничтожены в результате репрессий, так же, как их коллеги из НКИД и МИД. Лучшие из лучших попадали в расстрельные списки или в ГУЛАГ. Хотя в разведке оставались честные и хорошо подготовленные специалисты, "погоду" делали не они.
Приезжавшие в загранпредставительства себялюбивые и малокультурные представители "ближних" мгновенно ощущали привилегированность своего положения и с легкостью поддавались соблазну возвыситься над менее удачливыми членами дипломатического состава. Мидовцы побаивались "соседей". Была свежа память о Большом терроре, и в загранучреждениях не забывали, что помимо разведки служба "ближних" занимается внешней контрразведкой, то есть осуществляет надзор за "обыкновенными" дипломатами. Ссориться с ними, отстаивать свои права – себе дороже. Не только рядовые дипломатические работники, но и старшие дипломаты, включая послов, робели перед "соседями", но при этом выжидали удобный случай для того, чтобы уязвить конкурентов, подмочить их репутацию в глазах центра. Это сыграло свою роль в "деле Петрова". В противном случае, возможно, оно не зашло бы столь далеко, да и дела, может, никакого бы не было…
Этот драматический эпизод в Австралии подавался с налетом сенсационности. Обстоятельства, побудившие Петрова просить политического убежища в стране пребывания, послужили темой для ряда книг, включая вышедшее в свет в 1956 году произведение самого перебежчика и его жены. Они назвали его "Империя страха" , давая понять, что речь пойдет в том числе об условиях жизни в СССР, повлиявших на их решение. Авторы оправдывали свой поступок и обстановкой в советском посольстве в Канберре, преследованиями, которыми, по их убеждению, они подвергались. Замалчивалось то, что неблагоприятная обстановка в дипмиссии сформировалась не без их участия. Вместе с тем "Империя страха" содержит множество важных сведений о жизни Владимира и Евдокии Петровых и их участии в политических событиях, определявших развитие советского общества, в деятельности шифровального отдела органов госбезопасности и внешней разведки. Их воспоминания при всей своей субъективности – ценный исторический источник, документ эпохи.
Годом ранее свое прочтение истории перебежчиков представил публике Михаил Бялогурский, агент австралийских спецслужб, занимавшийся вербовкой Петрова . Выход в свет его книги "История Петрова" (" Petrov Story ") супруги-перебежчики восприняли с неприязнью и обидой. Бялогурский опередил их собственное издание, "сняв пенки" и во многом удовлетворив общественный интерес к шпионскому скандалу. Это привело к тому, что в коммерческом плане "Империя страха" провалилась, хотя это произведение намного глубже и значительнее опуса Бялогурского.
"История Петрова" бесспорно интересна для исследователя, однако к содержащимся в этом произведении фактам и оценкам следует относиться осторожно. Бялогурский необоснованно преувеличивал свою роль в вербовке Петрова и связанных с этим событиях. Он писал наспех и допускал много ошибок. Например, утверждал, что в Швеции Петров руководил "сетью МВД" . Во-первых, в то время МВД не курировало внешнюю разведку и шпионскими сетями не располагало. Во-вторых, в резидентуре в Стокгольме Петров занимал далеко не самую высокую должность, а руководителями были другие люди.
Сверхзадачей Бялогурского являлось не только, а, может быть, и не столько создание объективной картины его знакомства с Петровым, сколько рассказ о самом себе и сведение счетов с австралийской службой безопасности АСИО ( ASIO – Australian Security and Intelligence Organization ), которая с точки зрения автора недооценила его таланты и реальный вклад в вербовку советского разведчика.
Из серьезных научных исследований, помимо общих работ, посвященных внешней политике Австралии (в них "дело Петрова" обязательно упоминается) , следует выделить монографию Р. Манна, построенную на анализе документов австралийских спецслужб, насыщенную фактами и глубокими оценками .
Счет журнальным и газетным публикациям на данную тему идет на десятки. Во многом они повторяют друг друга, тиражируя одни и те же факты.
В 1987 году австралийское телевидение сняло минисериал "Дело Петрова".
В Советском Союзе шпионский скандал 1954 года старались замалчивать, что и понятно – он не красил советскую разведку и дипломатическую службу. Историки и политологи иногда упоминали его, но весьма лаконично, в строго заданных рамках . Мол, имела место спланированная акция австралийских правящих кругов, которые сфабриковали провокационное "дело Петрова" и внесли свою лепту в разжигание "холодной войны" . Более глубокие экскурсы в тему скользкую и невыигрышную не поощрялись. Гордиться своим перебежчиком не приходилось, а решение о приостановлении отношений трудно было отнести к конструктивным шагам внешней политики Москвы, тем более к ее достижениям.
В 1990-е годы появилась статья Г. И. Каневской "К истории советско-австралийских отношений. "Дело Петрова" 1954 г. По материалам газеты "Единение"" Пожалуй, это единственная научная работа по интересующей нас теме в отечественной историографии.
Между тем, история Владимира и Евдокии Петровых и советско-австралийская "размолвка" заставляют о многом задуматься. Те черты, которые "весомо, грубо, зримо" проявились тогда в политике и дипломатии обоих государств – взаимные нетерпимость, недоверие, бесцеремонность – не изжиты и в наш просвещенный век. Эти явления оттеняют драматические судьбы людей, чья жизнь становится разменной монетой в столкновении государственных интересов.
Политический контекст
Вскоре после окончания Второй мировой войны выяснилось, что запас прочности советско-австралийских отношений невелик. По мере того, как опускался "железный занавес" и бывшие союзники занимали позиции по разные стороны баррикады, в их внешней политике все больше доминировали конфронтационные установки.
В конце 1940-х – начале 1950-х годов Австралия занимала скромное, но все же заметное место в ряду советских международных приоритетов. Главное было, конечно, не в закупках шерсти, а в той роли, которую эта страна играла в качестве "младшего партнера" в союзнических отношениях с США и Великобританией. Трудно было не заметить повышенной активности Канберры в "холодной войне": вступление в военные блоки АНЗЮС (1951) и СЕАТО (1954), участие в боевых действиях в Корее, размещение на территории пятого континента военно-стратегических объектов США, проведение там ядерных испытаний Великобританией. В Вашингтоне рассматривали Австралию как потенциальную базу снабжения Запада в случае "горячей" конфронтации в Азии.
В докладной записке на имя первого заместителя министра иностранных дел СССР А. А. Громыко от 24 июля 1953 года Н. И. Генералов охарактеризовал международную роль Австралии с точки зрения советской внешней политики. "После Второй мировой войны и поражения Японии Австралия начала играть все большую роль в происходящих событиях в районе Тихого океана. Стратегическое положение страны, расположенной на подходах к Индонезии и азиатскому материку, ставит Австралию в нынешних условиях, особенно в связи с англоамериканским соперничеством за господство в этом районе и стремлением США использовать ее в своих планах в разряд важных пунктов для нашей работы" .
В общем, несмотря на географическую удаленность и невысокий уровень двустороннего торгово-экономического взаимодействия, Австралия заслуживала внимания, и советская разведка развернула там активную деятельность. Благодаря этому Москва была осведомлена о военно-стратегическом сотрудничестве Австралии и ее союзников, о многих секретных аспектах внешней политики Запада .
Австралийцы со своей стороны принимали защитные меры. Их опасения подхлестнуло бегство из советского посольства в Оттаве в сентябре 1945 года начальника референтуры (шифровального отдела) И. С. Гузенко, передавшего канадцам более сотни секретных документов и выдавшего многих советских агентов, работавших в Канаде и других странах. Этот эпизод продемонстрировал Западу тот размах, с которым работала советская разведка.
В результате операции американских и британских спецслужб по взлому советских шифровальных кодов (операция "Венона") возникли подозрения, что с русскими сотрудничают представители австралийских официальных кругов, дипломаты, ученые, парламентарии.
В 1948 году на пятом континенте высадился десант британских спецслужб для выяснения деталей советской разведдеятельности и укрепления местных спецслужб. С 1941 года контррзаведывательные функции входили в круг обязанностей Службы расследований Содружества ( Commonwealth Investigation Service ), однако по большей части она занималась общими задачами правоохранительного характера. В условиях разгоравшейся "холодной войны" требовалось создание специального института, который противостоял бы "иностранному проникновению". В результате контрразведывательные функции были возложены на созданную в 1948 году при содействии англичан АСИО. На внешней разведке сосредоточилась Австралийская секретная служба – АСИС ( ASIS – Australian Secret Intelligence Service ).
Параллельно с усилением спецслужб правящие круги повели наступление против коммунистической партии, сочувствовавших ей организаций и лиц, которые рассматривались как фактические пособники подрывной деятельности СССР.
На декабрьских выборах 1949 года потерпела поражение Австралийская лейбористская партия (АЛП) и к власти пришла Либеральная партия во главе с Р. Г. Мензисом в коалиции с Аграрной партией. Австралийские "либералы" вели себя как убежденные консерваторы, и демонстрировали антисоветский и антикоммунистический настрой еще усерднее, чем американцы и англичане. Они пугали обывателя перспективой захвата коммунистами власти – не только в Тихоокеанской Азии (теория падающего домино), но и непосредственно на пятом континенте. "Комми", дескать, окопались повсюду, в профсоюзах и в Лейбористской партии. Мензис заявлял, что "в течение трех лет" начнется война с СССР . Министр иностранных дел Р. Кэйси призывал Запад "объединиться для борьбы с величайшей тиранией, которую мир когда-либо знал, с советским коммунизмом" .
Реальности "холодной войны" и официальная пропаганда сказывались на настроениях в австралийском обществе, в котором преобладало критическое отношение к коммунистической идеологии и Советскому Союзу. Этому способствовало и большое количество перемещенных лиц ( displaced persons , или "ди-пи") из стран Центральной и Восточной Европы, включая СССР, которых австралийцы приняли после 1945 года. Эти новые иммигранты, многие из которых прошли гитлеровские лагеря и ГУЛАГ, в подавляющем большинстве были настроены антикоммунистически и не собирались возвращаться в родные страны, оказавшиеся за железным занавесом.
Советские дипломаты рассматривали Австралию как часть "антидемократического империалистического лагеря". В феврале 1950 года Москву покинул австралийский посол и дипломатическую миссию вплоть до разрыва отношений возглавлял временный поверенный в делах. Тот факт, что в Канберре не торопились назначить нового посла, расценивался советским руководством как нежелание развивать двусторонние отношения. "Австралийское правительство не стремится к улучшению отношений между Австралией и Советским Союзом", – подчеркивал Н. М. Лифанов в одной из докладных записок на имя А. А. Громыко .