Комиссия была создана распоряжением генерал-губернатора Австралии У. Слима под председательством судьи Оуэна и работала в Канберре, Сиднее и Мельбурне на протяжении 10 месяцев. Первое заседание состоялось 17 мая 1954 года. В ходе работы рассматривались документы, представленные Петровым, были заслушаны 119 свидетелей. Комиссия выпустила 483-страничный доклад об угрозе, которую представлял собой советский шпионаж для национальной безопасности.
Бялогурский писал, что Королевская комиссия, "выявила потрясающие свидетельства советского шпионажа в Австралии" , однако на деле доказательств нашлось не так много и не такие уж они оказались потрясающими. Вполне объяснимо, что Бялогурский преувеличивал важность "петровских документов", тем самым привлекая внимание к себе, как к агенту, который вел Петрова, и к своей книге. А вот члены Комиссии вслед за специалистами АСИО констатировали их невысокую ценность, равно как и низкий уровень советской разведывательной работы. Сначала за отсутствие весомых результатов Петрову пенял московский центр, а теперь это было подмечено австралийцами.
Выступая на слушаниях, он изображал себя жертвой обстоятельств и политическим беженцем. Категорически отрицал свою близость к одиозному советскому руководителю, о котором на Западе сложилось вполне определенное мнение. Но признавал, что был знаком с "рядовыми сотрудниками" Берии, которые были казнены "после падения последнего", и поэтому боялся, что по возвращении его могут арестовать . Все это звучало правдоподобно и вызывало в австралийском обществе сочувствие к перебежчику.
Многое было сказано об оперативных разработках советской разведкой членов КПА, участников коммунистического и левого движения, но стала ясной невысокая эффективность этих разработок. Петров сообщил, что Советский Союз был не в состоянии оказывать большую помощь австралийской компартии, и все же настаивал на том, что через посольство ей тайно передавались деньги. В частности, по его словам, Антонов передал генеральному секретарю партии Лоуренсу Шарки 25 тысяч американских долларов. Но Петров запутался и допустил ляп, заявив, что деньги передавались в пяти и 25-долларовых купюрах. Его подняли на смех. 25-долларовых банкнот не существовало .
Такого рода ляпы заставляли сомневаться и в других показаниях Петрова, связанных с его службой в органах госбезопасности, разведывательной деятельностью в Австралии, в причинах решения стать перебежчиком и т. д.
АЛП умело парировала обвинения в свой адрес в "пособничестве" советскому шпионажу. В ходе заседаний Королевской комиссии Эватт утверждал, что документы, представленные Петровым и будто бы доказывавшие причастность видных лейбористов, сотрудников секретариата АЛП к деятельности советской разведки, неубедительны. Материалы, передававшиеся О’Салливаном и Локвудом, не доказывали, что они были завербованы и стали шпионами. Эватт назвал дело Петрова "одной из самых крупных политических фальшивок в современной истории", целью которой являлось "ввести в заблуждение и обмануть австралийский народ и нанести ущерб как невинным австралийским гражданам, так и Советскому Союзу путем фабрикации вымышленных или подложных документов" .
Петров выдавал себя за человека осведомленного, но не всегда мог это подтвердить. К тому же на слушаниях выплыли факты, характеризовавшие его не с лучшей стороны. Секретарь Общества советско-австралийской дружбы Джин Фергюсон хвалила поведение работников советского посольства, которое было "безупречным", и жаловалась на Петрова, которого неоднократно видела пьяным .
10 июня 1954 года британский журнал "Новое Содружество" ( "New Commonwealth" ) опубликовал статью Брюса Миллера "Выбор Австралии". В ней говорилось: "Вначале казалось, что дело Петрова должно привести к взрыву антикоммунистических настроений в народе и обеспечить правительству подавляющее большинство голосов на выборах. Однако результаты разбирательства его дела в Королевской комиссии… показали полный провал попыток раскрыть существование каких-либо связей между русским посольством в Канберре и Австралийской коммунистической партией. Это заставляет предположить, что большая часть информации, которую Петров по указанию Москвы должен был собирать, является обычной информацией, не затрагивающей безопасность Австралии. Многие утверждают, что все это дело представляет не что иное, как детскую хлопушку, а откровения Петрова принесли мало пользы для выборной кампании. Сам Мензис старался избегать говорить об этих его откровениях" .
По итогам своей работы Королевская комиссия так и не решилась привлечь к ответственности никого из австралийских граждан, против которых выдвинул обвинения Петров. Юридических оснований не нашлось. Тем не менее, ее деятельность оказала ощутимое влияние на внутриполитическое развитие Австралии.
Пусть выяснилось, что советская разведывательная работа велась не очень действенно, но все равно велась, являясь вмешательством во внутренние дела суверенного государства. На слушаниях взахлеб рассуждали о несовместимой с дипломатическим статусом деятельности сотрудников посольства СССР.
Ущерб, нанесенный имиджу Советского Союза, его интересам во всем западном мире, был огромен. Пресса рассуждала об агрессивном проникновении советских спецслужб в жизнь демократических стран, направленном на расшатывание их государственных устоев, подрыв политических и экономических систем.
В период работы Королевской комиссии в Канберре не было ни одного советского дипломата, который мог бы как-то парировать этот вызов, вести полемику с местными СМИ, официальными кругами, да и самими Петровыми. Наверное, так было проще – наблюдать за всем этим из Москвы. Кто знает, насколько удачно выступали бы советские внешнеполитические работники в острых дискуссиях с буржуазными "клеветниками". Профессионалов, способных делать это на уровне западных журналистов, политических деятелей и экспертов в отечественной дипломатической службе оставалось немного, и не факт, что с этой задачей в полной мере справились бы сотрудники дипмиссии в Канберре, которых эвакуировали 29 апреля. И все же они смогли бы отчасти выправить ситуацию, представлявшую игру в одни ворота. То, что Советский Союз свернул двусторонние отношения, по существу, стало его отступлением, свидетельством слабости, неспособности или нежелания поднять брошенную ему перчатку.
Отныне интересами Австралии в СССР занималось британское посольство, а интересы СССР в Австралии были переданы под защиту Швеции. Шведам, кстати, новые обязанности доставили немало хлопот. Нужно было обеспечивать сохранность имущества, охрану здания, переадресовывать корреспонденцию, ухаживать за посольским садом и т. д. Поскольку посольство СССР в Австралии не оставило для этого денег, средства приходилось запрашивать у посольства СССР в Стокгольме. 16 июня 1954 года оно передало в шведский МИД одну тысячу шведских крон "для оплаты расходов по охране и поддержанию в порядке здания и участка бывшего Советского посольства в Канберре" .
Последствия
Австралийские власти достигли главной из поставленных целей. Бегство Владимира Петрова и "освобождение" его супруги спасли репутацию правительства Мензиса и на всеобщих выборах принесли уверенную победу правящей коалиции. В предвыборной кампании "дело Петрова" активно использовалось для ослабления лейбористов и всех левых сил. "Едва ли кто-то станет спорить с тем, что господин Мензис сознательно манипулировал уходом Петровых с целью обеспечить коалиции победу на выборах", – с этим утверждением нельзя не согласиться . Либералы и аграрии оставались у власти еще 18 лет.
Вместе с тем, развернутая в стране антисоветская и антикоммунистическая кампания у многих австралийцев вызвала чувство брезгливости и полностью сокрушить левые силы не удалось. Хотя "дело Петрова" способствовало давно назревавшему расколу АЛП, позиции этой партии были только частично подорваны. Отпочковавшаяся от нее в 1954–1955 годах Демократическая лейбористская партия (католической и антикоммунистической направленности) оказалась маловлиятельной и "большой погоды" не делала.
Издержкой стал для Канберры разрыв отношений со второй по величине и значению мировой державой. Австралийские правящие круги не хотели и не собирались доводить дело до этого и поведение Москвы расценивали как гиперреакцию ( overreaction ).
Шпионский скандал не обязательно должен был привести к "разбиванию горшков". Гузенко нанес своей стране ущерб несравнимо более сильный и ощутимый, чем Петров. Тем не менее, Москва и Оттава "не разошлись, как в море корабли", понимая контрпродуктивность такого шага. В Канаде также была создана Королевская комиссия для расследования советского шпионажа и советские дипломаты в канадской столице могли наблюдать за ее деятельностью и в рамках своих возможностей ослаблять ее пропагандистский эффект.
Собственно, ради этого все и затевалось. Конечно, у советского руководства имелись серьезные поводы, для того чтобы рассердиться. Однако нужно ли было доводить дело до крайности? Достаточно было отозвать посла, понизить уровень представительства.
Думается, что советское правительство предпочло жесткий вариант в основном, по идеологическим и пропагандистским соображениям. Надо было показать всему миру, что нельзя обижать советских дипломатов и с неуважением относиться к советской внешней политике. Австралия как нельзя лучше подходила для того, чтобы преподнести урок "империалистам". Делать нечто подобное на примере отношений с такими международными тяжеловесами, как США, Великобритания, или, допустим, Канада, было себе дороже. Слишком значимые фигуры на мировой шахматной доске. А вот без Австралии, получается, можно было обойтись. Обходились ведь прежде.
Это было заблуждением, которое советским лидерам предстояло осознать. Причина состояла не только в быстро растущем экономическом и политическом весе Австралийского Содружества, но и в усиливающейся глобальной международной взаимозависимости. С каждым годом и десятилетием становилось яснее – объективные процессы развития не позволяют без ущерба для себя прерывать контакты с той или иной страной. Претензии к конкретному зарубежному правительству, разногласия с ним – это частность на фоне взаимодействия национальных экономик, культур, гражданских обществ и неправительственных организаций. Впрочем, в Советском Союзе гражданское общество и неправительственные организации по определению отсутствовали.
Случившееся в 1954 году помимо того, что нанесло урон развитию двусторонних отношений, стало сильнейшим ударом лично для Н. И. Генералова. Так уж заведено, что глава миссии в ответе за все происходящее во вверенном ему учреждении, и мало кого заботит, мог он объективно предотвратить развитие событий по неблагоприятному сценарию или нет. Как вспоминал Генералов, его спасло то, что к тому времени, когда разыгралась советско-австралийская драма, Сталин уже был мертв и в СССР появились первые признаки оттепели . Ему помогла и умело составленная объяснительная телеграмма. Сам Генералов говорил, что его выручил Молотов . Посол продолжил свою карьеру, правда, уже не в Австралии.
Разрыв отношений с этим государством не принес СССР ни уважения, ни почета в мировом сообществе. Скорее, был воспринят как одно из проявлений конфронтационной внешней политики, неспособности добиваться своих целей дипломатическими средствами.
В первые месяцы после апреля 1954 года в советском внешнеполитическом ведомстве полагали, что происшедшее – всерьез и надолго. В рабочих документах преобладала типичная лексика времен "холодной войны": "австралийское правительство создало дело вокруг предателя Петрова для дальнейшего разжигания в стране военного психоза и дискредитации Советского Союза" .
Была полностью ликвидирована двусторонняя торговля – объемы советских закупок на пятом континенте сократились до 154 австрал. фунтов . Штатные аналитики уверяли, что СССР спокойно проживет без австралийской шерсти и сельскохозяйственных продуктов. Тем более, замечалось, что сальдо в торговле с Австралией у Советского Союза всегда было отрицательным и не по его вине. Дескать, на советские товары имелся спрос и не покупали их исключительно из-за "враждебной позиции" Канберры .
О том, что советские дипломаты не думали о возвращении на пятый континент свидетельствовали, например, их усилия по вывозу из австралийской столицы библиотеки посольства. В МИД Швеции была направлена по этому поводу нота, в которой – трогательная деталь – особое внимание уделялось доставке в Москву находившегося в библиотеке бюстика В. М. Молотова .
Нехороших австралийцев не щадили в газетных фельетонах, оскорбительных по форме и содержанию. Дипломатам даже приходилось одергивать неуемных авторов, лихо расправлявшихся с заморскими реакционерами. Просмотрев в январе 1955 года присланный на согласование текст фельетона "Бесчестье Роберта Мензиса" (для публикации в "Литературной газете"), руководство II ЕО потребовало исключить из него некоторые фрагменты, "где содержались неприемлемые эпитеты в отношении Мензиса как главы австралийского правительства". Фельетонисту посоветовали не называть австралийского премьер-министра "политическим покойником", поскольку в политическом плане (да и в физическом) он был живехонек и продержался у власти до 1965 года .
Положение меняется к середине 1955 года. Советская внешняя политика постепенно отходила от прежних стереотипов, больше ориентируясь на принцип мирного сосуществования государств с различным общественно-политическим строем. Все более заметными становились признаки разрядки международной напряженности. В этих условиях трудно было игнорировать такое государство, как Австралия – с развитым сельским хозяйством и промышленностью, с растущим региональным влиянием. Контакты с австралийцам были необходимы по самым различным вопросам: от участия советских спортсменов в Олимпийских играх в Мельбурне 1956 года до согласования правового статуса Антарктиды (советская станция "Мирный" находилась на территории, на которую претендовала Канберра). К властям Австралии приходилось обращаться по поводу пролетов через территорию пятого континента советских воздушных бортов, заходов в австралийские порты рыболовецких судов и кораблей, снабжавших советскую антарктическую экспедицию.
Кроме того, руководство СССР нуждалось в достоверной информации о внутренней и внешней политике Австралии. Соответствующее поручение было дано советской дипломатической миссии в Новой Зеландии, однако ее возможности в этом плане были ограничены. Расхожее мнение о том, что Австралия и Новая Зеландия – это "почти одно и то же", имеет мало общего с действительностью. Страны разделены 1700 км морского пространства, есть географические, историко-культурные и политические различия. Разумеется, советские дипломаты в Веллингтоне добросовестно выполняли свою работу, но со временем становилось ясно, что без собственного представительства в Канберре не обойтись.
Пять долгих лет
Советское руководство с пониманием отнеслось к зондажу возможности восстановления отношений, который уже летом 1955 года предприняли журналисты – корреспонденты австралийских газет в Лондоне. Они подчеркивали, что австралийский народ саму идею восстановления отношений одобряет, что деловые круги нынешним состоянием дел недовольны, а в правительственных кругах по этому поводу существуют большие разногласия . Тогда же редакторы ряда крупных австралийских газет обратились к Председателю Совета министров СССР Н. А. Булганину с вопросом о возможности переговоров об обмене диппредставительствами .
Как позитивный момент в Москве отмечали тот факт, что официальная Канберра удовлетворяла все советские просьбы о пролетах и заходах судов .
В результате появился рабочий мидовский документ "О фактах зондажа по вопросу нормализации австрало-советских отношений, предпринятых со стороны австралийцев", в котором действия Канберры объяснялись в "правильном" идеологическом ключе: к сближению с Москвой, помимо "провала дела Петрова" и наметившегося ослабления международной напряженности, Канберру подталкивала "усиливающаяся борьба австралийского народа за мир и установление дружественных отношений со всеми государствами" . Трудно сказать, в какой степени австралийское правительство реагировало на "борьбу за мир", но оно понимало всю неестественность положения, при котором вторая по рангу мировая держава была выведена из круга внешнеполитического общения Австралии.