Я – Петя…
Ленинград, январь 62-го года
Детская комната при милиции. Ленинград. Ленинский район.
Большая, просторная комната. Обои веселые – по голубому полю серебристые лилии. Низкий детский столик, белые детские стульчики. На столике кубики, волчок, пучеглазая целлулоидная кукла.
На стенах плакаты: "Водитель! Осторожно, пешеход!", "Транспорт работает для вас, берегите его!", "Ребята, не выбегайте на мостовую!" – кажется, будто единственная опасность, подстерегающая ребят, – трамвай, троллейбус, такси.
В шкафу – толстая тетрадь. Графы: дата, фамилия, имя, что произошло, меры.
Записи: "Моя дочь Ларчина Галя 47-го года рождения, пионерка, не хочет учиться, подделывает отметки, украла у матери два рубля".
* * *
"Сын наших соседей по квартире Волин Коля 11 лет безобразничает: сорвал замок, а в кусок туалетного мыла воткнул лезвие от бритвы".
* * *
"Дочь Лена 15 лет ведет себя плохо, начала, видимо, дружить с мальчиками".
* * *
В графе "меры": "Проведена беседа воспитательного характера", "Была проведена внушительная беседа".
* * *
Семья Зориных. На них поступила жалоба от соседей: муж – дежурный монтер, жена – продавец в магазине. Оба пьют, дерутся ("нарушают общественное спокойствие"). Дети – Надя восьми лет, Оля – тринадцати. Зориной лет тридцать пять. Лицо со следами былой свежести и привлекательности. Сейчас оно опухло, на щеках сизый румянец, глаза красные.
Зорину тоже лет тридцать пять, но он уже лысый. Тощий, дергается, глаза маленькие и бегают. Руки нервные, беспокойные.
Комната – метров тридцать. Высокие ленинградские потолки. Посередине комнаты – большой круглый стол, на нем всякая снедь. Надя (младшая – светловолосая, с двумя косичками) сидит за столом и спокойно ест, не обращая на нас никакого внимания. Старшие настороженно молчат.
Нина Зиновьевна , заведующая детской комнатой при милиции (мне в гороно сказали, что она – замечательный воспитатель и прекрасно работает с семьей) с ходу обращается к Зорину:
– Ну что, по-прежнему пьянствуете?
Зорин : С чего вы это взяли?
Нина Зиновьевна всем телом повернулась к девочке, спрашивает:
– Наденька, а ты что скажешь?
Надя , намазывая хлеб маслом, спокойно и не глядя на Нину Зиновьевну, отвечает:
– Пьет, чего там. Вчера пьяный пришел.
Н.З. Видите. Ребенок не даст соврать. Объясните, почему вы пьете?
Зорин : А как же мне не пить, когда она гуляет (кивает на жену) с мужиками? И сама пьяная является?
Н.З. Почему вы приводите мужчин? Как вам не стыдно?
Зорина : Врет, никого я не вожу. А он меня третьего дня ошпарил кипятком.
Зорин : Врешь! Я нечаянно плеснул.
Зорина : Нет, нарочно!
Н.З. Наденька?
Надя , спокойно, наливая в чай молоко: – Чего там, конечно, нарочно. Взял да и плеснул.
Н.З. Вот видите, что ребенок говорит? И на какие только деньги вы пьете?
Зорин , угрюмо: На свои.
Наденька , наливая чай в блюдце, откликается по собственному почину:
– Какие там свои. Дружка встретит, дружок его и угостит. Чего там…
Н.З. – Зориной: А вы по-прежнему обвешиваете покупателей?
Зорина : И совсем я не обвешиваю. Это я в том магазине обвешивала, а здесь фрукты-овощи, чего тут обвешивать.
Н.З. А домой фрукты таскаете?
– Не таскаю.
Н.З. Наденька?
Наденька не отвечает. Тянет чай из блюдца и молчит.
(Курляндская ул., д.27).
Заседание комиссии по делам несовершеннолетних
(13 января 1962 года)
Небольшая комната в райисполкоме набита людьми: представители гороно, милиции, общественности.
Председатель – Лидия Ивановна Павлова.
Перед комиссией Петя Борисов – четырнадцати лет. Мать – швея в детской больнице. Отчим – старший лаборант в морском инженерном училище.
Поднимается оперуполномоченный милиции : Борисов Петр учится в седьмом классе. Летом на даче, гуляя в лесу, нашел ржавый револьвер. Почистил его, привел в боевую готовность. Выстрелил. Зимой хранил револьвер под шкафом. Второе нарушение имело место в школе: из незапертого шкафа взял соляную кислоту и во время перемены выплеснул на ученицу. Привел в негодность одежду и причинил легкое телесное повреждение. Дома ведет себя неважно: на лестницах бьет лампочки. Уроков не готовит.
Председатель, Лидия Ивановна : Ну, теперь послушаем Бориса. Борис, говори, как ты дошел до жизни такой. Ну, Борис!
– Я – Петя.
– Это неважно! Говори, Петр!
Петя что-то очень тихо бормочет – слов разобрать нельзя.
– Ты лучше скажи, зачем ты взял кислоту?
– Сводить чернила.
– Образно говоря, хотел подчистить дневник?
– Да.
– Так. Хорош, нечего сказать! Ну, теперь послушаем твою маму. Что вы можете сказать, гражданка Борисова?
Мать (личико востренькое, носик птичий, лоб большой, но не умный): Я его воспитывала. Я его наказывала и ругала. Я ему говорила: Петя, учись, Петя, иди в кружки, Петя, не хулигань. Карманы проверяла, но ничего такого не находила. Муж мой ему отчим и когда трезвый – тоже воспитывает, а когда пьяный, то стыдно сказать, какими цитатами выражается.
– Так. Теперь послушаем отца. Пожалуйста, товарищ отец!
Отчим : Помимо этого у меня еще дети есть, дочь тридцати лет и сын двадцати четырех. Это мои личные дети. Но я не разделяю – чужой или родной. Старших я не мог толком воспитывать из-за войны. А этот был при мне. Но как его воспитывать, если мать его прикрывает?
Купила ему часы, фотоаппарат, лыжи, коньки, а за какие такие заслуги? Ведь учится плохо. Ну, думаю, не пощажу своим здоровьем и буду летом с ним заниматься. Какое! Мать отправила его на дачу. Там совершается факт выстрела. Зная мой крутой нрав, жена от меня этот факт скрыла. В отношении последнего поступка с соляной кислотой, то это, конечно, безобразие. В отношении учебы видим его явное нежелание. Это направление у него явно выработалось. Ну, думаю, в зимние каникулы я с тобой позаймусь. Какое! Шесть раз на елке, два раза в театре, на катке – несчетно! Это уж мать позаботилась. Это тоже до некоторой степени фактор, но я его любил до прошлого года, пускай он подтвердит. Ну, верно, факт, что я бываю пьян. Не часто, но бываю. Будучи пьяным, у меня появляется придирчивость, не скрою. Я тогда придираюсь и требую. Но я ведь пришел в семью, когда ему было два года. И я не отказываюсь, что я ему самый родной отец.
Лидия Ивановна : Расскажи Борис, как ты оцениваешь свое поведение. Исходя из этого будем принимать решение. Думай скорей, не задерживай! Смотри мне в глаза! Это тебе не шалости то, что ты сделал! Гляди в глаза, говорят! Не притупляй свой взгляд! Герой! Оружие носил, соляной кислотой плескался! А комиссии не отвечаешь! Смотрите, молчит. Дошло до холодного оружия, а мужества, чтоб сказать – "да, я был гадким, плохим", у тебя нет. Ну, говори же!
Петя (тихо). Я исправлюсь.
– С кем дружить будешь? Смотри, дружи с тем, кого тебе посоветуют учителя. К концу четверти, Борис…
– Я Петя.
– Это не имеет значения. Пусть Петя – так вот, к концу четверти ты исправишь свои отметки?
– Да.
– Станешь искренним?
– Да.
– Мужественным?
– Да…
– Так вот, Борис…
– Он Петя!
– Так вот, Петя, ты взял из шкафа соляную кислоту. Говоря образно, ты украл ее. Между тем мы идем к коммунизму. В библиотеках у нас открытый доступ к полкам. У нас принят моральный кодекс, подумай об этом, Боря!
– Я – Петя!
– Пусть Петя. Одумайся! Посмотри мне в глаза! В трамваях и троллейбусах у нас нет кондукторов, а ты, Борис, что делаешь? Если ты себя не исправишь, то будет плохо! Мы будем осуществлять контроль над твоим воспитанием, и твоим родителям мы подскажем, как тебя воспитывать. Запомни это, Борис! Мы выносим тебе предостережение, а также испытательный срок.
Ну а вы, родители, выглядите не в том плане, в каком нужно. Ваша семья готовит моральных калек. Он – уже моральный калека. Предлагаю оштрафовать родителей на 10 рублей и сообщить на работу. Кто против?
Принято единогласно!
Введите следующего!
* * *
Входит Олег Грибов со своей матерью. Мать в модной сиреневой кофточке, на плечах голубой шарф. Рот полон золотых зубов, лицо гладкое – и вообще про таких говорят – гладкая. На руке обручальное кольцо. Мальчишка явился сюда прямиком из самого плохого фельетона Шатуновского: брюки дудочкой, ворот небрежно расстегнут, держится развязно, отвечает нелепо. Во рту тоже блестит золотой зуб.
Оперуполномоченный милиции докладывает:
– В августе этому оболтусу будет восемнадцать. Мать у него продавщица в специализированном военном магазине. Отца нет, отчим – шофер такси. Кончил ремесленное училище, электромонтер, с работы был уволен за прогул. Устроился в ремонтно-строительную контору, но и там прогуливал, предпочитал проводить время на голубятне. Он – праздношатающийся, тунеядец и бездельник. Мать и отчим бессильны на него повлиять. Мы его вызывали, направляли, устраивали. Но толку нет, и нет, и нет!
Лидия Ивановна : Отвечай, почему не работаешь?
Олег : А чего, чего? Куда ни придешь, всюду отказ.
– А почему ты прогулял?
– А чего?.. погода была хорошая… Лето. Все едут за город…
(Чистый Митрофанушка. Глупейшая улыбка, нелепая, развязная манера, говорит в нос, с усмешкой.)
– Ну, а на другой работе заставили бетон долбить, пылища, в глаза летит. Ну, я и не стал ходить… Прихожу через месяц – меня уже уволили по статье 47-Б.
Члены комиссии наперебой: Загнать его в тайгу! К поморам! Туда, где пыль! Грязь!
Кто-то спрашивает: А почему у тебя зуб золотой?
– Мать вставила.
– Гражданка Грибова, зачем вы ему вставили золотой зуб?
– Из прынципа.
– Это как же?
– Муж утащил мое кольцо, а я на его кольцо понавставляла зубов – прынципиально.
– Ну, а что вы скажете насчет своего сына?
– Если можно было бы его убить, я бы его убила. Вот и всё, что я могу сказать.
Наступает тишина. Все несколько подавлены таким заявлением.
Слово берет зам. председателя домового комитета – краснолицый, апоплексического вида седой человек, грузный, говорит с одышкой:
– С Грибовым мы вплотную занялись с апреля месяца. Мы ему всё разъяснили, и он вроде бы очухался. Наведались к нему, смотрим – он в кровати с девушкой. Правда, кровать застелена и оба они одетые, однако с девушкой.
Начинается шум:
– Безобразие!
– С таких-то лет!
На лице Олега по-прежнему нелепая улыбка. Мне становится тошно, и я украдкой поглядываю на часы – удрать бы, что ли.
– Как зовут твою девушку?
– Надя.
– А фамилия!
– Не скажу!
Вот тут я подняла ухо. И поглядела на Олега. Улыбку словно смыло.
– То есть как это не скажешь? Сейчас же говори! Мы сообщим куда надо про такую девушку. Сейчас же говори!
– Не буду я ее впутывать.
– Говори сейчас же!
– Не скажу!
(Отвечает без улыбки, спокойно, серьезно.)
– Э, – говорит работник милиции – толстогубый и толстощекий, – на лестнице какая-то деваха стоит – не она ли? Сейчас приведу.
Он выходит. Я от всей души надеюсь, что девушка убежит, не войдет. Но вот открывается дверь, и толстогубый вводит девушку – хорошенькую, с челочкой. На голове пушистый лиловый шарфик.
– Чем же это вы занимаетесь наедине с молодым человеком, а? Не стыдно?
Крепко сжав губы, девушка молчит.
– Вот сообщим вашим родителям, тогда узнаете! Как вас зовут?
– Надя, – отвечает она спокойно.
– Фамилия?
– Кузнецова.
– Где работаете?
– На заводе…
– Адрес, где живете?
– Ул. Моисеенко, д. 8б, кв. 42.
– И не стыдно вам с тунеядцем водиться?
Молчит.
– Ну, уж раз вы дружите, почему не уговорите его работать?
– Я хотела его устроить на завод, да не вышло, завод военный.
Что-то в ее спокойных ответах обезоруживает комиссию. Ее оставляют в покое и кидаются на мать:
– Вы же член партии? Куда вы смотрели? Золотые зубы вставляете, а на работу устроить не можете?
И вдруг мать кричит:
– Не буду я его устраивать! Не буду! Если б моя воля, я б его на дубу повесила! Мне надоело с ним возиться, я еще сама жить хочу!
И с горьким плачем выскакивает за дверь.
Олег : Зачем вы нападаете на мать? Ведь это я виноват, я не слушался. Она воспитывала меня как надо, а это я плохой, а вовсе не она.
И помолчав, добавляет:
– Ладно, чего там! Буду работать!
– Ну, смотри! Ждем тебя во вторник в 10 утра.
* * *
Во вторник в 10 утра я тоже прихожу в райисполком. Первая, кого я вижу на лестнице, – Надя. Оказывается, встала ни свет ни заря, поехала к Олегу, подняла его и привезла сюда к назначенному часу:
– Вы не знаете, он очень, очень хороший. Не курит, не пьет. Он две вещи на свете любит: читать и голубей. Он рос, как беспризорный. Мать его не обижала, но и не касалась. Отчим тоже не обижал. Но и не касался. Он с шести лет к голубям, как безумный, привязался. Ему только и свет в окошке, что голуби. Вот он идет!
Мы разговаривали втроем часа полтора, он поначалу мялся, отвечал односложно. Потом вдруг спросил:
– Вы "Звездный билет" читали?
– Читала.
– Понравилось?
– Очень.
И он тотчас заговорил так, будто мы век знакомы. Как будто услышал пароль. Я сказала, что ответы его на комиссии были нелепы ("лето, хорошая погода" и пр.)
– Никому неохота вставать в 7 часов, – говорю я.
Он откликается очень живо:
– Нет, есть такие, что ходят на работу как на праздник.
– Вот и вы найдите такую работу.
– Вот никак не найду.
– Послушайте, – говорю, – вот собаку можно научить – она будет поводырем у слепого, или поноску станет носить, или воров искать. А голуби? Можно их к делу пристроить?
– Нет, голуби – для радости.
И заговорил о голубях:
– Есть голубь – дурак дураком. На чужую будку садится. А есть такой, что скорее умрет, а на чужую будку не сядет. Один такой, его Арго звали, через океаны перелетал. Ах, какие есть голуби, если б вы знали.
* * *
Письмо от Нади
"Привет из Ленинграда. Здравствуйте, Фрида Абрамовна! Извините, что долго не писала, хоть я обещала написать сразу, как Олег устроится на работу.
Олег устроился на завод, правда, ездить на работу ему очень далеко. Не знаю, что дальше будет, но пока он работает.
Мы с Олегом часто ругаемся, но я хочу только одного, чтобы он не сбился с дороги. Одно только от него и надо, чтобы работал. Если до сентября не разругаемся и дальше будет с ним всё хорошо, то в сентябре пойдем в школу – я в 10-й, а он в 7-й. Надо закончить школу – мне и ему тоже. Хотя бы 7 классов иметь. Даже не знаю, что еще и написать. Если бы были вопросы, то на них легче отвечать. А так кончаю писать.
До свидания.
С приветом Надя.
Жду от вас хороших советов".