Простите, я сделаю логический прыжок… Так, возвращаясь к тому, что я хотел сказать… простите, я перескочу… Я хотел сказать, что вы назвали свой роман довольно нахально… Счастье, которое вы нарисовали – вполне умозрительно… Боже, как робко вы прошлись по целой куче вещей… Вы, в сущности, человек неталантливый… Простите. Я перескочу. Однажды Миша Шнейдер сказал мне одну любопытную вещь… Он сказал… В нашем кругу происходит одна любопытная вещь: у нас не жены, а переходящие кубки… Простите, я сделаю логический прыжок… Видите, Фрида, вы человек несомненно одаренный… Но если бы я писал на тему "Семейного счастья" настоящий роман, я женил бы Репина на Тане, Лешу на Марине, а Зимарева на Саше…
* * *
Попутчик:
– Женился я рано – и вот, начал по бабам бегать. Даже в другой город уехал и вроде бы про жену забыл. Ан, нет. Прошло пятнадцать лет, и я вернулся к ней. И сейчас мы очень хорошо живем.
– А жена, пока вас не было?..
– А что она, не человек, что ли?
* * *
В парикмахерской – клиенту:
– Вы на него внимания не обращайте, это мой муж.
* * *
Манекены с нездоровым цветом лица.
* * *
Строгая чистая комната, в которой нет места ни котенку, ни ребенку.
* * *
Загадка четырехлетнего Сережи:
– Что такое: было – и нет… (сон)
* * *
Больница. Дежурю у Веры Максимовны. На соседней кровати плачет парализованная старуха. Около нее дочка лет 35-ти:
– Ну, чего ты плачешь? Хочешь на другую койку? Думаешь, лучше тебе от этого будет? Только хуже. Температуру нагонишь. Всё выдумываешь чего-то. Ну тебя, в самом-то деле. Не всё тебе равно, где лежать? Кто это виноват, что тебе плохо? Не понесу я тебя. Что это я тебя понесу, я тебя грохну на пол. Этого ты добиваешься? Тебе всё не слава Богу. Еще плачет… Тоже мне… Хоть плачь, хоть кричи – лучшего-то не выплачешь. То ей, видите ли, не так. То ей, видите ли, тёмно. Чего бы тогда-то думала? Как маленькая, прямо я не знаю. Да замолчи ты, Христа ради. Ой, ей-богу, ну что такое…
* * *
Пустые, остановившиеся глаза.
Измученные губы.
* * *
Истошная мысль.
* * *
Вода. Паводок. Сын. Пасынок. Дочерица (не доченька, а дочерица, девица), падчерица. Между обедом и ужином был паужин – неполный ужин.
* * *
Маршак:
– Я не люблю, когда всё ясно. Я люблю, когда остается загадка. Пушкин оставил много загадок. И Леонардо оставил неразгаданную улыбку: думайте, мол, гадайте…
* * *
– Правда, что я тебе не родимый?
– И что ты говоришь? Вот ты болел, я с тобой столько возилась. Стала бы я с чужим столько возиться. (Успокоился, больше не спрашивал.)
* * *
Старая еврейка, нараспев:
– В какое трудное время мы попали жить…
* * *
Недоволен эпохой? Охай!
* * *
Спившимся надрывным голосом:
– Граждане! Я только что из тюрьмы! Через три дня иду в психическую больницу! Подайте! Спасибо, девушка! Спасибо, мамаша! Спасибо, граждане, добрые люди!
Тем же спившимся голосом на весь вагон:
– Самое дорогое на свете, это мамочка! Некоторые говорят, что жена! Неверно! Мать сама куска не съест, а ребенку отдаст. А жена сожрет, а про тебя не подумает!
Чуть погодя:
– И врагу не пожелаю получить шизофрению! Стать дурачком! Прощайте, граждане!
* * *
– Здоровье мое больное.
* * *
О грядущем не ведать, не ведать, не ведать. О прошедшем забыть и сегодня проспать; не любить, не читать; не грешить; не обедать; не учить и не спорить; не думать; не ждать. – И.М. [Дьяконов] .
* * *
Лицо, рябое от слез.
* * *
Высокий, прозрачный, холодный день. Голубая лыжня.
* * *
Голая пуля. Грохочущий ливень.
* * *
Кто это знает, кто это знает, об чем думает человек, когда он жизни себя решает? Вот повесился наш сосед. Ты спросишь – почему? Вот слушай. И пойми, если можешь.
У соседа у нашего, у Николая, жена и пятеро детей, а шестой уже отделился и живет в Векшине. Николай с женой жил не больно хорошо, однако, видишь, шестерых ребят прижил.
И вот заболела у Николая мать. А он, хоть и сам скоро дед, свою мать любил очень. Она у него в 26 лет вдовой осталась. Молодая, красивая, а замуж не вышла, чтобы сына отчим не обидел. Молодая, веселая, ее мужики вот как любили, но она всем – от ворот поворот. У меня, мол, сын, я про него думаю. И Николай это ценил.
Ну, когда мать заболела, Николай собрался к ней в больницу и говорит жене – дай, мол, мне два яйца и пол-литра молока. А жена ему: "Нет у нас ни яиц, ни молока". Ну, он вздохнул и пошел в больницу пустой. Навестил, вернулся, сел на кровать, снял сапоги и слышит ногой, что под кроватью корзина. Вытащил корзину, а там полно яиц. Крупные, белые, одно к одному. Тогда он пошел шарить по избе и что ты думаешь? Молоко нашел. Целый бидон. Тут он позвал детей и каждому дал по два яйца. А потом себе взял парочку и как шваркнет их об пол – разбил. Вот, мол, матери их пожалели…
Тут жена возьми и приди. Увидела скорлупки и как вскинется. Побежала в Векшино, привела старшего сына, и тот как почнет отца лупить. Жена Николаю глотку заткнула, а сын ему по зубам – хрясь! А потом под вздох – хрясь! И пока бил, всё зверел, зверел, а мать его подбодряет: бей, мол, бей, чего жалеть! Он добра не жалеет, и ты его не жалей!
Избили Николая. Он лежит – и вздохнуть не может. Сын ушел, дети спать легли, а он пошел в сарай и повесился…
* * *
Урок музыки.
– Я выкрикиваю слишком?
– Да. Выкрикиваешь. Эту тему в оркестре ведут четыре фагота, представляешь, какой густоты должен быть звук?
* * *
Он такой ленивый, что ему лень даже иметь черты лица. У него лицо постепенно превратилось в пятку.
* * *
В Ленинграде был Детский Университет. Маршак сказал Тихонову в 37-м году:
– Если со мной что-нибудь случится, возьми это дело в свои руки. Оно поэтом начато, поэтом будет и продолжено – это хорошее, святое дело…
Разговор был наедине.
Чуть спустя Мирошниченко сказал с трибуны:
– А Маршак государственное учреждение передает из рук в руки – какое у него на это право? И, значит, он знает за собой вину, если понимает, что его могут репрессировать.
Вот таким путем…
* * *
Если не просишь сочувствия, т. е. не жалуешься – люди страшно легко начинают думать, что тебе и так легко, без сочувствия.
* * *
Белые ночи и черные дни.
* * *
Беззвучно – как во сне. Без запаха, без цвета – как во сне.
* * *
И.М. [Дьяконов]: "Когда человек перестает интересоваться другими людьми и новыми стихами (если раньше любил!), это – грозный признак, это – начало конца".
* * *
Могу – помогу. Не могу – глазом не моргну.
* * *
"Дорогая редакция! В нашем классе очень много плохих ребят. Но всех хуже Толя Петрушкин.
Зоркий Глаз.
Писать больше нечего. Прошу пропустить мою заметку. А фамилию скройте. А то ребята узнают. С пионерским приветом!"
* * *
Без гитары ты не комплект.
* * *
– Что делать? Как на похоронах Сталина: разбегайся, а то задавят.
* * *
– Ты учитель и потому указываешь им путь по лестнице. И, конечно, не советуешь прыгать с десятого этажа. Между тем все лестницы ведут в тупик. Можно спастись только прыжком. Но можно и так: всю жизнь ходить по лестницам и коридорам и не замечать тупиков. И хорошо себя чувствовать. Да, можно и так. Но лучше воспитывать детей по мерке великого человека: полная свобода! Никаких иллюзий! Будут ходить как в башмаках на несколько номеров больше. И натрут мозоли. Но, может, дорастут до этой обуви.
А уж кто непременно должен уметь прыгать – это писатель. Прыгать с шансом 10/1, что разобьется. Бросаясь в водоворот, нельзя знать, хороший ли образец ты подаешь. Бросаешься, потому что не можешь иначе.
* * *
Знание – это яд. И человек не может спокойно жить с тем знанием, которое у него есть. Конечно, он может закрыть глаза. Но это уже давно не выход…
* * *
Мальчик семи лет:
– А я в школу больше не пойду. Ведь читать уже научился. И всё.
* * *
Кто едет верхом на тигре, с него не сойдет. [Французская пословица.]
* * *
В суде. Ждут решения суда. Говорят о подсудимом.
– Застал у жены и стукнул.
– О, доведись мне, я бы ему ноги повыдергивал…
– А он пьянствовал, муж-то. И по бабам бегал. Что же ей? Она взяла и сама об себе позаботилась.
– А зафиксировано это дело?
– Какое, то есть?
– Ну, что пил он и прочее.
– Нет, только сейчас, на суде выяснилось.
– А ведь какое дело: тот, которого у чужой жены застали, сам тоже женатый. Ох, я бы ему показал! Сам бы его стукнул и его жену ро́дную тоже привел бы, чтоб она от себя добавила.
– А самоуправствовать не положено. На всё закон есть.
– Закон – законом, а застанешь…
Парень. Слушает внимательно, молча. И вдруг задумчиво говорит:
– Вот женюсь и жену свою сразу повешу.
* * *
В доме у знакомых про гостя, который ел без передышки, Шура спросил меня потихоньку:
– А что он делает в свободное время?
* * *
Бешено блестя глазами, с упоением сообщила, что бросила курить и потолстела, стала делать зарядку, похудела, вырвала зуб, хочет вставить фарфоровый, а ей суют металлический…
* * *
200 книг Явича . Он сжег их – одну за другой, одну за другой.
* * *
– Денег совсем нет. Давай продадим черту душу.
– Он и так затоварился…
* * *
– Ох, какая здесь немыслимая красота. Теперь я понимаю, почему писатели и художники и другие ТОНКИЕ натуры хотят жить вне Москвы. Здесь им легче творить и создавать свои полотнища. Теперь я понимаю, почему Толстой Лев Николаевич говорил: "Вне своей Ясной Поляны я не могу творить и достигать". В этой части он был прав…
* * *
– Я – человек редкой душевной чистоты и прелести.
* * *
– Непонимание движет вперед науку. Вот Ньютон – не понимал, почему яблоко падает на землю. Посидел, подумал, понял. Теперь и мы понимаем. Но… упиваться непониманием не следует.
* * *
Жонглеры выбежали легкие, веселые, нарядные. Стали подкидывать мячи, кегли, обручи и… ронять их. Как будто их задача была – не поймать, а уронить. От сраму все пропадали и не знали, куда девать глаза. Поскольку это были ученики циркового училища, кто-то с надеждой сказал:
– Может быть, у них по общеобразовательным предметам отличные отметки?
* * *
– Любишь ли ты жизнь?
С глупым выражением:
– Да!
– А чего любить? Чего любить?
* * *
"У меня нет ни времени, ни сил касаться чуть-чуть. Или – только доверие, только уважение, только – сколько смогу – забота. Если бы вы стали поступать скверно, я бы горевала, но приняла бы это, как стихийное бедствие. И мне непонятно – как это – ссориться, мириться… Если человек – не твой, значит он исключается. И всё. И больше он никогда не включается.
Бывают и другие люди – тут может быть и лад, и ссоры, и расчет, но это не те люди, которые необходимы как элемент самой жизни и которые и есть жизнь, смысл ее".
* * *
10-летняя дочка – матери:
– Я все двойки исправила, так ты обрадовалась и совсем мне на шею села.
____________
Она же:
– Я тебе все задачи на каникулах решила, а ты…
* * *
– Нет ничего дороже детской ласки. (Помолчав, патетически добавляет.) Искренней детской ласки.
* * *
– Бюрократов надо жрать и выплевывать пуговицы.
– Я знаю. Но у меня нет зубов.
* * *
Голос человека, который посадил его.
* * *
Объявление на заборе в Малаховке: "Девочка лет семи ищет подругу".
* * *
Какой тоской душа ни сражена,
Быть стойким заставляют времена .
* * *
– Для меня асфальт кончился.
* * *
Ниже мы приводим письмо Ф.А. к писательнице А. Я. Бруштейн , ее близкому другу. Письмо находится в РГАЛИ, в фонде А. Я. Бруштейн.
12. II 1965 г.
Дорогой друг, милая моя Александра Яковлевна! Мы с Вами виделись в проклятые мартовские дни 63-го года. Верно. Очень помню их. Темные и беспросветные были денечки. Но у меня было еще одно свидание с Вами: 9 октября 1964 г. В большом, битком набитом, зале ЦДЛ. Я ненавижу юбилеи. Мне на них всегда безумно скучно. Но тут всё было по-иному. Я никогда не видела зала, который был так полон любовью. Так заряжен любовью. Зал, готовый взорваться от любви. А мне от любви к Вам всё время хотелось плакать.
Мы с Овадием Герцевичем пытались прорваться к Вам, когда всё кончилось. Но Вы нас просто не увидели – так устали и такое множество лиц было вокруг Вас.
Очень я Вас люблю и всегда помню.
Послезавтра будет месяц после операции. И больше двух месяцев, как я в больнице. Вы ведь знаете, это совсем особая страна – больница. И если мне еще суждено когда-нибудь сидеть за пиршественными столами, я никогда не забуду мысленно сказать: "За тех, кто в больнице!"
Как с желтухой у Михаила Сергеевича? Вот уж чего ему не надо, так не надо! Если будет у Вас свободная душа, напишите мне про него хоть несколько слов.
У меня есть читатель в Магадане, шофер. Я на днях получила от него письмо. Он рассказывает о разных своих горестях и добавляет: "Видно, мой асфальт кончился".
Так вот, я не знаю, кончился ли мой асфальт. Боюсь, что кончился. Но идти можно и по булыжнику и по незамощенной дороге, верно ведь? Ну вот, так держать! А пока меня лечат каким-то сильно-действующим заморским лекарством . Судя по тому, как оно лишает сил, оно, наверно, здорово полезное.
Целую Вас крепко, моя дорогая и любимая. <…>
Ваша Фрида.
Да, еще вот что хотела Вам сказать: рождение Гали и Саши – предусмотрительнейший поступок всей моей жизни. Они выхаживали меня неотступно, спокойно, твердо, мягко, толково и даже как-то весело. Я знаю, Вас это порадует.
Отрывок из повести Фриды Вигдоровой "Учитель"
От составителей
Это книга о Сергее Навашине, учителе, который, просидев пять лет, возвращается в 1955 г. из лагеря, едет по стране, встречая бывших учеников и многих-многих людей – как знакомых, так и тех, которых видит в первый раз. Ф.А. писала ее с конца 1963 г. до июня 1965 г. Повесть была задумана ею задолго до этого, замысел вынашивался годами и со временем претерпевал существенные изменения.
В повести большинство глав относится к 55-му году, но есть и воспоминания Навашина о прошлом. Начало публикуемой главы относится к 1949 г., т. е. действие в ней происходит за год до ареста героя.