***
Мы отдохнули очень хорошо. Была устроена торжественная церемония награждения Железными Крестами героев битвы на Донце. Генерал Рупп лично прибыл, чтобы вручить награды. Он командовал прославленной 97-й егерской дивизией, сформированной в Тироле. Среди этих солдат мы провели несколько незабываемых месяцев.
Мы получили все, о чем только могли мечтать. Дивизионный оркестр развлекал нас по утрам концертами, а вечером автобусы отвозили нас в кино.
Деревня была чистой, крестьяне мирными, небо золотым. Степь была украшена яркими цветами. Воздух гудел от песни миллионов трудолюбивых пчел. А высоко в небе звонко пели жаворонки.
Вдохновленные мыслями о предстоящем наступлении, мы носились верхом по степи, словно дикие казаки, вдыхая напоенный ароматами воздух. Лично я получил огромного пегого коричнево-белого коня, к которому было страшно подойти. Совершенно уверенный в будущем, я назвал его Кавказ. Он будет сопровождать меня, отважный зверь, и умрет там, пробитый двадцатью пулями в жарком бою.
Новости с фронтов вдохновляли.
Маршал Роммель загнал в ловушку и захватил 25 000 англичан в Тобруке. Его танки очистили побережье Ливии и прорвались к Эль-Аламейну. Мы ждали, столпившись вокруг полевой рации, бюллетеня, в котором будет объявлено о захвате Александрии.
Недалеко от нас немцы все туже стягивали кольцо вокруг Севастополя. Последний советский порт в Крыму был сильно укреплен, но его форты уничтожались один за другим авиацией и тяжелой артиллерией немцев.
Наконец город пал. В тот же вечер небо осветилось сотнями огней и все вокруг задрожало от рева моторов. Прославленная воздушная эскадра вернулась из-под Севастополя в наш сектор.
Прибыли пикировщики Геринга. Наступление было неизбежно.
***
Наш командир получил секретный приказ о том, что наступление начнется 9 июля.
Нам не пришлось ждать так долго, потому что случай ускорил операцию. В ночь с 6 на 7 июля немецкий патруль в секторе Славянска, проводивший поиск за линией фронта, был удивлен полным отсутствием активности противника. Они рискнули продвинуться подальше. Тишина казалась очень подозрительной. Один человек заглянул в блиндаж: он был пуст. Весь сектор был пуст. Русские исчезли, потихоньку снявшись с позиций.
Красных следовало догнать, поймать, навязать им бой и разгромить любой ценой. Иначе они подготовят нам ловушку.
Приказ двинуться дальше и атаковать был немедленно отдан всем дивизиям. Вечером 7 июля 1942 года валлонский легион двинулся вместе с целой армией юго-восточного фронта. Он остановится на пороге Азии у подножия Эльбруса.
Глава 4
На Кавказ пешком
Месяцы летнего наступления 1942 года были самым восхитительным временем во всей войне против Советского Союза.
Юг! Его потрясающие фрукты, его субтропическая растительность, его африканская жара, его огромные искрящиеся реки!
Каждый из нас верил, что в конце этого фантастического пути нас ждет победа. Красные даже не осмеливались появиться у нас на пути. Они драпали. И вот сотни тысяч солдат устремились в безумную погоню за ними.
К утру 8 июля наш легион прошел Славянск и вышел к парку, расположенному восточнее города. Гигантские деревья накрывали своей тенью развалины некогда роскошных зданий - бывших императорских дворцов. В их залах валялись туши лошадей, убитых большевиками, и груды сухого лошадиного помета.
Река Донец протекала юго-восточнее Славянска, и немецкие саперы уже натягивали тросы через нее и готовили паромную переправу.
На следующий день мы взобрались на холмы на правом берегу реки, с которых русские могли бы помешать нашей переправе. Их блиндажи были врезаны вглубь меловых холмов, сверкание которых просто слепило глаза. Эти позиции были построены очень умело, они господствовали над всеми подходами к реке и были окружены густой сетью проволочных заграждений.
Красные даже не забрали свое оружие и не взорвали ни одного укрытия. По какой-то загадочной причине они просто бросили позиции.
К наступлению ночи мы спустились на берег Донца, однако нам пришлось пропустить другие части, переправлявшиеся первыми.
***
Мы терпеливо ждали два дня и две ночи. Конвои с боеприпасами для танковых колонн были посланы вперед нас.
Паромы составляли, связывая вместе по полдюжины резиновых лодок и укладывая поверх доски. С одного берега на другой были протянуты тросы, и солдаты тащили паромы вдоль них.
Это было по-настоящему удивительное зрелище. Охваченные паникой мулы и лошади часто падали в воду между лодками, после этого приходилось обрезать тросы, так как животные начинали дико биться, выпучив глаза. Получив свободу, они плыли к противоположному берегу и добирались до него раньше паромов, громко фыркая. Их глаза радостно сверкали.
Песчаные откосы на другом берегу Донца делали высадку очень сложной. Вытаскивать машины на вершину откоса приходилось с помощью тракторов.
Мы установили наши небольшие палатки на травке и философически ждали, пока придет наш черед, развлекаясь ловлей рыбы, которая беззаботно плескалась в реке.
По прошествии двух дней, однако, мы начали беспокоиться, так как у нашей дивизии возникла реальная перспектива занять главный маршрут в нескольких километрах выше по Донцу. Время шло. Я отправился на другой берег реки, чтобы подготовить расположение в 7 километрах выше паромной переправы. Но то, что я увидел, меня ужаснуло. Грунтовая дорога просто исчезла! Сотни танков, грузовиков и повозок перепахали песчаную почву на глубину чуть ли не до метра. Танку, на котором я ехал, потребовалось несколько часов, чтобы преодолеть это расстояние, он то и дело вязнул в песке, с огромным трудом освобождался, чтобы продвинуться еще немного вперед. Песок был настолько мелким, что, ступив на него, человек немедленно погружался по колено.
Мы тащили несколько тяжело груженных повозок и маленьких железных тележек, на которых громоздились ящики с боеприпасами и стояли пулеметы.
Я нашел место для расквартирования, а потом стал ждать на краю деревни у перекрестка дорог. Я простоял на часах ровно 51 час и смертельно устал. В конце концов я уверился, что батальон просто сбился с дороги или вообще двинулся в другом направлении. Ему потребовалось два дня и две ночи, чтобы протащить свои машины через песчаную трясину, но боеприпасы пришлось нести на руках, ящик за ящиком.
Наконец мы выбрались на главную дорогу и сумели преодолеть целых 20 километров в колоссальном облаке пыли, которое подняли тысячи грузовиков, бензовозов и разномастных повозок всех видов. Наконец, измученные до предела, покрытые липким потом и грязные, ближе к вечеру мы остановились, и тут стало ясно, что мы отстаем от графика на три дня.
В шесть часов вечера мы снова двинулись в путь.
***
Целые две недели мы гнались за собственной дивизией.
Мы двигались по ночам по холмистой степи, покрытой голубыми цветами высотой по пояс, которые в лунном свете походили на белые камелии. Наконец мы пришли к нескольким мелким речкам, струящимся между сожженными избами. Русские взорвали все мосты, и нам пришлось несколько километров тащиться по прибрежным меловым долинам, сражаясь с липкой грязью, которая заставляла людей и лошадей исполнять какой-то дикий вальс.
Мы не заходили в избы - грязные, противные домишки, полные жужжащих мух. Мы спали на крошечных участках твердой почвы, завернувшись в одеяла.
Вскоре мы окончательно перешли на ночные марши, останавливаясь на отдых только в середине дня, когда температура на солнце доходила до 55 градусов. Мы растягивались в тени деревьев, окружающих фермы, прикрыв лицо противомоскитной сеткой и сунув руки в карманы, а вокруг в пыли дремали крошечные цыплята.
***
Мы проезжали мимо длинных рядов цехов, зловеще выглядящих жилых бараков, партийных зданий, засыпанных обрывками документов и обломками бюстов партийных боссов.
Согласно своей обычной тактике большевики уничтожали все промышленное оборудование, и, что особенно нас удивило, все это было сделано заранее и предусмотрительно. Железнодорожные рельсы были перерезаны через каждые десять метров. Судя по всему, красные провели эти колоссальные подрывные работы задолго до того, как немецкие войска подошли к Воронежу.
Самым эффектным признаком этой разрушительной работы стали пожары в угольных шахтах. Огромные груды угля и шлака высотой чуть ли не в сорок метров пылали сутками, бросая вокруг малиновые и синие отблески. Если учесть еще и палящее солнце, эти пожары создавали просто адскую жару.
И в то же самое время мы не могли обойти их, так как вся местность вокруг была густо усеяна минами. Повсюду валялась рваная упряжь, изуродованные туши животных, серо-зеленые, усыпанные копошащимися червями, - все ясно показывало, какая страшная смерть ждет неосторожного. Наши лошади, увязая в песке по самые бабки, беспомощно барахтались, пытаясь найти опору, и фыркали. Некоторые из них, окончательно выбившись из сил, умирали стоя, шкура буквально дымилась, а глаза выкатывались из орбит.
Все было безнадежно - мы могли исходить кровавым потом, спать считаные минуты или не спать вообще, ночью ехать по степи, проноситься вихрем через пылающие заводские районы, форсировать реки и перебираться через овраги! Мы прошли сотни километров, покинули Украину, вошли в большую излучину Дона прямо напротив Сталинграда. Но наша пехотная дивизия все равно мчалась быстрее нас! Теперь мы отставали от нее уже на пять дней!
Мы получили одновременно два сообщения. Первое: наша дивизия повернула на юго-запад, чтобы участвовать в очередном штурме Ростова; второе: если мы не присоединимся к ней в ближайшее время, командование армейского корпуса попросят освободиться от нас, как от ненужного груза. Мы решили, что дивизия просто зазналась и решила, что мы желаем примазаться к ее славе. Мы бросились вперед сломя голову и примчались к Донцу, внушительному Донцу в том самом месте, где он впадает в Дон у Каменца.
Нам еще предстояло проделать 70 километров, чтобы догнать 97-ю дивизию, которой мы были приданы. Мы проделали их за один день.
Но Ростов пал как раз в этот самый день. 97-я дивизия получила приказ немедленно идти назад вдоль Дона, поэтому мы едва выкроили время побриться. Мы двинулись дальше, опять измеряя бескрайнюю выжженную степь.
Форсирование Дона
Триумфальный марш армий Рейха на Сталинград и Кавказ был результатом сверхчеловеческих усилий, но в результате наш оптимизм снова вспыхнул, точно порох.
Земли между Донцом и Доном, между Доном и Кубанью раскрыли перед нами такие красоты, что в глубинах души сама собой рождалась ликующая песня. Мы делали от 30 до 35 километров пешком за ночь. Марши были утомительными, так как нам приходилось идти по сыпучему песку или пыльной дороге двумя или тремя параллельными колоннами, которые каждую минуту рисковали врезаться друг в друга. Мы двигались вперед со скоростью велосипеда. Темнота не мешала тысячам солдат собираться возле узких мостов, поспешно наведенных через реки. Мы проваливались в дыры. Наши повозки переворачивались. Иногда грузовик или танк сбивали лошадь, которая гибла с отчаянным ржанием.
Но на рассвете начинались новые испытания.
Примерно в 01.30 на востоке появлялись бледно-зеленые и бледно-золотые лучи, нежные, словно шелк. Они поднимались из-за горизонта, пересекали небо и постепенно растекались, превращаясь в потрясающие зеленые, оранжевые, розовые полотнища, плавно колышущиеся в небе.
Мы видели, как пробуждаются фантастические поля подсолнухов. Эти гигантские маргаритки высотой два метра имели золотые лепестки длиной с человеческий палец и коричневое ложе, усеянное тысячами семян. Такое поле растягивалось на несколько километров, и миллионы цветов поворачивались одновременно навстречу восходящему солнцу, словно черпали у него свою силу. Мы чувствовали, как в наши тела вливается таинственная природная сила, исходящая от земли, неба и огромного поля цветов. Небо становилось широким золотым полем. Земля также превращалась в золотое поле. Все было полно жизни, силы, радости и великолепия. Мы полной грудью вдыхали эти запахи, охотно пели песни нашей юности, наши мечты устремлялись навстречу солнцу!
Иногда безбрежные поля подсолнухов сменялись столь же безбрежными полями чертополоха. Это было нечто! Высокие стебли норовили выколоть глаза. Не наш смешной маленький чертополох, который только и может что испачкать да ужалить, а огромные колючие груши, растения высотой с лошадь, увенчанные розовыми и фиолетовыми цветами, ароматными и ломкими венчиками.
После того как мы пересекли поля подсолнухов, чертополохов и кукурузы, прямой и твердой, словно копье, в 09.00 мы прибыли в деревню, которая долгое время маячила у нас перед глазами. Там наши пехотинцы сразу разбрелись в разные стороны, прячась от солнца.
Деревни на Дону были зажиточными. Избы гораздо более комфортабельные, чем те, что мы видели на Донце, в них три или четыре обставленные комнаты, можно увидеть буфет с посудой, старые резные блюда.
Каждое хозяйство имело несколько кур, пару коров, большие поля, засеянные пшеницей. Все это было изъято у колхозов. Вокруг их обветшавших контор стояли плуги, стогометатели, молотилки и косилки. Эту картину мы видели в каждом ярмарочном городке. Крестьяне мстили режиму, они опустошали хлева и птичники. Обобществленные поросята обретали свободу, подпрыгивая и визжа, они разбегались в разные стороны, обрадованные совершенно неожиданным праздником. Гуси радостно гоготали, а молодые индюшки курлыкали.
Туземцы принимали нас с неприкрытой радостью. Часто мы были первыми солдатами, вошедшими в деревню. Люди немедленно бежали в разные сараи, доставали иконы, спрятанные в укромных местах, и торжественно вешали их на глиняные стены, и слезы текли по их лицам.
Самым лучшим подарком для них был портрет Гитлера. Очень часто его сразу вешали рядом с иконами.
Они даже помещали его между фотографиями своих детей, одетых в форму Красной Армии с красными звездами на пилотках.
Такое непривычное сочетание им казалось совершенно естественным. Они очень любили своих мальчиков. Они также любили Гитлера за то, что он освободил их деревню. В крестьянах мирно уживались эти две любви.
Войскам был отдан строгий приказ вести себя по-дружески с этим населением. В 1941 году немцы верили, что каждый русский является большевиком. На личном опыте они убедились, что мужики, которых грабили и угнетали большевики, не заражены этой отравой.
Они были, вероятно, самыми миролюбивыми людьми на всей земле, добродушными и гостеприимными. Они хотели одного - работать, жить с семьей и не исполнять никакой казенной службы. Немецкое высшее руководство наконец сумело уловить разницу между крестьянским населением Европейской России, таким простым и наивным, и большевистскими бандитами и полицаями из Москвы. Даже малейшие оскорбления немедленно прекратились, и далее не было более хороших друзей у немецких солдат, чем старый дед или мамка.
Бессмысленно было спрашивать крестьян о чем-либо. Они сами вели нас в курятник. Они сами предлагали нам своих цыплят, картошку и жирных гусей. У них имелся густой мед, сладкий и приторно пахнущий ароматами гигантских цветов, растущих в степи окрест. Для жадных на деликатесы гурманов имелись вишневые сады, где мы проводили целые часы, объедаясь спелыми вишнями и черешней, которая истекала сладким соком.
Мы спали по несколько часов. Солнце быстро восстанавливало потерянную энергию. Старая мамка приносила большой глиняный кувшин, полный свежайшего холодного молока. Она проводила нас к порогу своего погреба, находящегося в 10 метрах от дома, и приоткрыла крышку люка. Мы спустились по лестнице вниз, в холодное помещение, похожее на колодец, где можно было хранить любые продукты, так как это был естественный холодильник.
Печь находилась рядом с дверью, поэтому изба с ее маленькими закрытыми окошками и низкой крышей могла оставаться холодной. Мы ели во дворе, сидя в тени тополя или акаций. Нам помогали местные женщины, приносившие массу еды, они даже помогали нам ощипывать и жарить птицу.
Наши солдаты после утомительных ночных маршей восстанавливали силы, устраивая пиршества, подобные тем, что рисовал Брейгель. Недаром они были мужчинами из страны ярмарок. Солдаты могли проглотить колоссальное количество пищи. Я знал одного, который на завтрак регулярно съедал килограмм ветчины. Я лично видел двух других, которые за три дня слопали более 20 цыплят, оставив только пучки перьев. Многие могли за один присест на завтрак съесть целого гуся. Один из моих молодых офицеров однажды утром набил брюхо, засунув тридцать вареных яиц.
Они заливали эти утренние трапезы кувшинами молока, затем снова засыпали со вздувшимися животами, расстегнув мундиры. Это сильно напоминало картины старых фламандских живописцев.
В сумерках, перед тем как мы отправлялись в путь, наши хозяева выдавали нам несколько огромных котлов вареной картошки, связки редиски и корзины свежих овощей.
Крестьяне провожали нас до окраины деревни, настолько они были поражены нашим аппетитом и нашей добротой.
За все время нашего наступления мы не имели ни одного серьезного инцидента. Нас всюду встречали, как родных. Не зная, как с нами попрощаться, эти добрые люди часто благословляли нас. Защищенные от зла этими благословениями, произнесенными от чистого сердца, мы двигались дальше по бескрайним полям подсолнуха, совершенно счастливые.