"Последние годы XV века – время наибольшего успеха той придворно-политической группы, которая была связана с ересью. Победа сторонников Елены и Дмитрия над Софией и Василием была ознаменована внушительной демонстрацией. Зимой 1498 года Дмитрий Иванович в Успенском соборе в присутствии деда (которому по этому случаю несколько раз именовали "царем"), митрополита и почти всех русских епископов (исключая Геннадия новгородского) был торжественно венчан шапкой Мономаха – эмблемой, которая до этого ни разу не фигурировала в истории, но которой с этого момента суждено было стать символом московского самодержавия.
Венчание Дмитрия шапкой Мономаха, демонстрировавшее могущество самодержавной власти, совпало с другим важным мероприятием по укреплению централизованного государства: в конце 1497 – начале 1498 годов вошел в силу первый общерусский правовой кодекс, созданный после "Русской правды" – "Судебник" Ивана III" [Прим. 32] (46).
Именно после этого было создано "Сказание о князьях владимирских", говорящее о венчании "мономаховым венцом" русских князей как продолжателей цезарского рода [Прим. 33].
"Возникнув уже в 1484–1486 московский кружок еретиков достиг наибольшего влияния в 90-х годах. Участие в ереси близких к великому князю лиц, знакомство с нею самого князя, подозрительная роль митрополита Зосимы (до 1494 года) – все это делало еретический кружок в те годы большой силой в Москве. Мы обладаем сведениями о связи этого кружка с политической борьбой того времени, – с борьбой за власть при дворе Ивана III. Мы уже знаем, что в состав еретического кружка входила сноха великого князя Елена Стефановна, вдова старшего сына Ивана III Ивана Ивановича. Поскольку Иван Иванович (умерший в 1490 году) носил титул великого князя и был соправителем отца, оставшийся после него сын Дмитрий мог считаться законным наследником престола. Но у Дмитрия был соперник – его дядя, второй сын Ивана III Василий. Оба претендента были в 90-х годах еще достаточно юны; активную роль в борьбе за престол играли их сторонники и матери – Елена Стефановна и Софья Палеолог [Прим. 34].
В 1497 году тайная борьба за власть перешла в открытую. Зная, что Иван III склоняется к признанию наследником внука, сторонники Софии и Василия устроили заговор. Обстоятельства этого заговора, тщательно затемненные в летописях времени Василия III и Ивана IV (эти записи говорят не о заговоре, а о несправедливой опале Ивана III на жену и сына "по дьяволю действу и лихих людей совету"), известны нам благодаря случайно сохранившемуся отрывку летописи конца княжения Ивана III. Из этого отрывка мы узнаем, что сторонники Василия решили воздействовать на великого князя силой: Василий должен был решительно порвать с отцом, "отъехать от него", захватить Вологду и Белоозеро и ограбить там великокняжескую казну. Заговор не удался: узнав о нем заранее, Иван III казнил участников заговора – Елизарова-Гусева, Скрябина-Травина, Поярка, князя Палецкого и других, сына и жену подверг опале, а Дмитрия торжественно короновал" (46).
4 февраля 1498 года в Москве впервые состоялась коронация внука Ивана III Дмитрия Ивановича.
"Нижеследующее описание, которое я достал не так-то легко, наглядно изобразит тебе обряд, коим венчаются на царство государи московские. Этот обряд применен был великим князем Иваном Васильевичем, когда он, как я упоминал уже раньше, ставил внука своего Дмитрия великим князем и монархом Руссии.
Посреди храма Пресвятой Девы воздвигается помост, на котором помещают три седалища, т. е. для деда, внука и митрополита. Точно так же ставят особого рода возвышение, называемое у них налоем, на котором полагают княжескую шапку и бармы, т. е. княжеское украшение. Затем к назначенному времени являются облаченные в торжественное одеяние митрополит, архиепископы, епископы, архимандриты, игумены и весь духовный собор. При входе великого князя с внуком в храм дьяконы поют, по обычаю, "Многая лета" одному только великому князю Ивану. После этого митрополит со всем клиром начинает петь молебен Пресвятой Деве и святому Петру-исповеднику, которого они, согласно своему обычаю, именуют чудотворцем. По окончании молебна митрополит, великий князь и внук восходят на дощатый помост, и первые двое садятся на поставленные там седалища, а внук меж тем останавливается у края помоста. Наконец великий князь начинает говорить так: "Отче митрополит, по божественной воле, по древлему и соблюденносу доселе великими князьями, нашими предками, обычаю, великие князья-отцы назначали своим сыновьям-первенцам великое княжение, и как по их примеру родитель мой великий князь при себе благословил меня великим княжением, так и я при всех благословил великим княжением первенца моего Ивана. Но как по воле Божией случилось, что оный сын мой скончался, оставив по себе единородного Дмитрия, которого Бог даровал мне вместо моего сына, то я равно при всех благословляю его, ныне и после меня, великим княжением владимирским, новгородским и прочая, на которые я благословил и отца его".
После этого митрополит велит внуку приступить к назначенному ему месту, благословляет его крестом и велит диакону читать молитвы диаконов, а сам меж тем, сидя возле него и также наклонив голову, молится. По окончании этой молитвы митрополит велит двум архимандритам подать ему бармы, покрытые вместе с шапкою неким шелковым покровом (который они называют ширинкою). Затеи он передает их великому князю и знаменует внука крестом. Великий же князь возлагает их на внука. Потом митрополит говорит: "Мир всем". Наконец подает он великому князю княжескую шапку, принесенную по приказу митрополита двумя архимандритами. Затем, когда великий князь возлагал шапку на главу внука, его благословляли рукою сперва митрополит, а потом, подступая, архиепископ и епископы. Совершив это по чину, митрополит и великий князь приказывают внуку сесть с ними рядом и, помедлив немного, встают. Между тем, диакон начинает литанию: "Помилуй нас, Господи", именуя великого князя Ивана; другой хор в свою очередь упоминает про великого князя внука, Дмитрия, и иных по обычаю. По окончании сего митрополит, архиепископ, епископы и все собрание подходят по порядку к великим князьям и почтительно их поздравляют. Подходят и сыновья великого князя, кланяясь и поздравляя великого князя" (22).
В январе 1499 году Иван III фактически отстранил внука Дмитрия, хотя официально и считавшегося наследником, от управления страной [Прим. 35], ближайшие советники московского государя князья Патрикеевы и Ряполовские подверглись опале, а сын Ивана Василий Иванович 21 марта 1499 года стал великим князем – соправителем отца. Причин опалы Дмитрия, Ряполовских и Патрикеевых исторические источники не содержат [Прим. 36].
"В лето 7007 генваря князь великии велел поимати бояр своих, князя Ивана Юрьевича с детми, да князя Семена Ивановича Ряполовского; и велел казнити князя Семена Ивановича Ряполовского, отсекоша ему главу на реце Москве, пониже мосту, февраля 5, во вторник; а князя Ивана Юрьевича пожаловал от казни, отпустил его в чернцы к Троици, а сына его, князя Василия Ивановича Кривого, отпустил в монастырь в Кириллов на Белоозеро".
"Опала в январе 1499 года Ряполовского-Патрикеевых была так или иначе связана с внешнеполитическими делами, – известное замечание Ивана III о "высокоумничании" Ряполовского и Патрикеева имеют ввиду, несомненно, их дипломатическую деятельность: замечание это содержится в инструкции послам в Польшу и призывает этих вести себя "попригожу" и "поберечь себя", в отличие от С.И. Ряполовского и В.И. Патрикеева (участников более раннего посольства), которые "высокоумничали" (46).
В 90-е годы XV века именно С.И. Ряполовский, Патрикеевы и их окружение (Заболоцкие, дьяки Ф. Курицын, А. Майко) осуществляли курс политики Ивана III. Их падение означало поражение той политической линии, за осуществление которой боролись Ф. Курицын и его сподвижники.
"Непосредственная причина падения Ряполовского и Патрикеевых – крах политики умиротворения. Мирный договор 1494 года не принес решения больной проблемы русско-литовских отношений. Значительная часть русских и белорусских земель продолжала оставаться в пределах Великого княжества Литовского. Задача их воссоединения в едином государстве отвечала насущным интересам России. В таких условиях после 1495 года С.И. Ряполовский и Патрикеевы были фактически устранены от переговоров с князем Александром. Весь 1498 год, предшествовавший падению этих когда-то всесильных вельмож, наполнен русско-литовскими спорами, которые разрешились в конечном счете только новой войной. Таковы были обстоятельства, вызвавшие в 1499 году падение С.И. Ряполовского и патрикеевых и приход к власти Василия Ивановича" (34).
Интересную версию смены наследников привел К.В. Базилевич в своей работе "Внешняя политика Русского централизованного государства":
"Примирение Ивана III с Софьей и объявление сына Василия "великим князем" выходили за область семейных и династических интересов. Ссора Ивана III с матерью и родным братом литовской великой княгини (его дочери Елены. – А.А.) легко могла быть использована Александром Казимировичем и литовским панством во враждебных целях. Они могли это истолковать как слабость противника, раздираемого внутренними несогласиями, как доказательство несправедливости требований к своему зятю, осуждавшихся даже собственной супругой и сыном. Возможно, что этим в известной мере объясняется неуступчивость, проявленная в эти годы Александром Казимировичем в отношении исполнения условий брака. В этой обстановке наречение Василия Ивановича "великим князем", при одновременном существовании другого великого князя, Дмитрия, а также представление ему в "великое княжение" пограничных с Литвой Новгорода и Пскова должно было иметь больше внешнеполитическое, нежели внутреннее значение" (8).
В 1499–1500 годах по указу Ивана III московские отряды "ходили за Урал – на Югру" и Крайний Север Азии.
"Усиление в Москве интересов к восточным землям и народам в конце XV века было одним из результатов успешной борьбы с обломками Золотой Орды. Освоение московской властью Северного Поморья открывало пути в Зауралье на "великую реку Обь", на нижнем течении которой лежала известная еще новгородцам Югра (походы 1465, 1483 годов. – А.А.).
Следующий и, по-видимому, уже с наибольшими силами поход на Югру был предпринят в 1499–1500 годах. В нем участвовали ратные люди, набранные исключительно из северных уездов, знакомые с суровыми природными условиями и трудностями пути по безлюдным пространствам Заполярья.
Перейдя через Уральские горы – Камень, четырехтысячное русское войско во главе с воеводами Семеном Курбским, Петром Ушатым и Василием Гавриловым, достигнув Оби, двинулись вниз по течению реки. По рассказам, записанным Герберштейном от участников экспедиции, при устье Оби стояла "Золотая старуха". "Золотая баба, то есть Золотая старуха, – сообщает Герберштейн, – есть идол, находящийся при устье Оби, в области Обдоре, на более дальнем берегу. Рассказывают, или выражаясь вернее, баснословят, что этот идол "Золотая старуха" есть статуя, в виде некоей старухи, которая держит в утробе сына, и будто там уже опять виден еще ребенок, про которого говорят, что он ее внук. Кроме того, будто бы она там поставила некие инструменты, которые издают постоянный звук на подобие труб".
Область, обследованная экспедицией 1499–1500 годов, может быть приблизительно ограничена рекой Сосвой на юге и низовьями Оби, но лишь до впадения ее в море (Обскую губу) – на севере. По словам участников экспедиции, все народы, жившие в этом районе до "Золотой старухи", считались данниками великого князя.
Экспедиция 1499–1500 годов имела большое политическое и научное значение. Она выяснила полную возможность сообщения с бассейном реки Оби и покорения местного населения. В этом смысле она проложила пути, которыми пошло в XVI веке русское продвижение на восток от Урала. Вместе с тем, экспедиция собрала первые достоверные сведения о "Югорской земле" и внесла крупный вклад в состояние географических знаний о совершенно не обследованном ранее крайнем севере Азиатского континента" [Подробнее смотри: А. Андреев. Строгановы. История рода. X–XX века.] (8).
Усилению Московского государства способствовало и развитие внешней торговли, поощряемой Иваном Васильевичем III [Прим. 37].
"В конце XV века начинаются постоянные контакты Москвы с Закавказьем и Средней Азией. Весьма интересные и очень краткие сведения о прикаспийских странах находятся в известном сказании тверского купца Афанасия Никитина – "Хождение за три моря" (1466–1472 годы. – А.А.). Само путешествие Афанасия Никитина, исключительное по смелости, упорству, широким интересам и патриотическому чувству, стало возможным потому, что путь по Волге в Каспийское море был хорошо известен на Руси – Афанасий Никитин начинал свое путешествие в компании русских купцов, направлявшихся в Дербент.
Обычно торговые люди ради большей безопасности совершали поездки группами, присоединяясь к отправлявшимся или возвращавшимся посольствам. Хотя Афанасий Никитин ехал "милостью" тверского князя Михаила Борисовича, но ему потребовалось разрешение великого князя Ивана III "всея Руси". Купцы присоединились к московскому послу Василию Папину, который направлялся с кречетами от великого князя к Ширван-шаху Фаррух-Ясару вместе с его послом Асамбегом (Хасан-бек), возвращавшимся из Москвы. Однако присутствие послов не избавило караван от опасностей вооруженного нападения со стороны владельца Хаджи-Тархана (Астрахани) султана Касима. Люди последнего настигли караван в устье Волги, ограбили купцов и захватили четверых русских людей. Дальнейший путь до Дербента продолжали на двух судах: на большом плыл Хасан-бек с тезиками и десятью русскими; на другом, малом, находилось шесть москвичей и шесть тверичей. Малое судно было разбито бурей о берега, а высадившиеся с него люди – захвачены кайтакими (княжество Кайтак находилось к северу от Дербента). Благодаря заступничеству московского посла Василия Папина перед Ширван-шахом, захваченные кайтаками в плен русские торговые люди были освобождены, но имущество им не было возвращено. "и мы, – сообщает Афанасий Никитин, – заплакав да и разошлися кой куды: у кого что есть на Руси, и тот пошел на Русь; а кой должен, а тот пошел, куды его очи понесли, а иные остались в Шемахе, а иные пошли работать к Баке". Сам Афанасий Никитин через Мазендаран, Керман и Гурмыз отправился в далекую Индию, став одним из первых европейцев, описавших эту страну" (8).
В конце XV века были созданы постоянные пути сообщения в Московском государстве – ямская гоньба.
"С самых первых известий о регулярной ямской гоньбе (организованной системы сообщения, где заранее заготовленные подводы и лошади всегда на известных пунктах ждут требования и где существуют специальные лица, ведающие распорядок по этому делу), она представляется во многих отношениях устроенной по образцу татарских почт. Как и в Золотой Орде, гнали от перегона до перегона; как и там, на каждом перегоне специальные лица должны были заботиться о доставлении едущим лошадей, корма, проводников; как и там, порядок езды определялся особыми грамотами, которые назывались у нас подорожными грамотами; наконец, как и там, устанавливалось правило, что лицо, пользующееся подорожной, почитается едущим по приказанию государя, а следовательно, не должно быть ни в каком случае задерживаемо".
Сохранилась подорожная великого князя Ивана III, выданная в 1504 году толмачу Селе, везшему из Москвы посла Максимилианова Юстуса Кантингера:
"…чтобы есте давали по дорозе от Москвы до Волочка по ямом ямщиком, Селе толмачу, на Максимилианова на королева человека на Юдока на Кантингера две подводы простых, да третью подводу с телегою и с проводником, да тремя бы есте сокольником: Сенке, да Ивашку, да Гриде давали три-же подводы простых, а Селе бы есте толмачу давали две подводы простых, да третью подводу под корм с телегою и с проводником. А от Волочка мстою рекою до Новагорода по ямам ямощиком и всем людем без оманы чей кто ни буди, чтобы есте давали Селе толмачу суды и гребцов под них, и кормника, и под кречаты, и под их рухлядь, и под корм. А из Новагорода до Иванагорода по ямом ямощиком чтобы есте давали Селе толмачу на Юдока, на жида, и соколником, и самому Селе подводы простые и с теленами и с проводники под рухлядь и под корм по тому ж. А как поедет Селя и соколники, и до Москвы давали пять подвод от яму до яму; не издержав ни часу, по сей моей грамоте".
Время появления у нас первых ямов, то есть определенных пунктов, специальных станций для перемены лошадей, регулярная гоньба велись по различным дорогам при Иоанне III. Во-первых, до нас дошли несколько подорожных его времени; во-вторых, великий князь в духовной грамоте своей завещал детям: "А сын мой Василей в своем великом княженье держит ямы и подводы на дорогах по тем местам, где были ямы и подводы при мне. А дети мои Юрии с братьею по своим отчинам держат ямы и подводы на дорогах по тем местам, где были ямы и подводы по дорогах при мне. Известно также, что во времена Иоанна была особая должность ямского дьяка. Есть основания думать, что Иоанн III ставил учреждение ямов в свою личную заслугу. Мы заключаем это из рассмотрения его духовного завещания: где говорится о чем либо исстари существовавшем, употребляется выражение "по старине", а где говорится о чем-либо вновь заведенном, употребляется выражение "как было при мне".
По некоторым дорогам в известном расстоянии друг от друга были учреждены станции, называвшиеся ямами, имевшие значение пунктов, куда окрестное население должно было выставлять определенное количество подвод; сюда же населением доставлялся и корм. Если ям стоял на судоходной реке, то, во время судоходства, послов, гонцов и ездоков великого князя отпускали на судах, давая гребцов и кормчих. Каждым ямом заведывали ямщики; самую же гоньбу гнали те, чья очередь была доставлять на ямы подводы. Ям состоял из ямского двора, заключавшего в себе два-три избы, сенника и конюшни. Обыкновенно к ямскому двору прирезывалась пашня и земля под сенокос; земли эти отдавались ямщикам. Уже в 1489 году мы видим ямы от Москвы до Новгорода. В 1493 году была уже ямская дорога от Новгорода до псковского рубежа. В 1491 году были уже ямы от Москвы до Мурома, до Можайска, в 1502 году – до Серпухова, Калуги, Брянска, в 1503 году – до Воротынска и Новгорода-Северского" (26).
Весной 1500 года началась новая русско-литовская война. "В 1500 году к великому князю перешли в подданство князья Семен Иванович Бельский, Семен Иванович Можайский и Василий Иванович Шемякин, владевшие Бельском, Черниговом, Стародубом, Гомелем, Любечем, Рыльском и Новгород-Северским. Иван Васильевич принял их и послал к литовскому князю Телешева объявить ему об этом и сказать, чтобы он не вступался в отчины этих князей; в то же время Телешев должен был вручить Александру разметную грамоту. Таким образом между Москвой и Литвой – последовал полный разрыв" [Прим. 38] (100).
Решающее сражение произошло у города Алексина на притоке Тросны реках Селни и Ведроши.