Довел меня до такой степени, что я не смотря на свои старания бороться с нервами, доходил до того, что не знал, что со мной делается. Я чувствовал, что вот, вот, что то страшное может случиться со мной: я был подобен человеку стоящему и смотрящему на гигантскую движущуюся лаву-глыбу, которая вот, вот должна его стереть в порошок. Для меня это было смерти подобное чувство.
Сначала я не мог подняться со стула, уперив в него усталый взгляд немигающих глаз, смотрел на него, но его не видел. Туман все заволок. Отдохнув немного, встал и, и как пьяный поплелся к двери. Пот холодный покрывал чело и лицо и думалось: неужели это конец, неужели потеряна и последняя искорка надежды? О, как страшен отказ этого энкаведиста.
На улице свежий воздух дохнул мне в лицо. В глазах прояснилось и упорство мое снова заговорило: Нет, не сдаюсь! Какое то чувство внутри подбадривало меня: не сдавайся, не унывай и продолжай бороться, и я упорно продолжал.
В 1959 году в апреле месяце получаю от консула мой бланк - заграничный паспорт. Радости моей не было конца. Паспорт и даже, с наложенными на нем визами - английской и французской, какое счастье! Еду в Краснодар за советской визой на выезд из сов. союза. Илу к своему мучителю. Прошу наложить визу. Берет мой паспорт, вертит его в руках, как крыловская обезьяна очки и ничего не может понять, как будто бы, другого языка не знает, кроме русского. Прочитываю ему и кое как объясняю. Он, немного подумав, говорит: "Все хорошо, но эту бумаженку вы можете свободно выбросить, она ничего не стоит и я визу не наложу".
Как будто бы холодной водой окатил он меня. Неужели он прав и вправе все погубить, и все мои иллюзии - мыльный пузырь, который так легко лопнул? Неужели еще будут истязать меня, вытягивать жилы из живого, как это они умеют? Хотя это "страна чудес" - говорят. Набравшись сил, начал я с жаром доказывать, что эта бумажка и есть самый настоящий документ, что подтверждают и визы, наложенные английским и французским консулами.
Видя, что со мной он ничего не может сделать т. е. не может "застопорить", он наконец сдался, но визы не наложил, а взял мою "бумажку", как он сказал, с тем, что пошлет ее высшим властям и, если они ее признают, тогда он визу наложит. От души немного отлегло и я спокойно поехал в свою станицу, В станице и вообще, никто не верил в то, что меня выпустят, но я верил в мой возврат из СССР за границу, хотя были и такие минуты, когда моя вера была на грани сомнения, и думал: или будет или нет, но голос внутри всегда мне говорил: "Будет, будет!" Ожидая результата, я тоже не сидел сложа руки.
Писал их "богу" - Мыкыте и Ворошилову, заправилам сов. союза того времени, требуя, чтобы Никита в подтверждение своего обещания /английскому главному консулу/, выпустить в Австралию граждан, имеющих там своих родственников, выпустил бы и меня, тем паче, что я не являюсь гражданином СССР, а в Австралии тогда была моя жена и дочь.
Наконец в мае месяце приходит извещение явиться мне в Краснодар. Документ мой оформлен - наложили визу и в течении 10 дней я должен покинуть территорию СССР, из порта города Одессы.
Наспех покончив все свои дела, я беру железнодорожный билет до Одессы и по новой железнодорожной ветке по знаменитому "мостобрану", еду к Керченскому проливу. Замелькали родные места, хуторов и станиц. Поезд спешит на запад. Вот и г. Темрюк остался позади и Таманский полуостров принял нас в свое лоно.
Не прошло много времени и Керченский пролив раскинулся перед нами. А вот и паром Керченского пролива. Поезд наш разделили на две части и загнали в два больших парома, оборудованные на вид очень хорошо. Они напоминают два морских белых парохода.
Не замедлив, заработали винты моторов и две громадины направились к противоположному берегу, едва виднеющемуся с другой стороны. Громадные волны пролива, поразили меня своей величиной.
Напоминая валуны гор, они одна за другой налетают на паром, как будто стараясь его разбить и, разбившись, и обдав водой, даже, стоящих на палубе парома, уступают другим мчавшимся за ними. Волны не долго боролись с непрошенными гостями, нарушавшими их гармонию, бороздящими их свободные воды.
Берег начал быстро приближаться, идя к нам на встречу, и вот мы уже у причала. Паровозы зашипели, запыхтели вытягивая по рельсам на материк, разорванный на-двое, наш поезд. Соединили - и наш состав, уже целый, пополз через окраины Керчи, уже окутывающейся мраком, начинающейся крымской ночи. Ночь, завив в свою черную вуаль землю, даровала сладкий сон согретому щедрым солнышком Крыму. Все скрылось во мраке ночи и напрасно напрягающиеся глаза смотрели, стараясь увидеть старые знакомые места с времен войны, времен революции.
Таврия
Утро. Поля Таврии и Херсонщины меняются, как в калейдоскопе.
С жадностью впиваются глаза в старые глубокие канавы и рвы, где когда-то гуляли наши прадеды - Запорожцы, показывая свою удаль и тяжесть ударов своих шаблюк на головах врагов. Следов почти не осталось. Природа и рука человека постарались изменить, скрыть, сгладить и напрасно зоркий глаз старается найти, хотя, что либо от следов наших старых рыцарей - Запорожцев, боровшихся за свободу своего казачьего народа и веру православную с поработителями.
День прошел быстро и ночь вновь настигла нас в бегущем на запад поезде. Среди ночи пересадка на другой поезд и мы помчались к Одессе. Рассвет раскрыл перед нами предместья г. Одессы и, вскоре мы очутились на станции Одессы.
Автобусом проехал через город до гостиницы "Одесса" - в интурист. В Одессе я раньше не бывал, но по рассказам одесситов, представлял ее в более прекрасном виде. Видно, что прогресса в ней, с дореволюционного времени нет никакого. Все по старому, кроме властей. Есть разрушения, вероятно, еще от войны и до сих пор не исправленные, которые портят вид города.
Гостиница "Одесса", где расположен "интурист", стоит, как бы над кручей, круто спускающейся к берегам Черного моря. С нее открывается вид на бухту, пристань и вдали синеющее море, на котором редко появляются дымки уходящих или приходящих пароходов.
Море пустует. На водах залива, у пристани, стоит несколько грузовых пароходов, вероятно, поврежденных. На пристани жизни нет. Все пусто, кроме сторожей, не допускающих никого на пристань. В "интуристе" я взял кровать в общей комнате за 7 руб. в сутки и начал бегать, хлопотать в поисках инстанции, через которую я бы мог "выпрыгнуть" из "рая" советских социалистических республик, в мир чужой "капиталистический".
В моем деле мне понемногу помогал секретарь "интуриста", но моя беготня не дала мне ничего, кроме усталости к вечеру. Все было бесполезно. Я очутился в тупике. Возможно, что с намерением, чтобы осложнить мой выезд, дали мне порт Одессы. Ни один сов. пароход не идет в западную Европу, ни европейские пароходы /пассажирские/, никогда не приходят в советские порты. Другого выхода не было, как только попасть на какой либо грузовой пароход /иностранный/, случайно зашедший в советский порт. Такой случай подвернулся. Один французский грузовой пароход свернул за углем, о чем мне по секрету было сказано добродетелем, Я верил в то, что капитан этого парохода возмет меня и начал добиваться, чтобы мне говорить с капитаном. Пробегал я три дня оббивая пороги всех портовых учреждений и, конечно, никакого результата. Пропуска мне на вход на пристань не дали и так я не мог говорить с капитаном парохода.
Пароход ушел, а я разбитый душевно остался не зная, что мне, делать, но уже твердо знал, что из порта мне никогда не выехать.
Уже не было сил больше без толку бегать и упрашивать. Все бесполезно, а конец срока моей визе через два дня истекает и тогда, - прощай вольный мир, тебя мне больше никогда не увидеть.
Секретарь интуриста, видя мое безвыходное положение, посоветовал мне самолетом отправиться в Москву, продлить визу и оттуда самолетом лететь за границу. В городе беру билет. Еду на аэродром и в 12 часов 15 минут сажусь в самолет. Ждать пришлось не долго. Через десять минут мы готовы к полету. Пробуют - греть моторы. Малая передышка. Вновь заревели моторы и, почти незаметно, как стрекоза с расправленными крыльями наш самолет поплыл по дорожке, набирая скорость. Оторвался от земли и прощай Одесса.
Смотрю вниз. Черное море, действительно, показывается почти черным, покрытое белыми барашками. Ускользнуло и оно от наших глаз и картины украинской земли развернулись под нами в виде огромнейшей карты испещренной лесами, полями разных цветов и извилистыми черными лентами рек. Города и села с крохотными, в спичечную коробочку, домами.
Железные дороги, подобно протянутым черным ниткам, связывают их. Автострады бесконечными лентами протянулись через поля, леса, от села к селу от города к городу. Все внизу плывет навстречу и ускользает назад под нами. Смотрю с высоты и сердце от боли сжимается видя, как все это зажато окровавленными руками в объятьях красных палачей.
Москва
Так вот она, знаменитая Москва - столица с престолом диктатора, - вождем интернационального коммунизма. Колыбель пролетариата - угнетателя мирных народов, свободолюбивых, не жаждущих крови.
Пролетариата грабителя и уничтожителя, не только людей, но и всех достопримечательностей и исторических вещей Русского Народа.
Но как ты, хваленная и воспеваемая, бедно выглядишь! Несмотря на все славословия и восхваления о сверхплановых достижений, ты стоишь угрюмой со старыми потускневшими от времени домами и без заботы о них. Не вижу я радостного, веселого вида столицы.
Нет блеска, нет шума городского, как в городах свободного мира за границей. Пышности совершенно не видно, но убожество всюду сквозит. Все говорит о недостатках, об общей нищете, овладевшей богатую раньше страну. Народа на улицах не много. Пассажирских автомобилей очень мало. Трамваев и автобусов тоже не так много.
Подземное "метро" есть, я был в троих. Оборудование не плохое и сообщение довольно хорошее. Относительно торговых магазинов - бедность; их видно очень мало и они ужасно бедны. Недалеко от мавзолея есть знаменитый на весь СССР - "ГУМ" - государственный универсальный магазин. Побывал и в нем и разочаровался.
Далеко ему до дореволюционных магазинов и никак не сравнить с магазинами Майера и др. магазинами в Мельбурне в Австралии.
Невдалеке от "гума" приютился у кремлевской стены мавзолей коммунистических "святых" - Ленина и Сталина, заливших все русское государство народной кровью, уничтоживших миллионы добрых граждан и в конце концов выброшенного Сталина, как падаль, соперником Никитой Хрущевым.
Очередь в несколько сот душ - баб и подростков - русских паломников, пришедших поклониться, или просто посмотреть на спасителей от "старых кровавых угнетателей", которые не пролили и сотой части той крови, что пролили их вожди, ждали когда откроется дверь и начнется поклонение остаткам кровопийц. Побывал и я в музее Ленина. Я не знаю, почему они назвали музеем, эту выставку жалких картин. Он из себя ничего особенного не представляет. Настоящая скромная выставка не многочисленных картин из "завоевания революции" и некоторых пожитков Ленина: шинели и шлема, подаренных красноармейцами и еще какой то неважной чепухи.
В центре где я был и видел много церквей /в прошлом/, они в настоящее время превращены в склады, клубы и театры. Вместо снятых крестов, водрузили какие-то шесты-шпили. Невдалеке от мавзолея и сзади "ГУМа" /метров 200/ стоит нетронутая одна церковь, кажется собор Св. Василия. Эту единственную церковь, не разоренную, я видел, оставленную, вероятно, для очковтирательства иностранцам, желающим посетить мавзолей. Вот мол: "смотрите, а это же церковь, а злые языки говорят, что мы разорили все церкви и религию строго преследуем, все это ложь наших врагов".
Так вот, я отправился первым долгом в отделение виз и написал заявление. Заплатил 10 рублей и визу продлили на двое суток.
Иду в интурист. Получаю комнату за 45 рублей в сутки. Заказываю билет на самолет до Парижа, но так как на этом самолете все места были заняты, мне пришлось остаться на следующий летящий в Брюссель. Билет взял до Парижа с пересадкой в Брюселе и это удовольствие стоило мне 1663 рубля. Имея немного свободного времени погулять по Москве; купил кое что из мелочей и утром на вторые сутки, в 9 часов, автобусом поехал на Внуковский аэродром в 15-ти верстах от Москвы - последняя суета на Русской земле.
Вот и аэродром. Пришлось ожидать два часа, когда начнутся формальности по выезду за границу. Вот время подошло к этому чину.
Начались вопросы и придирки со стороны чиновников и медперсонала. В стороне стоял молодой человек, лет 28-ми и наблюдал за всем: потом подошел ко мне и на ломаном русском языке говорит: не бойтесь, я вам во всем помогу. Я пришел из английского консульства и буду стоять вот так и наблюдать, и когда нужно будет позовите меня. Шероховатости сразу изгладились и я без препятствий пошел к самолету, сердечно поблагодарив моего защитника из чужой страны, в данный момент.
О, как тяжело было чувствовать защиту чужестранца на земле, которую ты считал, когда-то "Отчизной" и за которую щедро жертвовал всем во время войны 1914–1920 годов.
Занимаю указанное место у окна. Сажусь и жду. Ну вот и время к полету подошло.
Заработали винты в 12 час. 30 мин. /1959 г./ чуть заметно дрогнул наш воздушный корабль ТУ-104, и поплыл дорожкой, ускоряя ход. Вот он уже оторвался от земли и устремился в высь. Бросаю последний взгляд на уходящую в глубь страну, а перед глазами свой Родной Казачий Край, с широкими полями, пышными садами и утопающими в них, богатыми когда-то станицами: и реки, укрывшиеся в богатых зарослях с чистой прохладной водой.
"О, Родина святая, какое сердце не дрожит, тебя благославляя"! Прощай мой любимый родной Казачий Край! Ухожу в чужие страны.
О, как бы мне хотелось, чтобы мой дорогой Казачий Край был счастлив, свободен! Не пожалел бы за него отдать все, лишь бы его спасти, но, увы! "Плетью обуха не перебьешь" и "Сила соломинку ломит". Клал я уже не раз на алтарь Родного Края, что имел самое дорогое - жизнь, но этим горю не помог, не помог предотвратить беды, постигшего его рабства, в которое облекли дорогих
братьев и сестер, оставшихся в пасти красного дракона, жаждущего крови, невинного беззащитного народа. О, Россия, не нашел я у тебя ни награды, ни ласки за прошлые дела, - защищая тебя от внешних врагов 1914 года, ни приюта, кроме страданий по сибирским лагерям. Слишком жестоко ты заплатила мне за все жертвы, принесенные мною тогда за "Отчизну", как некогда нас научили тебя величать. Уйду, как уже сказал, к чужим людям, в надежде найти там и приют и ласку а вам, проклятые красные палачи, мучившие меня, моих братьев и невинных сестер, проклятье от Бога и людей!
Дай Бог вам захлебнуться в чужой невинной крови и в чужом большом, бесконечном горе.
Земля скрылась из вида и лишь иногда, еле, заметные слабые очертания ее и морей, появляющихся на короткое время и снова исчезают.
Прощай! Прощай на веки родная страна Кубань и мой народ.
Европа - Брюссель
Не успел я насмотреться на нагромождения белоснежных облаков, сильно напоминающих снегом покрытые горы, обрывы, впадины, поля и чего только не увидишь в этом надземном облачном царстве.
ТУ-104 качал постепенно снижаться, и материк Западной Европы предстал пред нашими глазами. В 2 часа 15 минут, наш воздушный корабль легонько коснулся земли и пробежав дорожкой, остановился перед зданием аэропорта. Я постарался поскорее расстаться с нашим кораблем, даже, не рассмотрев его хорошенько, т. к. мне страшно надоели все прислужники коммунистического царства.
Чувство человека, выброшенного бушующим морем на остров, овладело мной. Сначала я просто не знал, что мне делать дальше. Я чувствовал одно, что я выброшен волнами из опасного всепожирающего моря на остров и волны его для меня ужо больше не страшны.
Они не докатятся до меня и не увлекут обратно в пучину. Девушка /чиновник/, вероятно прочитала это чувство отупения на моем лице, подходит ко мне и любезно предлагает следовать за ней, взяв мой ручной багаж, Оцепенение мое прошло и радость сменила его, Я был поражен любезностью бельгиянки. Боже, такое доброе отношение к людям, такое желание помочь ближнему, просто поразили меня, после всего того, что я видел и пережил в СССР и с чем сжился, поневоле, за 14 лет: грубости, официальному тону, где надо и где не надо невзрачных советских чиновников, стоящих, даже
на незначительных должностях, старающихся всюду показать: что они "соль земли" и, что только от них все зависит. Сам собою напрашивается вопрос: почему там в СССР люди не такие, как здесь?
Но сквозит в выражениях их лиц и словах, такой любви к ближнему и, даже, к чужому человеку.
Вероятно потому, что хорошая жизнь земного "рая", не оставила в их душах и сердцах места для этих чувств, чувств человечности, а породила жажду, зависть и ненависть.
Все формальности с моим билетом ими были сделаны без меня. Отвели к другой площадке, указали самолет и время, когда надо будет садиться, пожелали доброго пути и ушли. Я их благодарил от души, что они, конечно, видели больше по выражению моего лица, нежели слов.
В Брюселе я задержался с полчаса и французским самолетом продолжил путь до Парижа.
Париж
До Парижа для самолета не так уж далекая дорога, и мы через короткое время спустились на парижском аэродроме, где меня уже поджидал представитель красного креста. Машиной проехали через город, любуясь его достопримечательностями. Проехали триумфальную арку. История старой Франции воскресла в голове и особенно эра Наполеона. Здесь он жил, и опьянял людей своими речами, ведя их на смерть и к победам.
О, Париж! Сердце свободной страны, многое ты пережил и видел на своем веку, но много ты и состарился. Твои прекрасные архитектурные дома, состарились с временем. Стоят великанами, красавцами, но отпечаток времени лежит на них. Потускнели, почернели потеряв свою красоту былого времени,
В представительстве красного креста я отдохнул часа два с половиной и вечером самолетом полетел к Франкфурту н/М. На аэродроме Франкфурта пришлось ждать до часу ночи самолета /Квантаса/ идущего из Лондона через Европу и Азию в Сидней /Австралия/.
В час ночи, не взирая на бурю в атмосфере, Квантас спустился во Франкфурте и я занял место среди его пассажиров. Громадный самолет, разрезая ночной мрак своими сильными фарами, освещал дорожку, помчался вперед. Оторвался от земли и полетел оставляя позади одно за другим европейские государства.