Взять, к примеру, воздушную разведку. Немцы вели ее непрерывно, с рассвета до наступления темноты, но действовали по шаблону. Летали по одним и тем же маршрутам, над целью появлялись в одно и то же время.
Разгадав приемы, используемые противником, наши летчики стали искать и находить наиболее эффективные методы противодействия. Немецкой пунктуальности, граничащей с шаблоном, они противопоставили творчество, поиски новых способов боевого использования авиации. Совещание позволило обобщить все эти новинки, явилось шагом вперед в разработке нашей авиационной тактики. Обогатив летчиков и штурманов свежими знаниями и опытом, оно заметно повысило их творческую активность.
За три месяца непрерывных боев авиация 11–й армии понесла потери. Горько было сознавать, что от полно кровных боевых полков остались по существу номера да наименования. Утешало одно: фашисты потеряли самолетов значительно больше, чем мы. Кроме того, наши летчики уничтожили немало живой силы и техники противника.
Рассчитывать на скорое получение новых самолетов мы не могли. Довольствовались уцелевшими машинами. Но их, как уже говорилось, было очень мало. "Безлошадные" летчики не давали проходу ни командиру, ни мне: "Когда наконец нам дадут крылья? Когда будем воевать?"
Приехал я как‑то в 38–й истребительный полк. Его командир Б. А. Сиднев за обедом спросил недовольным голосом:
- Что это вы у нас свалку устроили? Если самолет старый, его обязательно нам спихивают!
- Значит, доверяем вам и вашим летчикам, - успокаивающе ответил я. - Уверен, что и на таких машинах вы сможете неплохо воевать.
- Не надо шутить, товарищ комиссар, - слегка заикаясь, возразил Сиднев. - Я говорю серьезно. Моторы на машинах, как худые самовары, тянут плохо, часто отказывают. Вы бы послушали, как матерят их летчики…
- Другие и таким были бы рады, да им не дают. Сами видите, какая обстановка. Нет пока новых самолетов.
Сиднев был прекрасным летчиком и опытным командиром. Я понимал его состояние. Дай ему сейчас новые машины - он и черту рога сломает. Но где их взять?
Следивший за нашим разговором комиссар полка согласился со мной:
- Потолкуем об этом с летчиками, разъясним обстановку. Надеюсь, поймут.
Я не шутил, с похвалой отозвавшись о летчиках 38–го полка. Они и на старых самолетах отважно громили врага. Не зря этой части одной из первых присвоили гвардейское звание. Не случайно Сиднев вскоре получил повышение в должности - стал командиром 6–й смешанной авиадивизии. Комиссаром к нему назначили Героя Советского Союза Г. А. Таряника.
Мне рассказали тогда потрясающий факт. Жаль, что за давностью лет я запамятовал фамилию летчика, проявившего исключительное мужество и самообладание.
Вернулся этот летчик с боевого задания, кое‑как зарулил самолет на стоянку, а вылезти из кабины не может. Подбежали к нему товарищи, вытащили его, а у него кровь но ноге течет. Медицинская сестра осторожно стащила сапог, разрезала штанину, забинтовала ногу и распорядилась:
- В санчасть!
- В какую санчасть?! - запротестовал летчик. - Чуть царапнет, и сразу в санчасть!
- Хороша царапина! - укоризненно бросила сестра. - Полсапога кровищи натекло.
- Преувеличиваешь, сестренка, - не унимался летчик. - Лучше найди побыстрее жгут, чтобы ногу перетянуть. А то мне снова лететь надо.
Раненого, конечно, отправили в санчасть. Но его поведение не было манерничаньем или рисовкой. Он действительно рвался в бой, считая свою рану пустячной.
Поскольку самолетный парк пополнялся очень слабо, приходилось беречь как зеницу ока каждую машпну. И - крепко доставалось тем, кто допускал поломки.
А такие случаи были. Некоторые летчики по халатности допускали ошибки в расчетах и сажали самолет вне аэродрома, на "живот", и машина надолго выходила из строя. После тщательного разбора происшествия с виновника строго взыскивали, вплоть до разжалования его в рядовые и отправки в штрафной батальон.
Но одно дело небрежность, недисциплинированность, и совсем другое - недостаточная подготовка. Поэтому, повышая требовательность к летному и техническому составу, командование дивизии проявляло большую заботу и об организации планомерной боевой учебы в частях. Проводились летные и технические конференции, на которых обсуждались самые разнообразные вопросы: наиболее эффективные приемы тактики воздушного боя и стрельбы, культура обслуживания самолетов и оружия в боевых условиях. Накопленный в боях опыт мы стремились сделать достоянием всего личного состава. С докладами выступали наиболее отличившиеся летчики, штурманы, воздушные стрелки - радисты, инженеры, техники и другие авиационные специалисты.
Конференции давали много. Они расширяли круго зор людей, вооружали их опытом, которого нам не хватало.
Первое время успешному выполнению боевых заданий серьезно мешала несогласованность в действиях истребителей и бомбардировщиков. Чтобы устранить этот недостаток, мы проводили беседы с летчиками, разборы полетов. Но особенно полезными оказались взаимные визиты летчиков - истребителей и бомбардировщиков. Они позволили друзьям по оружию глубже изучить авиационную технику, четче отработать способы взаимодействия в воздухе.
Чтобы показать, какая крепкая дружба установилась между ними, приведу одно из писем летчиков - бомбардировщиков, датированное сентябрем 1941 года:
"Летчикам - истребителям 744 ПАП от летного состава 38 СБП - братский привет!
Товарищи летчики! Защищая Родину, мы на своих бомбардировщиках сбросили не одну сотню бомб на головы озверевшей фашистской банды…
Враг бросает все новые и новые силы, но все они находят могилу на нашей земле. В своем письме передаем вам большое спасибо за ваше отличное взаимодействие с нашими бомбардировщиками. Мы не имеем потерь от фашистских истребителей. Эта заслуга принадлежит вам.
Мы видели, как 7 сентября вы, пикируя, подавляли зенитные орудия и пулеметы противника. Такое взаимодействие дает нам возможность громить врага с малыми потерями. Летчики просили передать вашему командованию, что вы свою задачу выполняете отлично.
По поручению летного состава:
Командир 38 СБП капитан Матюшин, Военком старший политрук Руденко, Секретарь партбюро политрук Иванов".
В действиях нашей авиации появилось много нового. Внимательно изучая противника, мы старались противопоставить его тактике свою, более гибкую и совершенную. А некоторые новшества мы просто вынуждены были вводить: по - прежнему не хватало самолетов.
Вскоре поступило несколько приказов Народного комиссара обороны об использовании авиации в бою. Смысл их сводился к тому, чтобы расширить диапазон боевого применения самолетов, повысить их эффективность в борьбе с танками и мотопехотой противника.
Каждому истребителю, вылетающему на боевое задание, вменялось в обязанность брать с собой 100 килограммов бомб. На "лавочкиных" стали устанавливать бомбодержатели. Бомбовую нагрузку для штурмовиков определили 600 килограммов. Все это заметно повысило эффективность наших ударов с воздуха.
Менялась и тактика борьбы. Штурмовикам, например, установили малую высоту бомбометания, обеспечивающую наиболее вероятное поражение вражеских объектов.
Вначале все эти новшества вызывали у летчиков недовольство. Истребители говорили: мы призваны бороться с воздушным противником, а нас заставляют бомбить его войска. Штурмовики сетовали: зачем такая малая высота? Нас могут сбивать из обычного стрелкового оружия.
В какой‑то мере они были, конечно, правы. Но условия войны вынуждали нас отказаться от многих прежних приемов использования авиации, заставляли изыскивать новые, ранее неизвестные формы борьбы с врагом.
Однако одними приказами настроение людей не изменишь. Нужно доказать им необходимость тех или иных мер. На партийных и комсомольских собраниях, в беседах мы разъясняли летчикам и штурманам значение нововведений, призывали их усердно учиться вести воздушный бой и атаковывать наземные войска противника.
В августе 1941 года был издан приказ Народного комиссара обороны СССР о порядке награждения летного состава ВВС за хорошую боевую работу. В нем говорилось, что летчикам - истребителям за каждый сбитый в воздушном бою самолет противника выплачивается денежная награда в размере тысячи рублей. За три и шесть сбитых машин отличившийся награждался орденом, а за девять ему присваивалось звание Героя Советского Союза.
Особенно поощрялась штурмовка истребителями вражеских войск. За двадцать пять таких боевых вылетов летчик получал три тысячи рублей и представлялся к правительственной награде, за сорок штурмовок - пять тысяч рублей и удостаивался звания Героя Советского Союза.
В первые месяцы войны советская авиация редко наносила удары по вражеским аэродромам. Не хватало самолетов. Но такой способ борьбы был весьма эффекти - вей, и следовало заинтересовать летчиков в его использовании. Приказ наркома определял различные степени вознаграждения за уничтожение самолетов противника на его аэродромах. Так, за тридцать пять дневных или двадцать ночных боевых вылетов истребитель награждался пятыо тысячами рублей и представлялся к званию Героя Советского Союза.
Соответствующие награды предусматривались также для экипажей бомбардировочной и штурмовой авиации.
Приказ не оставлял без внимания командиров и комиссаров авиационных полков и эскадрилий, подчиненные которых добивались в боях наибольших успехов. Они также представлялись к правительственным наградам.
Различные поощрения предусматривались за сбережение материальной части и обеспечение безаварийности полетов. Технический состав, например, получал три тысячи рублей за безупречную подготовку каждых ста самолето - вылетов. Руководящему инженерному составу в таких случаях выдавалось 25 процентов денежного вознаграждения.
Приказ Наркома обороны был широко обсужден во всех частях и подразделениях. Он вызвал повышение боевой активности у летного и технического состава, сыграл в ту тяжелую пору огромную мобилизующую роль.
Боевую деятельность авиации обеспечивали многие специальные службы, в том числе тыловые подразделения. Они тоже требовали к себе постоянного внимания.
Особенно много хлопот выпало па долю автомобилистов. От западной границы мы прошли уже сотни километров по бездорожью, но ни разу не получали ни запасных частей, ни резины. Машины серьезно износились, часто ломались. В подвозе продуктов и боеприпасов случались перебои.
Однажды, например, 58–й полк пикирующих бомбардировщиков, не вылетел на боевое задание только потому, что на аэродром вовремя не подвезли взрыватели.
Стали разбираться.
- А что я могу сделать, - пожаловался командир автороты, - если у нас на ходу только две автомашины?
Резина - одни лоскуты, ремонтные фонды давным - давно израсходованы.
Пришли к ремонтникам. Видим, ребята трудятся в поте лица, чтобы хотя на немного продлить жизнь машинам. А все‑таки мы попросили их удвоить усилия, на примере 58–го полка убедили, что надо работать еще энергичнее.
- А разве мы не стараемся? - заявили ремонтники. - Если надо, ночами будем работать. Только ведь палкой деталь не заменишь.
Мы посоветовали командиру автороты паправить группу шоферов в ближайшие селения. Возможно, где-либо окажутся брошенные машины или мастерские.
Пока занимались делами автороты, наступил вечер. Возвращаться на аэродром было поздно, решили остаться ночевать. После ужина собрали шоферов и ремонтников, чтобы потолковать с ними. Честно говоря, мы, политработники, все внимание уделяли летному и техническому составу, дни и ночи проводили на аэродромах, а в тыловых подразделениях бывали редко. А ведь от работавших там людей зависело очень многое. Теперь меня обрадовал случай поговорить с ними по душам.
Шоферы и ремонтники собрались в сарае. Зажгли коптилку. Разрешили курить. Я попросил красноармейцев и младших командиров откровенно говорить обо всем, что наболело на душе.
Вначале люди молчали, видимо, стеснялись, а может быть, и побаивались начальства, которое не баловало их своими посещениями. Но постепенно осмелели, разговорились, и беседа затянулась допоздна.
- До войны мы много слышали о силе нашей армии, - сказал сидевший в углу солдат. - У нас, мол, все есть, пусть только сунуТся враги - крепко дадим прикурить. А что же сейчас получается? Отходим и отходим… Когда‑то наши самолеты через полюс летали, рекорды ставили. А где они теперь? Раз, два - и обчелся.
- То же и с танками! - поддержал его сидевший рядом солдат. - У немца их вон сколько, а у нас… Да и бороться с ними нечем. Бутылкой и винтовкой их не возьмешь…
Я не перебивал бойцов, пусть выскажутся. Ведь самое главное - знать настроение людей. Потом легче будет вести с ними политработу.
:Т1 Раньше в газетах писали, - донесся из темноты все тот же голос, - что тыл у нас крепкий. А почему же в деревнях уже сейчас голодают?
- Кто тебе сказал, что голодают? - раздался чей‑то недовольный басок. - Чего провокацию разводишь?
, - А я не развожу, - невозмутимо ответил первый. - На вот, почитай, что мне пишут из колхоза.
- Значит, ваш колхоз никудышный. Видать, и сам ть; г от работы отлынивал.
Послышался смешок.
Военком базы ерзал на скамейке, словно нод ним были рассыпаны горячие угли. Не ожидал он от своих солдат таких речей.
Я старался как мог подробнее отвечать на вопросы и не замалчивать наших трудностей. Люди любят правду, какой бы горькой она ни была. Они не переносят фальши, тем более на войне. Рассказал о вероломстве фашистской Германии, нарушившей договор, о причинах временных успехов противника и наших неудач, о потерях, понесенных советской авиацией, о трудностях, переживаемых страной. Но еще подробнее говорил о героизме и стойкости советских людей, не жалеющих в борьбе с врагом ни крови своей, ни жизни.
- Речь, товарищи, идет о жизни и смерти Советского государства, о нашей с вами судьбе. И мы победим врага, чего бы это нам ни стоило! - твердо заявил в заключение.
Из разговора с бойцами выяснилось, что многие вообще не читали газет с тех пор, как началась война, а радио слушали урывками. О событиях на фронте и в тылу они знали по слухам, в которых тогда не было недостатка.
Красноармейцы и сержанты остались довольны беседой. Все путаное и противоречивое теперь выяснили. А (главное, они прониклись уверенностью в том, что отступление Красной Армии - явление временное, что наши удары по врагу с каждым днем усиливаются, что в тылу у противника разгорается пламя партизанской борьбы и в войне должен наступить перелом.
- А как скоро он наступит, будет зависеть от нас с вами, товарищи, - сказал я, - от нашей выдержки и самоотверженности. Враг коварен и силен, но мы все равно его одолеем. Русские прусских не только бивали, но и в Берлине бывали, а пруссакам Москвы не видать как своих ушей.
После беседы мы с комиссаром зашли в его землянку, и там наедине я спросил его:
- Когда вы последний раз беседовали с бойцами по вопросам текущей политики?
Он молча пожал плечами.
- Чем же вы занимаетесь?
- Как чем? - удивился комиссар. - Продовольствие подвозить надо? Надо. Бензин и боеприпасы доставлять надо? Надо. Почти все автомашины на приколе. Кто этим будет заниматься?
- Вы прежде всего комиссар, партийный работник, а не хозяйственник, - заметил я. - То, что о хлебе насущном заботитесь, - хорошо. Но нельзя забывать о духовной пище, о настроениях людей.
Поездка к автомобилистам и ремонтникам расстроила меня. Если уж здесь запущена политическая работа с людьми, то какова она в отдаленных подразделениях?
Своими мыслями я поделился с членом Военного совета армии и начальником политуправления фронта. Честно признался, что и я, подобно комиссару базы, отдавал предпочтение боевой работе.
- Видимо, это наша общая беда, - заметил корпусной комиссар В. Н. Богаткин. - Мы следим только за передним краем, а о тылах мало заботимся. Надо выправлять положение.
Я решил собрать политработников и откровенно поговорить с ними. А перед совещанием побывал в ряде других тыловых подразделений. Предположение мое подтвердилось: политическая работа там действительно оказалась в запущенном состоянии.
С комиссарами у нас состоялся большой и полезный разговор. Смысл его сводился к тому, что надо лучше изучать настроения людей, живо откликаться на их запросы, повседневно вести активную наступательную пропаганду. Особое внимание необходимо уделить воспитаипю у бойцов ненависти к фашистским захватчинам.
После совещания политико - воспитательная работа в частях заметно активизировалась. Ежедневно по утрам стали проводиться политинформации, наладился выпуск стенных газет и боевых листков, во взводах и отделениях были выделены агитаторы.
Все это, естественно, способствовало усилению боевого духа воинов. От красноармейцев и сержантов стали поступать заявления с просьбой отправить их в наземные войска. Им хотелось лично бить врага, отомстить фашистам за погибших друзей и родных.
Нам приходилось сдерживать людей, разъяспять им, что и здесь они своим самоотверженным трудом вносят большой вклад в дело победы над немецко - фашистскпми захватчиками. А иным просто приказывали впредь не ставить такого вопроса перед командирами: опытных специалистов нельзя было отпускать.
Призыв уничтожать врага всеми доступными средствами звучал тогда с набатной силой. Из рассказов советских людей, вырвавшихся из фашистского ада, из публикуемых в газетах фотодокументов, запечатлевших зверства фашистов, воины поняли: в гитлеровской армии собраны озверевшие насильники, убийцы и мародеры. Их надо беспощадно уничтожать.
Вот почему так настойчиво просились бойцы на фронт. Каждому хотелось собственными руками бить захватчиков.
Война потребовала от людей психологической перестройки, в корне изменила некоторые их понятия и представления. Она явилась для нас суровой школой, в которой приходилось не только доучиваться, по и многое постигать заново. Вместе с наукой ненависти паши командиры, летчики, штурманы, стрелки - радисты постепенно осваивали и науку побеждать.
Хороший сюрприз гитлеровцам преподнес однажды командир 288–го штурмового авиационного полка майор и. В. Дельцов. Когда воздушные разведчики донесли, что по одной из дорог движется колонна вражеской мотопехоты, он решил немедленно нанести по ней удар. Первую шестерку "илов" повел старший лейтенант Александров. Через пятнадцать минут в воздух поднялись еще пять штурмовиков во главе со старшим политруком Гудковым.
Группа Александрова, сбросив бомбы на голову колонны, остановила ее, а затем начала с бреющего полета обстреливать. Несколько автомашин загорелось. Образовалась пробка. Вражеские солдаты в панике начали разбегаться по придорожным кустам. Но свинцовый ливень прижал их к земле. "Илы" атаковывали врага непрерывно, не давая ему опомниться.