- Будьте же человеком, - старались мы с Федоровым воздействовать на него. - Летчик пришел с оккупированной территории с оружием. Ручаемся за его честность и преданность Родине.
Начальник контрразведки, не имея явных улик про тив Иваницкого, начал уступать нашим настойчивым просьбам и поручительствам:
- Да я и сам не твердо уверен, что он мог поступить подло. Но знаете, всякое случается…
- Людям надо верить, не все же по указаниям делать. Случись такая беда с вами - что же, и вам не доверять, свидетелей, мол, нет - и все?
Наступила неловкая пауза.
- Начальства моего нет на месте, а надо бы посоветоваться…
- А вы со своей партийной совестью посоветуйтесь. - И я рассказал ему о том, как в первые часы войны мы с командиром дивизии взяли на себя ответственность, разрешив нашим летчикам уничтожать воздушных разбойников.
- Ну что ж, - сдался он наконец, - в случае чего отвечать будем вместе. Скажу - уговорили.
- Вот за это молодец! - дружески хлопнул его по плечу Федоров.
Спустя несколько дней Иваницкий снова был в боевом строю. Он бесконечно радовался тому, что его доброе имя осталось незапятнанным.
- Доброе имя - знамя человека, - поблагодарив нас, сказал Николай. - Да, знамя, и я не уроню его ни при каких обстоятельствах.
Действительно, дрался он с немцами с каким‑то ожесточенным упоением, будто хотел отомстить врагу за все страдания, выпавшие на его долю.
Погиб Николай Иваницкий в одном из - неравных боев с фашистскими истребителями. В этой схватке он сбил два вражеских самолета.
Случай с Иваницким лишний раз напомнил нам: честным людям надо верить, а подозрительность и явную клевету решительно пресекать. В связн с этим хочется вспомнить еще одну историю, о которой, вероятно, в июльские дни сорок первого года знали почти все авиаторы - фронтовики.
В части нашей дивизии просочилась чудовищная небылица, пущенная в ход вражеской агентурой: будто бы экипаж одного из известных советских летчиков принимает участие в бомбардировочных налетах на Москву.
Я знал этого летчика. Он участвовал в спасении одной из наших экспедиций, попавших в беду. В числе первых ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
Его самолет потерпел катастрофу. Что произошло - оставалось тайной. Несколько месяцев экипаж усиленно разыскивали. В поисковых экспедициях участвовали 24 советских и 7 иностранных самолетов. Они обследовали 58 тысяч квадратных километров, однако никаких следов катастрофы обнаружить не удалось…
И вот враг распустил слух, будто экипаж этого летчика воюет против нас.
Надо было срочно пресечь фашистскую провокацию. А в том, что это подлая ложь, я не сомневался ни минуты. Во всех частях дивизии мы провели обстоятельные беседы, развенчали клевету. И люди правильно поняли нас: такой человек не мог изменить Родине. Вместе с тем на других примерах мы показали, к каким коварным приемам прибегает враг, чтобы посеять сомнение в наших рядах, бросить грязную тень на добрые имена советских людей.
Борьба с провокационными слухами, пораженческими высказываниями приобретала в первые дни войны не меньшую значимость, чем вооруженная борьба с самим врагом. И мы принимали все меры к тому, чтобы наладить работу так, как этого требовала директива СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня.
ПРОТИВОБОРСТВО
Приказ о моем назначении военным комиссаром военно - воздушных сил 11–й общевойсковой армии поступил неожиданно. Расставаться с дивизией было жаль. Вместе с ее людьми я пережил самые трудные дни. Пора грозовой страды и лишений сдружила меня с Иваном Логиновичем Федоровым, Кузьмой Дмитриевичем Дмитриевым, с командирами и политработниками полков.
- Слышь, комиссар, - обнимая меня и с трудом сдерживая волнение, приглушенно прогудел комдив, - не забывай… Как ни тяжело было, а все‑таки дивизию сохранили и тумаков немцам надавали изрядных. Нелегко будет и впредь, а все же не так, как приходилось. Наука‑то, она в бою познается… Ну, не поминай лихом, Герасимыч.
- Прощай, Иван Логинович, и ты, Кузьма Дмитрии. Думаю, встретимся еще не раз: воевать бок о бок придется.
Машина двинулась в Старую Руссу.
В штаб 11–й армии прибыл я к вечеру и представился командующему - генерал - лейтенанту В. И. Морозову. Вид у него был крайне усталый, под глазами набрякли отечные мешки. Чувствовалось: человек до предела измотан.
Я знал, что положение в 11–й армии тяжелое, что она под ударами превосходящих сил противника отступает и несет большие потери в людях и технике. Это подтвердил и сам Морозов, на минуту оторвавшийся от непрерывно звонивших телефонов.
Он вышел из‑за стола, дружески положил руку на мое плечо и, глядя усталыми глазами, сказал:
- Извините, дорогой. Потерпите до завтра. Сейчас некогда. Правый фланг в беде…
На следующий день я приехал в деревню Муры и познакомился с командующим ВВС 11–й армии В. А. Чумаковым. Когда‑то он командовал кавалерийским соединением, йотом переквалифицировался, стал авиатором.
- Машин мало, да и летчиков не густо, - сказал он. - Имея превосходство в боевой технике, гитлеровцы наглеют - гоняются чуть ли не за каждой полуторкой. А недавно налетели на армейский штаб ВВС… Эх, побольше бы силенок, - взмахнул рукой Чумаков и, резко опустив ее, добавил: - Развернулись бы в небе наши орлики.
Мы договорились: Чумаков берет на себя связь с командующим армией и его штабом, поддерживает контакт с наземными войсками, организует взаимодействие авиации с пехотой. Я организую всю боевую и политико-воспитательную работу на аэродромах, держу его в курсе всей жизни частей.
В состав ВВС армии входили: управление 7–й смешанной авиационной дивизии (командир полковник и. М. Петров, военный комиссар И. А. Ивлев); 57–я авиадивизия в Крестцах (командир полковник К. А. Катичев, военный комиссар Н. Д. Моржерин); 62–й штурмовой полк (командир Сарагадзе, комиссар Варфоломеев); 243–й штурмовой полк (командир Воробьев, комиссар Дьяченко); 41–й истребительный авиационный полк (командир Лысенко, комиссар Пономарев).
В большинстве своем это были обескровленные в предыдущих боях части, в которых, как сказал Чумаков, "машин мало, да и летчиков не густо". Чтобы сконцентрировать, слить силы воедино, мы решили приблизить полки к штабу. армии.
- Хоть и маленький кулак, - заметил Чумаков, - но всегда наготове. Бензин, масло и боеприпасы пока есть: благо, что на базовых аэродромах перед войной создали солидный запас.
Спустя несколько дней гитлеровцы снова совершили налет на наш штаб. Оставаться на старом месте было нельзя: "юнкерсы" и "мессершмитты" не отвяжутся до тех пор, пока не сровняют штаб с землей. Да и местные жители вместе с нами в какой‑то мере опасности подвергались.
Посоветовались мы с Чумаковым и решили перебраться подальше от населенных пунктов. Начальник связи майор Сонин выбрал место в овраге, между станциями Лычково и Белый Бор, где были уже подготовлены землянки. Машины рассредоточили рядом, в лесочке. Лучшее место для штаба трудно найти: с воздуха землянок почти не видно, характерных ориентиров, за которые обычно цеплялась вражеская авиация, поблизости не было.
Но долго задерживаться здесь не пришлось. Однажды сидим мы с командующим, обедаем. Сквозь узенькое оконце землянки пробивается нежный луч заходящего солнца. Кругом тишина. Вражеская авиация не тревожила. Давно я не испытывал такого спокойствия. В последние дни мне приходилось много ездить по аэродромам: в одном месте не подвезли продукты питапия, в другом - не оказалось боеприпасов к очередному вылету, в третьем - бытовые неполадки. А комиссару, как известно, до всего есть дело. Все эти хлопоты основательно вымотали, и хотелось часа два - три отдохнуть.
- Ты поспи, Андрей Герасимович, - закончив обед, сказал Чумаков, - а я пойду к оперативникам.
Только прислонил я голову к свернутой валиком кожанке, раздался звонок. Снимаю трубку и узнаю по голосу Василия Ивановича Морозова:
- Где вы сейчас находитесь?
Я объяснил.
- А вы знаете, что в Белом Бору танки противника?
Сон как рукой сняло: Белый Бор совсем рядом.
- Быстро сворачивайтесь и переезжайте на новое место, - распорядился командующий армией. - Мы тоже отходим.
Посыльный позвал Чумакова.
- Что случилось, Андрей Герасимович?
- Немецкие танки в Белом Бору.
- Не может быть, - не поверил он.
- Морозов звонил.
- А, черт! Опять переезжать, - выругался Чумаков и тотчас же выбежал на улицу.
Объявили тревогу. Все пришло в движение. Заурчали машины, началась погрузка штабного имущества. Когда все закончили, Чумаков иронически бросил:
- Научились быстро собираться для драпа… Когда это кончится? Раньше думал: ну отступим до Западной Двины - и все. Дальше немцу ходу не дадим. Но вот оставили и этот рубеж. Потом жил надеждой, что враг будет задержан на старой границе, где‑то у Пскова, Острова. Но нет, снова идем на восток. Сколько можно? На запад‑то когда пойдем?
- Дай срок, пойдем. И так пойдем, что фашисты не успеют унести ноги…
В восьми километрах от Белого Бора, на аэродроме Гостевщина, стояла эскадрилья 41–го истребительного полка. С комэском Борисом Бородой я был близко знаком, знал его как спокойного, рассудительного человека и храброго бойца, награжденного двумя орденами Ленина. Летчики под стать командиру, такие же отважные, но к ночным действиям не готовы. А на землю уже спустились сумерки. Надо было что‑то предпринимать.
Посоветовавшись с командующим, мы решили штаб отправить, а самим остаться. Чумаков выехал па аэродром, я задержался перед Белым Бором. К селению, где остановились немецкие танки, послал на автомашине группу солдат со главе с капитаном Алексеевым.
- Займите где‑либо у Белого Бора позицию в кустарнике и наблюдайте. Если немцы ночью будут выдвигаться по этой дороге, дайте знать. Сигнал - две зеленые ракеты.
С командующим мы условились так: летчики в готовности номер один будут сидеть в самолетах, и как только от Алексеева последует сигнал, мы немедленно дублируем его и эскадрилья поднимется в воздух.
Рядом со мной начальник связи майор Сонин. Он глаз не спускает с участка, где находится Алексеев с бойцами.
- Молчат фашисты, - негромко говорит спокойный, как всегда, Сонин. - Ночью не привыкли воевать. Боятся.
Короткая летняя ночь пролетела быстро. Забрезжил рассвет. Вскоре загудел аэродром. Из засады возвратился Алексеев.
- Все правильно, товарищ полковой комиссар, - доложил он. - Я сам был на окраине деревни и видел несколько десятков немецких танков. Ударить бы по ним хорошенько.
Мы поспешили на аэродром. Командир поставил летчикам задачу:
- Посадка в пункте X. Чтобы перелет не был холостым, по пути проштурмуйте в Белом Бору немецкие танки. Алексеев говорит, стоят как на параде. Вот и устройте им фейерверк. V
Налет был неожиданным. Все случилось так, как мы предполагали. Фашисты выскакивали из домов полуодетыми, многие тут же падали, сраженные свинцовыми очередями истребителей. Бомбы разорвались в гуще машин со свастикой на бортах.
В Семеновщину, где остановился наш штаб, приехал командующий ВВС генерал - лейтенант авиации и. Ф. Шигарев. Лицо серое, глаза покраснели от недосыпания. Павла Федоровича я знал еще в 1936 году по совместной работе в Орше. Потом мы вместе были в Китае. И вот снова неожиданная встреча.
Командующий был доволен боевой работой летчиков и объявил им благодарность.
- Вот как надо бить фашистов, комиссар! - потирал он руки и, погрозив на запад, повторил мои слова: - Дай срок…
После краткого служебного разговора он попросил:
- Будь добр, Андрей Герасимович, распорядись насчет обеда. Со вчерашнего дня ничего в рот не брал. Езжу с аэродрома на аэродром, из штаба в штаб.
После обеда я предложил Павлу Федоровичу отдохнуть.
- Что ты, - замахал он руками. - Какой там отдых…
В это время в воздухе появилась группа наших дальних бомбардировщиков. Шли они с запада в плотном строю, без сопровождения истребителей.
- А если нападут "мессершмитты"? - спросил я Жигарева. - Неужели нет резерва?
- Наивный ты человек, - резко оборвал он. - Где взять истребителей? Не оголять же подступы к Москве.
- Но ведь экипажи дальних бомбардировщиков - ночники. Почему же они летают в светлое время?
Жигарев доверительно рассказал мне о трудностях с техническим обеспечением авиационных частей. В первые месяцы войны мы понесли большие потери в самолетах. В заключение он заметил:
- Но Государственный Комитет Обороны уже принял необходимые меры. Самолетов будет достаточно. И самых совершенных. Скоро убедитесь в этом сами.
За первый месяц войны мы получили довольно ясное представление о действиях фашистской авиации. Увидели также свои слабые и сильные стороны.
Когда на нашем участке фронта наступило кратковременное затишье, мы собрались в штабе ВВС 11–й армии, чтобы поговорить о своих насущных делах, проанализировать тактику фашистской авиации, обсудить, как лучше с ней вести борьбу. К этому времени у нас был уже опыт, добытый, правда, ценой больших потерь в людях и технике.
На совещание пригласили командиров частей и соединений, военных комиссаров, офицеров штабов. Были здесь летчики и штурманы, отличившиеся в боях с фашистской авиацией.
Состоялся полезный разговор, который позволил нам выработать практические рекомендации для ведепня более успешной борьбы с врагом. Выступления товарищей касались главным образом тактических приемов, используемых гитлеровской авиацией. И это закономерно: не зная сильных и слабых сторон противника, нельзя найти надежных средств защиты против него. А нам пока приходилось обороняться, прикрывать с воздуха свои войска.
В наших полках осталось по три - пять боевых машин. Жизнь заставила нас учиться воевать не числом, а умением.
Что же показал опыт первого месяца войны? Как действовала авиация противника? Какой она придерживалась тактики?
По данным разведотдела Прибалтийского Особого военного округа, гитлеровцы в первый день войны произвели на нашем участке фронта около пятисот самолетовылетов. Прежде всего они подвергли ожесточенной бомбардировке аэродромы. В частности, па один из них было совершено семь налетов, каждый из которых продолжался не менее сорока минут. В ряде районов фашисты выбросили воздушные десанты, стремясь нарушить связь и дезорганизовать работу таких крупных железнодорожных узлов, как Псков, Остров, Опочка.
На нашем Северо - Западном направлении действовал 1–й воздушный флот противника. Он насчитывал более тысячи самолетов различных типов. Многие вражеские бомбардировщики и истребители превосходили наши но летно - техническим характеристикам.
Но дело тут не только в технике и ее количестве. К моменту нападения фашистской Германии на Советский Союз ее летчики приобрели немалый опыт в войне с западноевропейскими государствами, освоили целый арсенал тактических приемов, научились взаимодействовать как между собой, так и с наземными войсками. Умалять выучку и подготовленность противника - значило бы погрешить против истины. На первых порах мы изучали его тактику, чтобы потом, основываясь на опыте, выработать свою, более гибкую и совершенную.
Для фашистской авиации прежде всего характерно было стремление к внезапным ударам. Особенно заметно это проявлялось в действиях истребителей.
Гитлеровцы редко вступали в 601! с нашими летчиками, если у них не было численного превосходства. Они предпочитали воровской прием - атаковывать одиночные самолеты, особенно те. которые заходят на посадку. Риска для себя тут почти нет, а успеха добиться можно. Ведь атакуемый не только лишен свободы маневра, но и обезоружен, поскольку расстрелял все боеприпасы.
Осторожность и хитрость очень необходимы на войне. Но в этом тактическом приеме фашистов, пожалуй, больше трусости. Ведь и огонь они открывали, как правило, с пятисот - семисот метров. Этим и объясняется слабая эффективность их стрельбы. Лишь в исключительных случаях "мессеры" сближались с целью на сто - сто пятьдесят метров.
Если наши летчики в первый же день боев соверши‑ли несколько таранов, что является высшим проявлением мужества и отваги, то гитлеровцы, кажется, за всю войну не совершили ни одного такого подвига. Боялись они и лобовых атак, отворачивали при встрече, становясь удобной мишенью для наших истребителей.
Когда завязывались групповые бои, пара или тройка вражеских истребителей сразу же отделялась, уходила вверх и выжидала там. Как только от нашей группы отрывался одиночный самолет или выходил из боя подбитый, они бросались на него.
Наши бомбардировщики ходили на боевые задания чаще всего без прикрытия. Если же они шли в сопровождении, то противник стремился большей частью сил сковать истребителей, а меньшими атаковать ударную группу.
Были случаи, когда неприятель пропускал наших бомбардировщиков, прикрытых истребителями, к объекту и атаковывал их лишь на обратном пути. Видимо, здесь тоже делалась ставка на внезапный удар и на то, что наши летчики полностью израсходовали боеприпасы.
Излюбленным приемом гитлеровцев было нанесение бомбовых ударов с разных направлений. Их "мессеры", появляясь над объектом, первыми старались сковать боем наших истребителей, оттянуть в сторону и дать возможность своим бомбардировщикам беспрепятственно нанести прицельный удар.
Фашисты часто прибегали к хитрости: уходили в сторону солнца, чтобы затруднить преследование, имитировали падение с пуском дыма, умело использовали для маскировки лесные массивы при полетах на малых высотах и облака в воздушном бою.
К началу войны большинство наших аэродромов было или совсем не защищено, или очень слабо прикрыто средствами противовоздушной обороны. Пользуясь этим, вражеские бомбардировщики налетали на них почти безнаказанно. Такое положение длилось, правда, недолго. Для защиты аэродромов мы мобилизовали все имеющиеся у нас огневые средства, в том числе пулеметы, снятые с неисправных самолетов.
Базовые аэродромы, расположенные в Прибалтике, были защищены несколько лучше. Поэтому гитлеровцы старались наносить по ним комбинированные удары с воздуха. Они налетали, как правило, гремя группами: пер вая подавляла огонь средств ПВО, вторая бомбила основные объекты, третья уничтожала оставшиеся цели и фотографировала результаты бомбометания.
Радиолокационных станций тогда пе было. Самолеты обнаруживались визуально. Поэтому фашисты старались нападать на наши объекты со стороны солнца или из‑за облаков.
Выступая на совещании, некоторые товарищи указывали и на такую хитрость вражеских летчиков, как стремление наносить удары с тыла, подход к объекту на большой высоте и планирование на цель с приглушенными моторами. Правда, эти тактические приемы нельзя считать чисто немецкими. С самого начала войны они широко использовались и советскими авиаторами.
Гитлеровцы часто прибегали и к так называемым изнуряющим полетам. В течение суток они через определенные промежутки времени посылали к нашим аэродромам одиночные самолеты, и мы вынуждены были нести постоянное дежурство в воздухе: ведь вслед за одиночками нередко появлялись большие группы вражеских бомбардировщиков.
На совещании были вскрыты и слабые стороны боевой деятельности вражеской авиации. Гитлеровские летчики мало заботились о разнообразии способов борьбы, в каждом полете использовали одни и те же тактические приемы.