Последний раз я к ней приезжал в июне или в июле 2010 года. В очереди сидели две пары. У одного мужчины был рассеянный склероз. Он сомневался, поможет ли ему Вера Алексеевна. Я говорю ему: "Верьте: бабушка Вера Алексеевна вылечит, если возьмётся". Когда подошла его очередь, я видел: он в косяк не может войти ровно, шатается, руки расставляет. А выходил обратно – гораздо лучше. Олег поддержал меня и сказал: "Если она не может вылечить, она так и говорит" – и рассказал про своего родственника, который страдал эпилепсией. Вера Алексеевна сразу сказала: "Я не могу его вылечить".
Подошла моя очередь. Вера Алексеевна спросила: "Как?" – "Пришёл, Вера Алексеевна". – "Ну, слава Богу!". Она мне говорит: "Что сказать хочешь?". – "Господа Иисуса Христа хочу поблагодарить и попросить у Него прощения. Чем я могу помочь, принести пользу людям?". – "От помощи, – говорит, – нельзя отказываться. У церкви есть люди, которые просят милостыню. Если у тебя есть рубль, то отдай им этот рубль".
Помню этот наказ на всю жизнь. Теперь я часто хожу в церковь и даже чаще для того, чтобы поделиться с нищими, с теми, кто стоит на паперти…
В июне я уехал в отпуск. Хотел опять попасть к Вере Алексеевне. Позвонил её внуку Алексею, и он сказал, что она умерла.
Она такая же святая, как и Матрона Московская. Только она неканонизированная. Она перевернула жизнь мою: я стал таким настоящим, просветлённым; я в церковь пришёл и своих детей направляю. Сначала, думая о своей болезни, я переживал: почему я? Почему меня эта болезнь застала? Как мне выйти из этого состояния? Сначала мысли были о самоубийстве…
А потом я стал думать: "Это хорошо, что со мной это всё случилось: я узнал Силу Божью, я узнал Бога, но не Самого, а через Его людей, через такого человека, как Вера Алексеевна". Я и другим это же прививаю. Это, это, это всегда будет, это всегда останется. Это – мысли вслух.
Теперь у меня две матери: моя мать и Вера Алексеевна. И я всегда две свечки кладу: за мать и за неё.
Я навсегда запомнил Веру Алексеевну: всегда открытая, собранная, настоящая русская женщина!
В тот раз, когда она с чертями разговаривала, она сказала: "Бог был, Бог есть", я добавил: "Бог будет!". Она посмотрела так значимо. А в последний раз – это моё глубоко личное… Я сказал: "Бог был, Бог есть…" – "Бог будет!" – закончила Вера Алексеевна".
Наша чудесная целительница
Рассказ Надежды Николаевны Зубаревой, сотрудницы Леспромхоза, С. Красноборск
В Красноборске я разыскала Надежду Николаевну Зубареву, у которой когда-то останавливались Анатолий и Валентина (москвичи). Она оказалась очень приятной женщиной, сотрудницей леспромхоза.
Услышав о том, что я собираю материал для книги о Вере Алексеевне, Надежда Николаевна сразу согласилась встретиться. Наша беседа проходила в красноборской библиотеке, работники которой по просьбе Надежды Николаевны любезно предоставили нам отдельный кабинет.
Надежда Николаевна поделилась со мной очень интересными подробностями, связанными с жизнью Веры Алексеевны.
"Свой рассказ я начну с того, как к Вере Алексеевне пришёл дар целительства. После смерти сестры Вера Алексеевна пошла в красноборскую церковь её отпеть и поставить свечи. Стала у иконы Божьей Матери, молится… И вдруг видит: по иконе катится слеза… Икона плачет!.. Вера Алексеевна вышла на улицу, стала у берёзки… К ней подошла бабушка. Вера Алексеевна рассказала ей о своём видении. А бабушка ей сказала: "К тебе придёт дар. Ты будешь лечить, помогать людям, больным людям; страдающим людям ты будешь приносить пользу. Это очень редко бывает, когда икона плачет". Тогда впервые она задумалась… Это она мне сама лично рассказывала.
По роду работы Вера Алексеевна была знакома с медициной. Она лечила животных во всей округе. А потом стала лечить людей. Она рассказывала: "Снится ночью человек и органы: этот – справа, этот – слева. Я писала всё в тетрадь".
Когда Вера Алексеевна только начинала лечить, она принимала людей понемногу и в двенадцать часов заканчивала приём. На приёме она была очень серьёзной, не такой, как в обычной жизни; каждого спрашивала: "Как тебя звать?", "Крещён ты или нет?". Сначала она принимала только крещёных, а потом стала принимать всех. Сказала: "Мне дал право Боженька самой выполнять этот обряд. Я достигла того, что я сама могу это сделать". Я спросила: "А как вы это делаете?". – "Дотрагиваюсь до фаланги пальца – и человек крещён".
Вера Алексеевна была немногословной. Диагностику она проводила руками: проведёт и определяет вслух, словно с кем-то беседует: "Так, голова, сосуды, почки, суставы, ноги…", "прощупывает" человека, будто видит его насквозь.
Были и такие случаи, когда люди выходили неудовлетворёнными. Оно и понятно: в первую очередь надо быть самим к этому расположенными.
Вера Алексеевна вела подсчёт посетителям. Она ломала спички, сколько приняла людей, а потом внучка их считала и говорила ей: "Бабушка, смотри, сколько ты людей приняла!" Доходило до шестидесяти. Очереди к Вере Алексеевне были бешеные: людей – скопище, машин – куча. Она говорила: "Как я могу отказать? Люди в такую даль ехали". Дорожники к ней и дорогу очистят, и дров подвезут.
Первый раз я поехала к Вере Алексеевне со знакомыми; у них были проблемы с сыном. Мальчику было около пяти лет. У него на голове слева появилось какое-то образование наподобие круглого шарика; кроме того, при малейшем ударе синел носогубный треугольник, и ребёнок плакал от боли. Иногда во время таких приступов у него перехватывало дыхание. Мать вызывала "скорую", но, когда приезжала бригада, ребёнок уже хорошо себя чувствовал.
Врачи направили его в Архангельск. Там сделали снимок и сказали, что круглое образование надо удалять, и поставили мальчика на учёт.
Знакомая решила, прежде чем класть сына на операцию, показать его бабушке Вере, нашей чудесной целительнице, и мы поехали к ней все вместе.
Бабушка зажгла свечи, посмотрела мальчика и сказала матери: "Успокойся. У него просто сужение сосудов головного мозга. Ничего страшного. Я сейчас сосуды ему расширю, и всё будет хорошо. А так ты могла потерять его в любую минуту. Побежал бы, упал – и кровоизлияние в мозг". Все были в шоке: она своими словами подтвердила диагноз, который ребёнку поставили архангельские врачи: "Спазмы сосудов левого полушария головного мозга".
Мальчик подошёл к бабушке Вере и дал ей шоколадку, которую мать купила для неё заранее. Вера Алексеевна его благословила: "Иди, дитятко, с Богом, всё у тебя будет хорошо" – и вручила ему поллитровую банку мёда. Нам так неудобно брать было, мы заотказывались, а она настояла:
"Это вам на лечение". Она держала пчёл, и мёд этот – свой, целебный. Проблем, с которыми они обращались, больше у ребёнка не было: и шарик исчез, и приступов не стало. Больше они не ходили с ним ни к каким врачам.
А когда подошло время ему служить в армии, он решил провериться.
Врачи сказали: "Всё нормально. Незначительные отклонения присутствуют, но это считается нормой; нет "шариков" никаких". И мальчик пошёл в армию. Служил на Новой Земле. Сейчас ему 26 лет.
Расскажу про одного из своих сыновей. Он служил в Питере. Приехал в отпуск, сказал: "Мама, мне надо за речку к бабушке съездить, к Вере Алексеевне". Поехали. Приехали. Она его посмотрела и спрашивает: "Ты где служишь?" – "В Питере". – "Там рядом памятник Пушкину есть?". – "Да". – "Дедовщина в армии есть?" – Вера Алексеевна спрашивает. Сын молчит. "Ты мне ничего не говори, – сказала. – Двое тебя бьют: один высокий, второй – пониже. Высокий бьёт, а второму жалко тебя. Ты лежал в больнице". Сын возразил: "Я не лежал в больнице". – "Нет, лежал". – "В госпитале лежал". – "У тебя было два ребра сломано". – "Одно". – "Да что ты мне говоришь: два!" И ещё сказала: "С тобой служит мальчик, он дальний мальчик, не наш. (Из дальних краёв, значит.) У него на голове нет волос. В нём очень много радиации. Ему бы ко мне надо. Я бы с ним поработала". Так и не знаю, приезжал ли к ней тот паренёк.
В 1999 году у меня очень сильно прихватило поясницу: я с трудом передвигалась. Сделала в Архангельске снимок: оказалось, три грыжи и смещение позвонков. Врачи выписали только обезболивающие.
Поехала к бабушке Вере. Она сразу определила: "Да, вот у тебя тут грыжа, тут грыжа… Этот позвонок смещён, этот… Ну, ничего, выведем всё. Нормально всё будет. Всё будет хорошо. Они не нужны тебе, эти грыжи. Мы от них избавимся. Живи ты с Богом. Всё будет хорошо".
Прошло уже столько лет, и всё хорошо. Спина не болит, хоть физические нагрузки как были, так и остались.
На сеансах Вера Алексеевна была строгая, а после работы с людьми у неё даже взгляд менялся; она и пошутит, и посмеётся, когда "выходила из зоны лечения".
Она интересно рассказывала: "Бывает, надвигается туча-гроза. Я выйду на улицу, обойду вокруг дома… И туча обойдёт, не затронет" или: "В лес уйдём; у всех сапоги сырые, а у меня-то – сухие".
Однажды мы, несколько женщин-леспромхозовцев, пришли к Вере Алексеевне; после сеанса она нас оставила. Сидим общаемся с ней, вдруг в какой-то момент она говорит: "Вы можете посидеть тихо-спокойно: мне нужно поработать с девочкой со зрением". Оказалось, ей привозили слепую девочку из Архангельска. Её привозили один раз, а потом Вера Алексеевна работала с нею на расстоянии.
Расскажу ещё о нескольких известных мне случаях.
Как-то раз к Вере Алексеевне приехала одна из сотрудниц нашего леспромхоза, женщина по имени Ия. Вера Алексеевна её спрашивает: "Как тебя звать?" Она отвечает: "Ия". Вера Алексеевна смотрит на неё и говорит: "Нет, тебя не так звать. По роду ты не так названа. Тебе было дано другое имя". Через некоторое время эта женщина признаётся: "Я вспомнила: меня первоначально Гелей назвали. А в церкви сказали, что такого имени нет, и записали Ия". Вера Алексеевна ей диагноз поставила: "У тебя проблемы сердечные: заужена сердечная аорта. – И тут же успокоила: – Я тебе её расширю, и ты поживёшь. Не переживай". С тех пор прошло много времени, и у этой женщины всё хорошо.
Однажды приехали ко мне из Архангельска сестра с мужем. Её муж служил в Пянже, в Афганистане. Когда они узнали о Вере Алексеевне, им захотелось к ней съездить. У Фёдора Фёдоровича, мужа моей сестры, была язва желудка, и сводило мышцы на ногах. Приехали, зашли, сели. Вера Алексеевна сказала Фёдору Фёдоровичу, чтобы он положил руки на колени и смотрел ей в глаза. "Вижу, как бомбы вокруг вас рвутся", – была её фраза. В конце лечения Вера Алексеевна сказала: "Мне тяжело вам помочь, потому что у вас очень сильное биополе". Она была готова помочь в любой ситуации, но не всегда это удавалось… "Не знаю, может, она и помогла: спустя пять-шесть лет у меня всё прошло", – сказал потом Фёдор Фёдорович.
У моей сестры была травма шеи: в детстве она упала на корыто. Сестра поехала к Вере Алексеевне за советом. Приехала, спрашивает: "Вера Алексеевна, может, мне прооперироваться?" Вера Алексеевна говорит в ответ: "Тебе сколько лет? Муж есть, дети есть, чего тебе ещё надо? Живи и радуйся какая ты есть", – был ответ. Прошло уже 25 лет с того разговора!
Одной из женщин Вера Алексеевна сказала:
"Я тебе сейчас сделаю переливание крови. И всё у тебя будет нормально".
Вначале Вера Алексеевна не брала оперированных.
Спрашивала, была ли операция. А потом лечила всех.
Вера Алексеевна делала только хорошее. Когда к ней приходили люди, которым что-то было наведено, она это чувствовала на расстоянии. Однажды к ней приехала женщина, у которой всё тело покрылось нарывами. Вера Алексеевна её приняла, а потом говорит: "У вас в машине сидит ещё один человек, но вы её ко мне не заводите: ей сделано злое. У меня изба чистая". – "Что же ей делать?" – "Ищите бабушку". – "Ну, к какой же бабушке обратиться?" – "Спрашивайте у людей. Люди всё знают".
Однажды я спросила Веру Алексеевну, лечит ли она от алкоголя. "Не могу, – был ответ. – Не могу мужа вылечить. По его роду было сделано сильнее меня: он был проклят кем-то по роду. Я с этим справиться не могу". Она объяснила, что родственное проклятие обладает большой силой.
С Верой Алексеевной было очень интересно общаться, слушать, как она рассказывает…
В трудные 1990-е годы она говорила: "Сейчас мы ещё неплохо живём. Подойдёт ещё сложное время".
Вера Алексеевна рассказывала о своей жизни, когда работала в совхозе и всюду ходила пешком, и на работу, и по домам: "Бреду пешком: снег не снег, дождь не дождь… Приду вся сырая, на русскую печку заброшу свою одежду. А утром опять мне надо идти…"
Она сквозь время видела
Рассказ Валентина Александровича Колодкина, бывшего директора леспромхоза "Красноборский"
С Валентином Александровичем Колодкиным, бывшим директором Красноборского леспромхоза, мне посоветовали встретиться местные жители, так как он часто навещал Веру Алексеевну, направлял к ней многих людей, очень её уважал и считал близким человеком.
Несмотря на свою занятость, Валентин Александрович сразу же откликнулся на мою просьбу встретиться и поделиться воспоминаниями о Вере Алексеевне.
Валентин Александрович – степенный мужчина с умным, внимательным взглядом – производил впечатление человека ответственного, честного и мыслящего. В нём чувствовалась серьёзность и доскональное знание лесного дела. Валентин Александрович оказался интересным собеседником и творческой личностью. Беседуя с ним, я поняла, что передо мной не только высокопрофессиональный специалист и талантливый руководитель; передо мной человек, искренне болеющий за свою Родину, за судьбу людей и государства. Он жил, думая о проблемах страны, о лесной отрасли, о своих сотрудниках. Этот человек привык всегда так мыслить, радея о других; принципы чести остались для него главными. Может быть, именно поэтому Валентин Александрович и был так близок Вере Алексеевне: возможно, видя в нём эти качества, она его привечала.
О Вере Алексеевне он говорил искренно, эмоционально, с теплотой и любовью; даже посвятил ей стихи… Было ясно, как много она для него значила. В каждом слове Валентина Александровича звучали почитание и благодарность.
Познакомился я с Зашихиной Верой Алексеевной в начале мая 1993 года. До этого времени я был наслышан от людей, что есть такая бабушка в деревне Середовине, что в 15 км от Дябрино, которая лечит. Также знал, что начальник Красноборского ДРСУ, Гнатюк Виктор Петрович, с ней в очень хороших отношениях. А муж Веры Алексеевны, Николай Дмитриевич, работал на тот момент в ДРСУ.
И вот весной 1993 года ко мне приехал мой друг, Косенчук Николай Григорьевич, который сильно простыл и месяц отлежал в больнице г. Котласа, но легче ему не стало. Николай Григорьевич переночевал у меня, а утром собирался лететь домой в п. Куликово. Видя, как тяжело ему было, я предложил съездить к Вере Алексеевне. Он ответил: "Давно к ней хотел съездить, но как попасть?"
Я позвонил Виктору Петровичу Гнатюку, спросил, как зовут эту бабушку и есть ли у неё телефон (мобильной связи в то время не было). Виктор Петрович назвал номер телефона, но добавил: "Вряд ли она ответит, чаще телефон держит выключенным, а то звонят отовсюду, покоя не дают".
Тем не менее я решил позвонить. Время было семь часов утра. Но вот чудо! Ответила сама Вера Алексеевна. Я сказал, что звонит Валентин Колодкин, что сильно болеет друг, и спросил, можно ли приехать. Она ответила: "Друг? Простыл? Ну что, приезжайте".
В тот же день мы добрались до этой деревни, постояли в очереди, и Николай попал на приём. После него я зашёл поблагодарить Веру Алексеевну. Я сказал ей, что это я звонил утром, и сказал: "Спасибо, что приняли". Она мне тут же говорит: "Ну-ка садись, посмотрю тебя".
Перекрестила меня и открытыми ладонями на некотором расстоянии от меня (сантиметров 15–20) повела от головы до пояса. И через секунду: "Ой, парень, да у тебя порок сердца!" Я был ошарашен.
Ни слова не спросив, где, что болит, она безошибочно ставит диагноз. Дело в том, что на приписной комиссии в 9 классе (1967 год) мне хотели выдать "белый билет", т. е. "годен к нестроевой", именно из-за порока сердца. Меня ни в пот, ни в дрожь, но в какое-то непонятное состояние бросило – как она так может? Ведь даже у врача на приёме спрашивают: "На что жалуетесь?" Или назначают обследование от рентгена до анализов. А тут?
Вера Алексеевна сказала: "Это у тебя кровь застаивается в желудочке сердца, не прокачивает. Сейчас я поправлю". Проделав несколько манипуляций руками и шепча какие-то слова, она вновь перекрестила меня. Вся эта операция прошла за 5–7 минут.
Потом она говорит: "Ну, теперь иди с Богом".
А ровно через год она через женщин управления леспромхоза, которые ездили к ней на приём, передала: "Колодкин всех вас направляет ко мне, а ему самому надо приехать". Я немного посомневался: а чего ехать-то? Я ведь уже был у неё. Но в душе что-то толкало: а как ослушаться-то? Ведь приглашает что-то?
Приехал, отстоял очередь, захожу к Вере Алексеевне и от порога: "Здравствуйте, Вера Алексеевна, я ведь у вас уже был в прошлом году". Она мне: "Садись иди, не разговаривай! Я тебя лечила, да не долечила, у тебя ещё желудок больной".
А ведь и это правда. Так порой прижимало, что ни таблетки, ни альмагель не помогали. То ли гастрит, то ли язва была. Но идти к врачам и глотать трубку мне было страшно… И опять мне стало гораздо лучше! Чудеса! Да какие!
И таких чудес за всё время наших встреч с Зашихиной Верой Алексеевной просто не перечислить. Причём не только лично со мной или с членами моей семьи, но и с людьми, которых я возил к Вере Алексеевне.
Расскажу сначала о своих родных. Когда моей старшей внучке Даше был годик (а сейчас ей 14 лет), она попала в реанимацию с каким-то отравлением. Моя дочка, Маша, перепугалась: "Папа, давай свозим в Москву, на обследование". Я ей говорю: "Маша, для поездки в Москву нужно кучу денег, а у нас их нет. Давай-ка, дочка, съездим за реку, к Вере Алексеевне".
Приезжаем. Неприёмный день оказался, но Вера Алексеевна нас приняла. Занялась с дочкой сначала. Я сел у русской печки, внучка у меня на коленях. Вдруг малышка слезает с колен, подбегает к Вере Алексеевне, за руку её подержала – и ко мне. Вера Алексеевна говорит: "Держи-держи: половицы неровные".
Как вела себя внучка у Веры Алексеевны – надо было видеть! Непоседа! А тут сидит у матери на коленях, внимательно смотрит на бабушку Веру, не боится, не плачет. После приёма Вера Алексеевна говорит мне: "Всё будет хорошо, не придерживайтесь никаких диет, всё можно есть". А ведь доктора ограничили: рыбы жареной нельзя, конфет нельзя, апельсинов, мандаринов нельзя, мёду нельзя и ещё кучу всяких "нельзя".
Я же втихаря от жены и дочки угощал внучку и мёдом, и цитрусовыми, и прочими "нельзя". Дочка сначала возмущалась: "Папа, зачем ты ей даёшь? Ей же это нельзя!" Мой ответ: "Ешь, Даша, всё. Бабушка Вера сказала можно, значит, ешь!"
Никакой реакции у ребёнка не было. Светлая память Вере Алексеевне. Что я ещё тут могу добавить?