* * *
Мы были пока заинтересованными зрителями. Мы проехали через две деревушки в Арденнах, на белых стенах ферм крупными буквами было написано "REX", что напоминало волнующие дни великих политических баталий.
Мы спустились до деревни Штейнбах, находящейся в паре километров к северо-востоку от Уффализа. Там находился древний замок, холодный и заброшенный, в котором наша маленькая колонна сделала остановку. Фермеры Арденн вышли из своих домов и приветствовали нас с подкупающей простотой. Все вспоминали моих предков, которые жили в этом районе, и встречи со мной. Они зазывали нас перекусить в свои низенькие дома, освещенные только старыми керосиновыми лампами. Картошка, поджаренная с салом, исходила паром на разукрашенных блюдах - точно так же, как это было в детстве.
Эти жесткие благородные лица, продубленные работой в поле, были типичными для нашего благородного народа. Мы свободно вздохнули. Мы были счастливы. Здесь, в теплых домах фермеров, полных теней, возле каминов, в которые потрескивали еловые поленья, мы блаженствовали, снова ощутив себя на родной земле, среди своего народа.
Потерянные маршруты
Яркое солнце заливало пронзительным светом маленькие белые долины и большие коричневые, синие, фиолетовые деревья, которые поднимались по склонам холмов. Самолеты союзников бомбили буквально каждую проселочную дорогу, буквально каждый перекресток со все увеличивающейся яростью. Бомбардировщики носились сотнями и метали бомбы, словно рыба икру.
Немецкая армия добилась фантастического успеха, прорвав фронт противника, но не сумела перерезать коммуникации ни на севере, ни на юге. Дороги из Аахена в Льеж и из Трира в Арлон остались в руках союзников.
900 танков и 300 ООО солдат, которые участвовали в немецком наступлении, двигались по прямой по проселочным дорогам, которые заметно снижали скорость. Эти дороги были изуродованы гусеницами танков, а затем занесены очень глубоким снегом. Проехать через маленькие деревушки было очень сложно. Дорога извивалась между домами, как змея. Тысячи бомб падали на эти дороги, делая сотни воронок и уничтожая дорогу на склоне горы.
Вдобавок деревни и восхитительные городки в Арденнах были взорваны. Уффализ, расположенный в конце долины среди огромных скал у поющей реки, ранее оставался совершенно цел. Но теперь он был дважды атакован и разгромлен. После первого налета главной улицей еще можно было пользоваться. Дома были разрушены, однако дороги были сравнительно быстро расчищены. На следующее утро бомбардировщики союзников вернулись, и погром стал полным. Дорога, которая шла с востока вдоль склона горы, была просто снесена со скалы. Осталась лишь зияющая пропасть.
В глубине долины стоял маленький одиночный коттедж, окруженный множеством воронок, а крыша его была совершенно засыпана землей. Ели вокруг стали серыми и грязными. Союзники сровняли Уффализ с землей. После этого через него уже нельзя было проехать.
В Ла-Роше отступающие американцы оставили мост целым. Вскоре появились самолеты союзников, чтобы исправить эту маленькую ошибку. Их бомбы превратили несчастный городок в огромную груду мусора, из-под развалин доносились стоны мирных жителей.
Вражеская авиация в течение нескольких дней уничтожила буквально все в Арденнах. Не уцелел ни один населенный пункт, ни одна дорога, ни один перекресток.
Это был ужасный способ ведения войны, жертвами которого становились женщины и дети, прятавшиеся в подвалах. Однако англо-американцы использовали его без всяких колебаний, и он оказался эффективным. К концу недели все дороги, которые использовали немецкие войска, стали непроходимыми.
Огромные колонны машин с продовольствием, боеприпасами и бензином были вынуждены искать шансы на объездных дорогах, настолько узких, что грузовики сползали на обочину и вязли в снегу, создавая бесконечные пробки. За одну ночь колонны могли продвинуться всего на пять или шесть километров.
Немцы проиграли битву в Арденнах не на подходах к Маасу и Бастони, но среди еловых и буковых лесов, забитых тысячами застрявших машин. Армия может одержать победу, только если техника, боеприпасы, продовольствие и топливо поступают быстро и регулярно.
* * *
Первое поражение доказало эту простейшую истину с самого начала. Танки, которые двигались на Динан и которые должны были легко захватить город, застряли в деревне Селле в 8 километрах от Мааса. Причиной остановки были не замерзшие смотровые приборы, как рассказывают глупые историки, а закончившийся бензин. Немецкие танки прождали два дня. По радио были отправлены одна за другой несколько просьб - напрасно. Они не получили ни капли бензина. В конце концов экипажам пришлось взорвать свои великолепные танки.
С каждым днем проблемы становились все серьезнее. Используя преимущество внезапности, немцы могли прорваться, как это сделал Роммель в 1940 году. Оставалось лишь собрать плоды. Тылы союзников были пусты, позади Арденн не оставалось ни одного барьера. Немецкие танки захватили бы Седан и Шарлеруа в течение двух суток.
Но бензин так и не пришел, хотя на границе его было в избытке. Недалеко от Сен-Вита находились хранилища с запасами в несколько миллионов литров. Победоносные дивизии авангарда обнаружили, что оказались в изоляции и лишились топлива из-за того, что яркое солнце освещало Арденны с утра и до вечера целых 10 дней подряд. Это позволило американским самолетам нанести смертельный удар по немецким коммуникациям.
Десять дней тумана, что было обычным для погоды в Арденнах, и это позволило бы немцам добиться желаемого. Продовольствие, боеприпасы и миллионы литров топлива поступили бы к авангардам. Но счастье изменило рейху. И августовское солнце постоянно светило над заснеженными горами даже в декабре.
* * *
В конце концов невозможно стало даже отправить посыльного на одиночной машине. Как только на дороге показывался автомобиль, штурмовики тут же набрасывались на него. Они патрулировали парами, причем следом за первой атаковала вторая и даже третья, чтобы довершить работу. Они следили за каждым километром дороги.
Не имея никаких сведений от немецкого командования в течение нескольких дней, я попытался добраться до командного пункта генерала Дитриха по дороге. Я едва успел восхититься великолепной панорамой плато в Арденнах на полдороге между Уффализом и Барак-Фретюр, когда на нас спикировали штурмовики, несущиеся буквально над самыми нашими головами. Две пули размером с палец пробили мотор, еще одна скользнула по моей каске, а четвертая пробила бумаги, пройдя у меня между боком и рукой. Грузовик, который мы встретили, совершил безумный пируэт и перевернулся, вспыхнув.
Мы сумели вытащить из обломков одного более или менее целого солдата. Остальные, придавленные автомобилем, сгорели заживо. Мы могли видеть, как обугливаются их руки. Целых 15 минут штурмовики шастали туда и сюда, каждый раз обстреливая нас зажигательными пулями и сбрасывая бомбы.
Буквально по всей дороге шла такая же охота за людьми и машинами.
Дни ожидания
Мы провели сочельник в Штейнбахе в Арденнах.
Повсюду мои солдаты праздновали в семьях. Фермеры звали их по именам и делились всем, что имеют.
Эти зажиточное люди просили только одного - мира. Чтобы им позволили работать! Больше не слышать о политике. Чтобы их оставили в покое и позволили заботиться о своих семьях, своих полях, своем скоте. Они были совершенно правы и только жалобно повторяли привычные жалобы фермеров всех времен и народов.
Я отправился к ним пожевать новогодние вафельки. В полночь все целовались без церемоний, грубые поцелуи загорелых фермеров и усатых баб.
Но я смотрел, как мои товарищи душевно поют. Я думал о снеге, в котором сражались солдаты под Бастонью, на реке Ур, в лесах Лерно и Ставло. Я думал об Арденнах, взорванных и пылающих багровыми ночами.
Что принесет нам новый год?
* * *
На следующий день нам пришлось передать наш ледяной замок под полевой госпиталь, и мы просто не знали, куда отправиться. Раненые из-под Бастони шли потоком. Мы перебрались в деревню под названием Лимерле.
Теоретически я должен был взяться за административную реорганизацию этих районов. Командовавший военными операциями фельдмаршал Модель письменным приказом передал мне всю политическую власть на территории Бельгии, отбитой у союзников.
Но повсюду гражданские власти бежали. Приходские священники сделали то же самое. Перепуганные бомбардировками союзников семьи с начала января жили как могли, большей частью скрываясь в погребах. Так что издавать декреты и реформировать конституцию было явно некстати.
Все, что я мог сделать, - это дать жителям Лимерле и Штейнбаха утешение во время мессы. Наш эсэсовский капеллан, преподобный отец Штокманс, был с нами. Поэтому, несмотря на атаки штурмовиков, колокола деревенской церкви зазвонили, собирая жителей и солдат к алтарю бога любви и милосердия.
* * *
Я разослал курьеров во всех направлениях, чтобы собрать информацию о положении в окрестностях, освободить брошенных в тюрьмы патриотов и собрать свежие выпуски газет.
Сообщения о наших освобожденных товарищах заставляли кровь холодеть в жилах. Они описывали жестокое обращение, которому подвергались тысячи мужчин и женщин по всей Бельгии во имя "демократии": содержание в тюрьмах в нечеловеческих условиях, издевательства, побои, пытки, позор и даже убийства только за то, что они разделяли иные политические идеи, нежели "освободители" в сентябре 1944 года.
Газеты из Брюсселя, Льежа и Арлона, которые доставили наши эмиссары, были нашпигованы ненавистью и призывами к жестокости, рассчитанными на самые низменные инстинкты толпы. В них можно было увидеть бесконечные списки достойных людей, брошенных в тюрьмы победившими политиками за то, что они разделяли наши взгляды в той или иной степени, либо просто выписывали наши газеты. Тюрьмы и казармы были переполнены, ведь туда загнали около 100 ООО человек, которые подвергались всяческим истязаниям со стороны жестокой охраны. Официально, но при этом совершенно незаконно наказаниям подверглись около полумиллиона бельгийцев.
Самым наглядным примером для нас стало прибытие 15 молодых юношей, сбежавших из тюрьмы в городе Сен-Убер. Это учреждение для исправления малолетних преступников имело мрачную славу по всем Арденнам. Именно туда заперли некоторое количество детей из семей рексистов. Их отцы и матери тоже были брошены в тюрьмы. Ребята были оторваны от своих семей, с ними обращались как с умственно отсталыми, их держали вместе с самыми жестокими нарушителями.
Иметь политические идеи, отличные от идей победителей, значило превратиться в уголовного преступника, подвергнуться преследованиям или даже казни. Молодых женщин сгоняли в маленькие камеры, брили наголо, избивали и часто насиловали. Матери больших семей были оторваны от своих семей и безжалостно брошены в тюрьмы. Стариков загоняли в мрачные сырые камеры, где они могли умереть от тоски и лишений. Но ребят наказывали вообще без всяких законных оснований. Во имя демократии мстительные противники старались превратить детей, которые ничего не знали о политике, в грязные, продажные, жестокие существа. И все это во имя правосудия и справедливости!
Мы могли подняться против этих преступлений и могли заставить их искупить свои преступления, которые вопияли о возмездии. Но мы поклялись перед Богом, что будем выше гнева. Мы не пролили ни единой капли крови за эти недели, и тем не менее наши души кипели от негодования. Все, что позднее рассказывали продажные писаки о казнях, которые мы совершали в Арденнах, просто политический заговор и гнусная клевета.
Мы видели страдания наших соотечественников, попавших под бомбы союзников в районах, где шли бои. Мы не желали добавлять новые страдания.
Мы также понимали, что нельзя строить будущее на мести. Мы желали объединить различные группы нашего народа, утишить ненависть вместо продолжения кровавых репрессий. Никто из нас не нарушил эти приказы.
Однажды утром
Самым важным для немцев в конце декабря 1944 года было отрезать, быстро окружить и уничтожить войска союзников на Западном фронте. Уже через неделю стало понятно, что битва на уничтожение не удалась немецкому командованию.
60 часов было достаточно моторизованным частям рейха, чтобы добиться глубокого прорыва через Арденнское плато. Они вышли к железнодорожной линии Люксембург - Брюссель в Жемелле. Двигаясь на запад, они пересекли леса и горы из конца в конец. Немецкие дивизии вышли на широкие равнины в Кондрозе и Ла-Фаменне.
Но даже через три дня союзники еще держались.
Если бы немцы сумели наладить снабжение своих танковых и моторизованных дивизий топливом и боеприпасами, они легко продолжили бы наступление с прежней скоростью.
Даже в конце 1944 года эти дивизии были прекрасно оснащены. Разумеется, они легко справились бы и с обычной работой, особенно если требовалось остановить толпы монголов в серых шинелях, которые в панике бежали по снегам возле Бастони.
Однако танки генерала Мантейфеля, которые дошли до Динана, "тигры" Зеппа Дитриха и новые бронетранспортеры все еще могли совершить новый рывок.
Если говорить честно, немцы имели всего 900 танков. Однако сколько их имел Роммель под Аббевиллем в 1940 году и Эль-Апамейном в 1942-м? Сколько английских и американских танков вошли в Брюссель и Антверпен 3 и 4 сентября 1944 года?!
Союзники в Арденнах были застигнуты врасплох. Дороги были открыты. 50 ООО солдат моторизованной пехоты двигались на Намюр, Арденны и Уи. 6 и 7 декабря они вполне могли форсировать Маас.
Но наступило время союзных ВВС. Ярко светившее солнце позволило им разносить вдребезги войсковые и транспортные колонны на земле.
Трудности нарастали с каждым днем. Немцы потеряли свою мобильность. Они не могли даже доставить необходимое количество продовольствия войскам, оказавшимся в 150 километрах впереди линии Зигфрида. Положение этих дивизий быстро стало отчаянным.
Ни Зепп Дитрих не сумел сокрушить противника на севере своим бронированным кулаком, ни генерал Мантейфель на юге не сумел взять Бастонь. Им пришлось занять Арлон и Виртон, чтобы увеличить безопасную зону, однако нанести решающий удар они не сумели.
В Бастони, как и в Мальмеди, они нашли несколько тысяч солдат союзников, которые сопротивлялись с неслыханной отвагой. Вместо того чтобы бежать, они подавали примеры отваги друг другу. Они позволили окружить себя, но выдержали удар и выиграли несколько драгоценных дней.
Сопротивление Бастони сковало весь левый фланг немецкого наступления. Бастонь, как и Мальмеди, можно было взять без труда, если бы танковые дивизии получали снабжение вовремя и в достаточном количестве. Тогда они сумели бы развить первоначальный успех и продвинуться дальше, сея панику, захватывая склады, не позволяя противнику перегруппировать силы и проводить контратаки. Но выглянувшее солнце уже на третий день поставило немцев в отчаянное положение. Мальмеди и Бастонь, изолированные узлы сопротивления, которые были обречены при нормальном развитии событий, устояли и сыграли решающую роль.
Положение фельдмаршала Моделя уже через неделю стало абсолютно невыносимым. Его дивизии сражались на юго-западе, совершив марш в 150 километров, но их снабжали по каким-то проселочным дорогам или вообще по снежникам, где постоянно возникали пробки. Если учесть находящиеся в тылу у немцев Мальмеди и Бастонь, хватка союзников становилась все крепче.
То, что союзники намерены нанести удар с двух сторон по образовавшемуся выступу в самом ближайшем времени, было видно невооруженным глазом. Не осталось никаких сомнений в исходе дуэли.
Немцы были реалистами и немедленно начали отводить войска.
Это происходило в обычном идеальном порядке, с железным спокойствием, как всегда исполнялись приказы немецкого Верховного командования.
Дивизии Ваффен СС были расположены на обоих флангах в самых угрожаемых местах, пока прошлогодние победители спокойно, шаг за шагом, освобождали район Мозан, затем Сен-Убер и Марш, уходя из долины реки Ур.
Американские войска наступали с юга, а английские - с севера, сближаясь все больше и больше. Они угрожали перерезать прямо посередине позиции, протянувшиеся от Ура до Эйфеля, на которых находились 300 ООО немецких солдат.
В начале второй недели января только коридор около 20 километров шириной остался между двумя группировками противника, англичанами и американцами.
И всего лишь одна дорога, по которой еще могли отступать немцы.
Мы проводили дни и ночи в невыносимом напряжении. Но главным нашим чувством все равно оставалось восхищение. Ни один батальон не пал духом. Войска, воспитанные в правилах железной дисциплины, присущей немецкому народу, приняли приказ отступать с таким же спокойствием, как и приказ наступать, отданный две недели назад.
Холодными ночами, когда бесчисленные английские и американские самолеты отсыпались на земле, тысячи немецких солдат уходили на восток. Группы танков были расставлены на всех дорогах словно огромные сторожевые собаки. Временами они выплевывали назад языки пламени. Колонны двигались по снегу молчаливые, но в полном порядке.
Все закончилось.
Мы попытались. Мы потерпели неудачу.
Солдаты уходили навстречу новым битвам, один Бог знает где, навстречу новым страданиям, один Бог знает, каким страшным.
Но не было слышно ни единого слова.
Долг есть долг. Dienst ist Dienst.