Но что могли сделать эти бедные парни на этом крутом речном берегу? Несколько тысяч человек уже находились позади них и над ними, на этот берег постоянно прибывали свежие советские войска и батареи. Их постоянно обстреливала артиллерия и бомбили самолеты.
По песчаным тропам из тыла вдоль реки подошли несколько латышских рот. Но чем могли помочь эти жалкие подкрепления? Советские самолеты продолжали бомбить их. Все перекрестки пылали. Серые и красные факелы поднимались в сумерках над каждой деревней в районе боя. Пулеметные очереди сыпались ливнем.
Мы даже не могли укрыть наших раненых.
Каждая улица была усеяна воронками. Каждый дом был изрешечён осколками на расстоянии 6 или 7 километров от места боя.
* * *
Ночью противник продолжал перебрасывать подкрепления, через реку были перевезены огромные массы солдат, техники и боеприпасов. Лодки совершенно свободно ходили по Одеру. Наша артиллерия без боеприпасов и самолеты без топлива ничем не могли им помешать.
Когда наступил рассвет, советские танки, длинные, как крокодилы, выползли на наш берег реки, пока еще осторожные, они не двигались вперед, однако образовали стальной барьер перед береговыми устоями разрушенного моста.
За ночь боя рота, поднявшаяся на хребет над Одером, потеряла четыре пятых своего состава. Каждый метр песка был перепахан снарядом или гранатой.
Тем не менее приказ оставался в силе. Они должны были атаковать снова!
Форменное безумие!
Чтобы добиться успеха на открытой местности, требовалась поддержка массированным артиллерийским огнем, танками, пикировщиками, но даже тогда лишь полдюжины штурмовых батальонов могли чего-нибудь добиться.
Однако мы не могли проявить неповиновение после четырех лет безоговорочного подчинения.
Наши роты бросились вперед и были беспощадно перебиты пулеметами. Капитан Тиссен, незабвенный Тиссен из котла под Черкассами, один из наших лучших специалистов по рукопашному бою, получил три пули. Он рухнул на груду советских трупов. Лейтенант Регибо, уже раненный семь раз на Восточном фронте, получил несколько осколочных ран. Его тело было все обагрено кровью. Лейтенант Альберт Верпоортен, энергичный молодой писатель, получил пулю в голову. Сначала он даже не почувствовал, что ранен. Он попытался было стереть кровь. "Я больше не чувствую руки!" - в ужасе вскрикнул он и упал замертво.
Шесть раз в течение этого ужасного дня 21 апреля валлоны получали приказ снова атаковать левый берег Одера. Шесть раз они бросались в это пекло.
Ничто не скажет лучше об их героизме, чем ужасающая цифра: из 650 человек, участвовавших в рукопашных схватках на дюнах, к вечеру 21 апреля только 35 остались целы.
Остальные 615 человек были либо убиты, либо ранены, другими словами, погибли 94 процента личного состава батальона. Причем эти жертвы были принесены во имя проигранного дела.
Однако даже перед лицом смерти люди верили в свои идеалы. Они намеревались повиноваться до последнего, быть верными до конца. И последние солдаты погибли в бою за землю, которая не была им родной.
* * *
Я провел этот день, пытаясь удержать вторую линию обороны протяженностью около 20 километров, которую я создал восточнее Буссова. Однако наш сектор вскоре опустел. Роту за ротой всех наших товарищей из фламандского полка забирали, чтобы уложить рядом с телами валлонских солдат на берегу Одера.
Поэтому вторая линия обороны была чистой фикцией. Все, что у нас осталось, чтобы прикрыть отрезок фронта протяженностью 20 километров от наступления огромных масс противника, - это единственный боеспособный батальон валлонских добровольцев.
Русские саперы перебросили через Одер мост. Сотни танков и артиллерийских орудий и многочисленные дивизии хлынули по нему, словно потоп. Более того, в нескольких километрах выше по течению большевики создали еще два плацдарма, более широких, чем этот.
Кто сейчас мог остановить надвигающуюся катастрофу?
Но немецкое командование отдало наистрожайший приказ: держаться!
Однако десятки тысяч русских уже пересекали наши болота. Вся страна вокруг нас пылала!
Мы непоколебимо продержались на линии у Брус- сова до 25 апреля, потому что таков был приказ.
Советская авиация установила полное господство в воздухе. С воем рассекая наполненный пеплом воздух, краснозвездные самолеты пикировали на нас, разнося стены и крыши домов. Командный пункт был весь изрешечен осколками. 25 апреля целое крыло здания сожрал огонь. Затем загорелся центр Бруссова. Домашние животные визжали. Женщины, простреленные зажигательными пулями, лежали на земле, их пальцы пожелтели. Пулеметный обстрел возобновлялся каждые 15 минут.
В 17.00 прибыл мотоциклист-посыльный. Штаб корпуса освободил нас от обязанности защищать линию у Буссова, которую противник глубоко обошел с обоих флангов. Мы отошли на новые позиции к северо-западу от города Пренцлау.
Я немедленно поднял своих солдат на марш, но жизнь стала совершенно невыносимой. Самолет обстрелял мой "Фольксваген" и пробил три шины. Я быстро починил их, а вокруг с безумным визгом носились поросята из разрушенного свинарника.
Русские кишели повсюду, как лемминги.
Затворы плотины не выдержали, и начался потоп.
Как суметь не утонуть в этом страшном водовороте?
Направление - Любек
Пренцлау был древним городом с кирпичными церквями, массивными, как крепостные башни. Однако изящные готические арки придавали им легкий воздушный облик. Когда мы 25 апреля пересекали его, там тоже уже были видны признаки начинающейся агонии. В течение нескольких дней советская авиация бомбила его улицы. Развалившиеся здания блокировали движение. Толпы оборванных жителей бежали из города.
Три тысячи офицеров бельгийской армии только что покинули казармы Пренцлау, где они находились с момента капитуляции 28 мая 1940 года. Они тащились по дороге, взмокшие на солнце. Румяные генералы в косо сидящих кепи, похожие на запасливых нянечек, толкали детские коляски, переполненные пожитками. От них не следовало ожидать проявлений особой выносливости. Русские вскоре нагонят их.
Мы должны были занять позиции в нескольких километрах северо-западнее Пренцлау. В качестве командного пункта я выбрал замок Хольцендорф, где толпилось множество дрожащих беженцев. Большинство из них покинуло Рейнланд и двигалось на восток. Теперь наступление коммунистов погнало их в обратном направлении, на запад.
Они были измучены такими испытаниями. Многие женщины дергались от беспокойства. За юбку одной из них цеплялись трое маленьких белокурых детей. Она ожидала четвертого ребенка и очень нервничала. Этим вечером она сошла с ума. Лежа навзничь, она кричала и хрипела, отказываясь от всякой помощи. На рассвете советские самолеты погонят ее дальше, ничего не соображающую, вместе с толпой перепуганных людей, которая в панике стремилась на север и запад.
* * *
С этого момента фламандские добровольцы перемешались с валлонами в последнем сражении. На следующий день я попытался связаться с немецким штабом, которому мы формально подчинялись. Я нашел генерала далеко на западе в неуклюжем кирпичном замке, укрытом в глубине леса.
Судя по всему, приказ был все тот же: держаться. Это было все, что я сумел выяснить. Я вернулся обратно на свой командный пункт в Хольцендорфе, проехав мимо горящего Пренцлау. Огромные серые столбы дыма и пепла поднимались в золотое утреннее небо.
К 09.00 шум битвы на юго-западе стал особенно громким. У нас просто вылетели оконные стекла. Советские танки показались на подходах к Пренцлау. Защита города были символической. Он не продержался и часа.
После этого мои наблюдатели увидели на юго- западе советские танки, которые уже находились в нескольких километрах позади линии фронта.
Мне обещали передвижную радиостанцию, которая так и не прибыла. Я ничего не знал о решениях Верховного командования. Наконец в 11.00 примчался немецкий мотоциклист и передал приказ начать отход, подписанный вчера в 20.00. Посыльный странствовал позади прорвавшегося противника и просто заблудился. Он прибыл с опозданием на 15 часов. А за эту ночь нас глубоко обошли с обоих флангов, и теперь нам будет нелегко вырваться из этого осиного гнезда.
Наши люди вели бой весь день, снова проявив исключительный героизм. Они часто переходили в контратаки, чтобы остановить противника. Один из наших молодых офицеров ворвался в дом, который русские превратили в бункер. Вооруженный одним только автоматом, он устроил там настоящее побоище, но в конце схватки ему размозжило руку.
Вместо того чтобы преодолевать упорное сопротивление, красные обошли нас с обеих сторон и прорвались в глубину обороны. Отступать на запад было уже нельзя. Противник находился в 10 километрах западнее Пренцлау.
Мы двинулись в северном направлении, которое казалось наименее угрожаемым. В городах уже стояли противотанковые батареи. Поэтому самое плохое выпало на долю тех несчастных, которые вроде нас сражались в арьергарде. Это было ужасное время, нам приходилось пробираться среди куч мусора, чтобы добраться до нашего последнего "Фольксвагена", в то время как вражеские танки уже грохотали сзади.
Немецкий генерал в приказе на отступление сообщал, что переводит свой командный пункт на опушку леса в 20 километрах западнее Пренцлау. Я прибыл туда примерно в 15.00 после бесконечных объездов и приключений.
Естественно, что в указанном месте не оказалось никого, кроме советских танков, движущихся по опушке леса. Мотор моего маленького автомобиля был готов вот-вот взорваться от перегрева после долгой езды по целине. За последнюю неделю мы не получили ни капли бензина. Я мог использовать только картофельный спирт, полученный для танков, но это было плохое и ядовитое топливо. Укрывшись в кустарнике, мы выждали примерно четверть часа, чтобы отремонтировать ремень вентилятора и охладить мотор.
Советские танки невозмутимо катили дальше.
Мы добрались до перекрестка у Скарпина по узкой грязной дороге. Там находились 500 французских добровольцев, которые твердо удерживали позицию. Их моральный дух был очень высоким, хотя единственным оружием были винтовки, с помощью которых сложно остановить тысячи советских танков.
Генерал, которого я искал, находился поблизости. Я нашел его в вечернем мраке лишь с большим трудом. Меня ожидали новые приказы на отступление. На этот раз мы за один заход проделали 50 километров на север до линии Нойштрелиц - Нойбранденбург.
Я знал, что мои люди измотаны до предела, но мы должны были собрать все силы. Север! Север! Сбежать от коммунистов! Моим офицерам связи не требовалось дважды объяснять стоящую перед ними задачу.
Группы молодых женщин, которые также бежали от русских, остались с нами. Что мы могли сделать?! Единственное - помочь им не попасть в лапы большевиков. Девушки были совершенно измучены. Они умирали от голода и жажды. Молодые матери, прекрасные даже в час испытаний, знали, что их ожидает.
* * *
28 апреля 1945 года. Толпы на дороге стали просто колоссальными. Тысячи политических заключенных в своих сине-белых полосатых робах со множеством различных повозок и тележек, сотни тысяч женщин и детей, колонны солдат со всяческим оружием брели на север.
Два наших последних пехотных батальона продвигались вперед лишь с большим трудом. Но тем не менее они сумели пробиться сквозь эту толчею.
Примерно в 20.00 городок Нойштрелиц буквально взорвался, огромное оранжевое пламя взметнулось в небо позади нас. Четыре года мы думали, что видели все возможные варианты катастроф, однако Нойштрелиц этой ночью побил все рекорды. Ради последнего фейерверка не пожалели ничего. Чудовищные взрывы отдавались грохочущими раскатами, словно наступил конец света.
Мы вышли на причал на маленьком сером озере, на воде играли отблески далекого зарева. Черная баржа дрейфовала неподалеку. Темнота пахла лишайниками, незабудками и молодой листвой. Это было прелестное место, но только для того, чтобы обнимать красивую девушку с шелковистыми волосами. Но сейчас в небесах буйствовал адский пламень, чтобы обрушиться назад с головокружительной быстротой, и тогда весенний вечер превращался в нечто ужасное.
Противник будет здесь утром.
Мы получили приказ. Нам предстояло двигаться еще дальше на северо-запад и проделать без остановок путь в 60 километров. Однако опасность придала нам силы для нового броска.
Мы сумели возродить старый "Фольксваген" к жизни, хотя он был пробит двадцатью осколками.
На юго-западе пылало все небо, постепенно приобретая яркий красный оттенок.
Мы должны были прибыть в город Варен в Мекленбурге рано утром следующего дня, проехав мимо больших озер, характерных для этого района, и временно занять позиции в районе Троттинер Хютте.
Многие беженцы на ночь просто падали на землю по обе стороны дороги. Десятки тысяч женщин, детей и оборванных стариков, закутавшиеся в одеяла, жались друг к другу в тумане под елями.
Три линии повозок неслись по дороге тесными колоннами, часто их вели бывшие французские пленные, которые явно чувствовали себя членами немецкой семьи, сидевшей в кузове.
Мои солдаты сохраняли прекрасную форму. Они не теряли времени, ловко проскальзывая между препятствиями, и при этом сохраняли хорошее настроение.
Я посоветовал всем идти дальше, не останавливаясь. Я не питал никаких иллюзий. В моем "Фольксвагене" между ногами у меня стояла небольшая рация, питавшаяся от батарей. Я мог слушать британские передачи, которые охотно излагали общую ситуацию чуть ли не каждый час.
Британский фронт в Германии начал двигаться два дня назад. Томми пересекли Эльбу южнее Гамбурга. Не было никаких сомнений, что они направлялись к Любеку. Если они доберутся до этого порта на Балтике первыми, мы будем перехвачены русскими.
Мы должны спасти своих солдат любой ценой, не спать, но добраться до Любека первыми. Ну а потом уже посмотрим, что получится. Мы ни в коем случае не должны впадать в отчаяние и не сдаваться подобно тряпичным куклам, которые валялись повсюду на дорогах и ждали с пепельными лицами победителей, чтобы безоговорочно капитулировать.
Из Любека мы, скорее всего, сумеем продвинуться еще дальше на север. Я подталкивал своих солдат, как только мог, но мы все еще были далеко от Балтики, и события начали обгонять нас.
30 апреля в 08.00 по радио я услышал из Лондона удивительную новость. Гиммлер ведет переговоры о перемирии! Переговоры, судя по всему, велись как раз в районе Любека.
Командир фламандской дивизии присоединился ко мне в Троттинер Хютте. Мы вместе с ним в течение двух дней пытались восстановить связь со штабом корпуса, но напрасно. Отступление проходило с такой скоростью и по таким забитым дорогам, что связь стала невозможной впервые с начала войны, несмотря на показное спокойствие Верховного командования. Было совершенно невозможно узнать, что следует делать нашим дивизиям или хотя бы где найти штаб корпуса. Передвижная радиостанция исчезла. Ни один посыльный не мог пробиться сквозь этот поток беженцев и повозок. Мы были окончательно предоставлены самим себе.
Фашистская Италия только что развалилась. Муссолини был убит с чудовищным садизмом. Его тело повесили на пощади в центре Милана за ногу, словно животное на бойне.
Я делал все возможное, чтобы как можно лучше помочь оказавшимся в опасности солдатам. Перед тем как покинуть Берлин 20 апреля, я достал несколько тысяч карточек иностранных рабочих, чтобы использовать их в самом крайнем случае. Время пришло подумать о собственном спасении.
Утром 20 апреля я тайно раздал карточки своим командирам подразделений. Теперь, если какие-то роты потеряются во время последних боев, эти солдаты могут не сдаваться, а попытаться проскользнуть мимо противника в старой гражданской одежде, притворившись мобилизованными рабочими. Таким образом они смогут избежать лагерей военнопленных и благодаря поддельным документам вернуться домой либо в Бельгию, либо в Германию или найти убежище за границей. Кстати, более 3000 солдат именно так и поступили.