К оборотной стороне телеграммы был пришпилен скрепкой лист фотобумаги, состоящий из множества маленьких карточек. С нижнего угла несколько карточек было вырезано. Все карточки были одинаковыми: продолговатое, овальное лицо, темные волосы, гладко зачесанные на боковой пробор. Фотография была мутной, из тех, которые еще можно наклеить на удостоверение личности, но она давала только приблизительное представление о том, как выглядел Околович. Далее в дело были подшиты рапорты, справки и протоколы допросов, из которых складывалась следующая картина возникновения розыскного дела:
Вечером 5 декабря 1938 года на квартиру неких Титовых в Ленинграде позвонил по телефону незнакомый голос и попросил позвать к телефону Ксению Околович, жившую этажом ниже. Ксению позвали. Незнакомец сказал ей, что он хороший знакомый ее родственников в Витебске, попал в Ленинград проездом и хотел бы с ней повидаться. На квартиру к Ксении он прийти отказался, а назначил ей свидание через полчаса у ворот соседнего дома.
Через полчаса при слабом свете уличных фонарей Ксения увидела, что у ворот ее поджидал брат Георгий. Они не виделись много лет. Георгий эмигрировал за границу еще во время Гражданской войны. Было немудрено, что Ксения не узнала голоса брата по телефону. Георгий уклонился от объяснений, где он жил, что делал и как попал в Ленинград. Он в основном расспрашивал о родственниках и друзьях. Только в конце разговора Георгий сказал Ксении правду: он перешел нелегально государственную границу по заданию русской организации, ведущей борьбу против советской власти. Имени организации он не открыл, но назвал себя революционером.
Он объяснил сестре, что к своей работе привлекать ее не собирается, а зашел повидаться и узнать о судьбе родственников. Потом Георгий ушел, не сказав, когда вернется и вернется ли вообще. В течение целого месяца Ксения хранила секрет встречи с братом. Но потом ее начали мучить сомнения. Не ставит ли она себя и своих близких под удар, скрывая разговор с братом от властей? Ксения работала в госпитале и решила посоветоваться со старшим врачом. Тот приказал ей немедленно идти в НКВД и рассказать все. Дав такой совет, врач немедленно написал свой собственный рапорт наркому внутренних дел. Ночью Ксению пропустили в здание ленинградского управления НКВД, где она все рассказала. На государственных границах ударили тревогу. "Террорист" Георгий Сергеевич Околович был объявлен в чрезвычайный розыск.
После этого в течение почти года советская контрразведка пыталась его найти. В розыскном деле следовали бесчисленные рапорты отделов НКВД из разных городов с докладами о результатах наблюдения за родственниками Околовича, о вербовке агентов среди этих родственников и о создании сети осведомителей вокруг мест его возможных явок. Доклады о подозрительных личностях, выглядевших якобы совсем, как Околович на фотографии розыска, поступали со всех концов Советского Союза. То его видели на Украине сельскохозяйственным поденщиком, то он маскировался в уральском городе под чернорабочего, то, наконец, пытался устроиться бухгалтером в артели под Ростовом. Но в конце концов выяснялось, что все эти люди к Околовичу отношения не имели. Агенты и ловушки вокруг возможных явок тоже не давали никаких результатов. "Террорист" бесследно исчез.
В самом конце розыскного дела две странички дешевой бумаги, исписанные карандашом, раскрывали причины неудачи НКВД. Эти страницы представляли собой протокол, составленный на русском языке польским офицером погранохраны. Протокол был изъят из архивов польской разведки после того, как советская армия заняла восточные районы Польши осенью 1939 года.
В нем содержалась запись опроса человека, задержанного польским пограничным пунктом в середине декабря 1938 года. Человек этот был русским и вышел на территорию Польши со стороны Советского Союза. Фамилия задержанного была – Околович.
Он рассказал польским властям, что является членом организации русских эмигрантов, имевшей свой штаб в Белграде. Организация называлась Национально-Трудовой Союз Нового Поколения (НТСНП). Образовалась она в начале тридцатых годов из тех русских эмигрантов, кто верил, что русский народ в состоянии сам свергнуть советскую власть.
В качестве первого этапа своей борьбы НТСНП стремился узнать положение в стране, проверить, обоснованы ли надежды организации, и выяснить силу врага – советской власти. В числе других членов НТСНП для такой стратегической разведки был послан в СССР Околович. Летом 1938 года он вместе со своим напарником Колковым пересек советскую границу из Польши в Белоруссию. В течение почти шести месяцев они вдвоем исколесили западную половину СССР, от Ростова до Ленинграда и от Кавказа до Минска. Они успешно устраивались два-три раза на работу и сумели избежать проверок властей. В начале декабря Околович и Колков решили, что сведений собрано достаточно и можно возвращаться в штаб организации. Посетив в последний раз 5 декабря Ленинград, они вернулись в район Минска и в середине декабря успешно вышли в Польшу.
Запись допроса объясняла, почему надежды НКВД найти Околовича на территории СССР не могли уже оправдаться. Она одновременно доказывала бессмысленность стандартной клички "террорист", применявшейся властью ко всем поголовно людям, проникавшим в СССР из-за границы для антисоветской борьбы.
На этом розыскное дело заканчивалось. Я закрыл картонную обложку и примерился к остальным трем папкам. Вернее, к четырем. Если считать и ту, тонкую, из зеленого картона.
Я придвинул к себе наугад одно из следующих дел. На нем стояло заглавие "Тройка". Перелистывая подшивку служебных бумаг, датированных тридцать пятым, тридцать шестым годами, я не сразу понял, какое отношение они имеют к Околовичу или НТСНП. Речь шла о троих студентах, бежавших из Советского Союза сначала в Польшу, а потом перебравшихся в Чехословакию. К одному из них, Кандину, НКВД решило послать брата. Вариант был несложен. Брата Кандина вербовали, помогали перейти польскую границу и затем ждали обратно вместе с беглецом. На что именно надеялось НКВД, чтобы заполучить Кандина обратно, мне так и не стало ясно. В рапортах встречались все время ссылки на "заранее гарантированное Кандину прощение, если он вернется". Брата благополучно переправили в Польшу. А дальше получилось совсем не так, как рассчитывало НКВД. Брат Кандина задания советской разведки не выполнил и стал невозвращенцем. Своих бывших хозяев из НКВД он отправил в откровенном письме куда подальше. Только дойдя почти до конца дела, я встретился с материалами, касающимися Околовича. Братья Кандины стали членами НТСНП. Шли длинные и скучные справки на всю родню "тройки". Иностранный отдел НКВД располагал данными из Праги, что НТСНП может заслать кого-нибудь из Кандиных обратно в Советский Союз. Мелькало раза два имя Околовича как руководителя одного из участков подпольной работы НТС в СССР. Списки родственников назывались "возможными явками террориста Кандина".
Я отбросил дело в сторону. Совсем не знаю, зачем его мне прислал Грибанов. Может быть, просто по ошибке? На следующей папке, самой пухлой из всех, никакого названия не было. Тысячи страниц папиросной бумаги, исписанных мелким машинным шрифтом. Ни одного официального документа. Одни лишь выписки из показаний членов НТС, попавших теми или иными путями в лапы НКВД-МВД.
При более внимательном анализе материалов становилось понятно, что они были подобраны по некоторой системе. Выписки из опросов, протоколов, обвинительных заключений, стенограмм следствий были сделаны в тех местах, где "источник" касался истории НТС, структуры этой организации, ее руководящего состава и методов борьбы с советской властью. Первые несколько сотен страниц были взяты из показаний членов НТС, захваченных после окончания войны. То, что я прочитал в них, можно было без большого преувеличения назвать "героической трагедией".
Один из основателей НТС, М. Георгиевский, захваченный в Югославии, рассказывал о довоенной работе этой организации. Я мог проследить за тем, как формировалась идеология НТСНП – "солидаризм", как потом отпали две последние буквы и НТСНП стал окончательно "НТС". Я узнал и о том участке союзной работы, где находился Околович. У НТС были филиалы в Праге, в Париже и в Балканских странах. Околович ездил из одной страны в другую и создавал кадры так называемого "закрытого сектора", то есть сектора работы в Советском Союзе. Используя свой личный опыт и опыт своих товарищей, Околович подготавливал людей к революционной деятельности на Родине. Некоторые из них перешли границу без осложнений и обосновались в глубоком подполье, образуя опорные пункты будущей Революции. Другие погибли. Одна из групп, например, выдержала бой на границе. Когда стало ясно, что пробиться нельзя, один из нтс-овцев взял на себя защиту огнем отходящей группы. Он знал, что погибнет, и погиб. Группа ушла обратно.
Рассказы Георгиевского сочетались с показаниями других нтс-овцев. Мне становилось постепенно ясно, почему именно к концу советско-германской войны советская разведка сумела получить такой большой материал об НТС.
Когда Гитлер напал на Советский Союз, перед руководителями НТС возникла острая и сложная проблема: что делать? Бороться ли против немецкого фашизма вместе с русским народом – или пойти вместе с Гитлером против советской власти. Основная масса членов НТС быстро поняла, что единственно правильный путь состоит в лозунге: "Ни с Гитлером, ни со Сталиным". Открытой борьбы против гитлеровского государства НТС решил не вести, но в программе своих действий осуждал фашизм так же бескомпромиссно, как и коммунизм. Путь в Россию во время войны лежал через оккупированную гитлеровцами территорию. Фашистские власти создали ряд марионеточных "русских" организаций из эмигрантов и военнопленных для пропагандистских нужд гитлеровской стратегии. Члены НТС проникли в эти организации, сумели добраться до оккупированной территории и организовать там десятки своих собственных революционных ячеек. Тактика НТС предусматривала, что в момент, когда гитлеровское государство и советская власть ослабнут в изнурительной войне, русский народ сумеет поднять голову и освободиться своими силами и от иностранных захватчиков, и от советских властителей. Эта тактика себя не оправдала. Гестапо разгадало планы НТС. Десятки его членов попали в немецкие концлагеря. Многие из них были замучены. В то же время русский народ, сконцентрировавший свои силы на борьбе с гитлеровскими армиями, не был еще готов принять бой с советской властью. Инертность народных масс, поверивших в грядущие перемены после победы и слишком уставших от тотальной войны, привела к тому, что революционные ячейки НТС, организованные на оккупированной территории, остались после возвращения советской власти в практической изоляции. Часть их была раскрыта и истреблена органами госбезопасности, часть спаслась, но была обречена на длительное бездействие.
Среди миллионов советских граждан, попытавшихся искать политического убежища у западных союзников, было также много членов НТС. Вместе с другими русскими людьми они были выданы советскому правительству. Слепота и цинизм, свойственные политике западных "демократий", еще раз оказали услугу советской власти.
Совместными усилиями гестапо, советской власти и западных союзников к концу войны НТС был практически разгромлен. От личного состава этой организации уцелело лишь несколько человек, рассыпанных по послевоенной Европе.
На заключительных страницах выписок мелькали лаконические заметки: "Приговорен к высшей мере… приговор приведен в исполнение…", "приговорен к 25 годам ИТЛ… выслан в речной лагерь № 6…", "приговорен к 10 годам ИТЛ… выслан…"
Между листов папиросной бумаги со стандартными заголовками: "Мз показаний такого-то…" – подшито несколько страниц без начала и конца. Какой-то член НТС, сразу после войны задержанный в Берлине, описывает свои встречи с Околовичем. Встречи на конспиративных квартирах в западноевропейских странах, разговоры о будущем России, о стратегии революционной борьбы. И дальше – выдержки из показаний соседей Околовича по камере гестаповской тюрьмы. Когда их вызывали из камеры, то никогда не было известно, на допрос или на расстрел. Потом гитлеровская Германия рухнула, и двери тюрьмы раскрылись. Околович ушел дальше на Запад.
Я листаю дело. Сведения становятся скудными и отрывочными. Это крохи, выбранные из рассказов перемещенных лиц, возвращающихся в СССР. Но из них все же становится известно, что Околович с группой друзей поселился в городе Лимбурге, в Западной Германии. Живут по квартирам друзей, перебиваясь на крохотные заработки. Собираются ли сдаваться ударам судьбы? Следующие страницы дают мне ответ.
Показания курьеров НТС, снова появившихся на территории СССР. Задержанных курьеров немного, но из показаний ясно, что революционный штаб ожил, как Феникс из пепла. Поселившись в Лимбурге, Околович и его единомышленники стали вновь создавать организацию. Они устанавливали постепенно связь с членами НТС, рассыпавшимися по европейским странам. Искали поддержки и сотрудничества с теми элементами западного мира, которые были способны верить в русский народ, в силу его сопротивления советской власти и в то, что день его окончательного пробуждения – вопрос всего лишь времени.
Розыски товарищей и координация дружественных НТС сил заняла почти четыре года. Потом вышла в свет газета "Посев", в первое время робко, нерегулярно, а потом все чаще, и с голосом, становившимся все сильнее. По другую сторону Железного занавеса, сначала в среде советских оккупационных войск в Германии, а потом и на Родине, появлялось все больше людей, готовых слушать этот голос и способных его понять. Был возрожден и "закрытый сектор" НТС. Он принялся за восстановление связи с опорными пунктами, оставленными НТС на советской территории во время войны, и приступил к созданию новых революционных ячеек. Из показаний К.К., члена НТС, задержанного на территории СССР в октябре 1952 года, я узнал, что у НТС были уже свои школы для революционеров, готовящихся идти на Родину. Мне стало ясно, что задержанные курьеры составляют лишь небольшую часть нтс-овцев, пошедших, по выражению К.К., "по зеленой дорожке в СССР". Я понимал, что слова "по зеленой дорожке" означали нелегальное проникновение на Родину и революционную работу в условиях игры со смертью.
В материалах, которые я просматривал, стали появляться ссылки на листовки и пропагандистские брошюры НТС. Я узнал, что НТС работал по "молекулярной теории". Революционный штаб считал возможным самостоятельное образование в стране, под влиянием революционной пропаганды, небольших групп по два-три человека, максимально доверявших друг другу. Такие группы – "молекулы" – могли слушать передачи радиостанции НТС, находящейся в лесах вблизи от зональной границы Германии. Передачи велись на меняющихся волнах, поскольку радиостанция была и по западным условиям полулегальной. Операторы радиостанции могли поэтому уходить от глушения советских "лягушек". В передачах, кроме информации о положении на Родине, были и практические указания, как включаться в революционную борьбу, как писать самодельные листовки по тексту, передаваемому станцией, распространять их в своем городе, рисовать на стенах и афишах знак НТС – трезуб – для того, чтобы подбодрить своих невидимых и не известных друг другу товарищей по борьбе. И, что самое главное, быть готовыми включиться в Революцию при первой же ее вспышке.
Одновременно НТС надеялся поднять революционное настроение народа до необходимого градуса с помощью листовок и разъяснительных брошюр, засылаемых в СССР на воздушных шарах. НТС печатал на папиросной бумаге особый выпуск "Посева" для моряков дальнего плавания и для военных, едущих в отпуск на Родину. Кроме того, НТС располагал прямыми личными контактами с революционными "молекулами" в советских воинских частях за границей. Среди показаний попадались и ссылки на идеологическую платформу НТС – солидаризм. Так же, как и в "Посеве", солидаризм показался мне туманным и сложным. Хотя было ясно, что составители его стремились к справедливому и демократическому государственному строю. Солидаризм был, очевидно, построен на признании личной свободы Человека, его права на Совесть и на полном отрицании тоталитарных методов управления. Мне этого было достаточно. Все равно самое главное в облике НТС – это роль революционного штаба, которую он проводит столь решительно, и уверенность нтс-овцев в том, что их работа, сочетаясь с растущим самосознанием русского народа, с растущей силой его отрицания советской власти, должна привести в конце концов к Революции…
Я дохожу до свежих, почти не помятых, аккуратно перепечатанных страниц. Шрифт синий и четкий. Таким шрифтом размножают копии официальных документов. Материалы кажутся мне знакомыми. Кое-что из них, даже, пожалуй, основную часть, я читал в центральной печати. В сообщении ТАСС об аресте на территории СССР четверых связных "эмигрантской организации" – Лахно, Макова, Ремиги и Горбунова. Сообщение ТАСС появилось в мае этого года. Передо мной лежат материалы, послужившие базой для тассовцев. Здесь они называются "выписки из допроса". Но на настоящие выписки страницы мало похожи. Бросается в глаза тщательная подборка материала по темам, шлифованный и подстриженный язык, обилие комментариев в форме косвенной речи. Создается впечатление, что это скорее фабрикация, чем стенограммы допроса. И еще одна резкая разница по сравнению с настоящими протоколами: эти "показания" пестрят упоминаниями об американской разведке, об американских субсидиях на "шпионскую работу", об американских разведчиках-инструкторах. Задания НТС своим курьерам представлены как задания по шпионажу, убийствам, поджогам и диверсиям. Ни слова о революционной работе. После сотен только что прочитанных мною других страниц "показания" четверки отдают примитивной и тенденциозной фальшью.
Я отрываюсь от чтения и стараюсь вспомнить…
Что же произошло в мае 1953 года? Почему советское правительство решило опубликовать "новость" о задержании курьеров эмигрантской организации и уделило столько внимания фальсификации их показаний? Хотя последнее-то понятно: назвать их настоящим именем революционеров власть не может. Что же касается самого столь раструбленного "сообщения", не было ли оно первым вынужденным признанием власти, что революционная работа НТС развивается успешно? Хотя об НТС в сообщении ТАСС не упоминалось ничего. Значит, боятся называть это имя… И в те же самые дни, в тех же номерах газет был опубликован закон о введении смертной казни для "изменников Родины". Читай: для лиц, осмелившихся бороться против советской власти. Вот оно что… Попытка предотвратить надвигающийся взрыв обещанием "патронов не жалеть…" По-моему, это означает, что народ начал просыпаться, а власть дегенерировать. Иначе панику власти не объяснить.