Я знал, что будь НТС всего лишь ширмой для американской разведки, планируемая мною встреча с Околовичем превращалась в бессмыслицу. Не потому, что убийство Околовича в этом случае стало бы оправданным, но просто ответственность за его жизнь переходила к его иностранным хозяевам. Для моей семьи и меня он становился чужим человеком, и наши с ним цели, если и могли казаться на каком-то участке пути параллельными, с таким же успехом могли в любой момент стать противоположными и даже враждебными. Связь с иностранными разведками, какими бы внешне "благородными" целями она ни диктовалась, всегда несет в себе семена предательства.
В то же время искать гарантий, что НТС не контролируется иностранцами, было для меня невозможно. Более того, в моем положении я должен был считать НТС заслуживающим доверия, пока факты не докажут мне противного. Образ НТС, создавшийся в моем представлении, был настолько далек от филиала американской разведки, что я даже и не пытался анализировать "материалы" брошюры. Честность НТС была мне необходима, иначе вся система моей личной борьбы и надежд, с таким трудом найденная, могла рухнуть.
Единственное, что стоило сделать, это просмотреть еще раз архивные дела Первого управления и проверить, не найдутся ли между строчками подлинников допросов и агентурных донесений добавочные доказательства независимости НТС. Прочитать внимательно эти дела я должен и по другой причине: надо установить основные каналы, по которым советская разведка получает агентурную информацию об НТС. Точных данных в делах я не найду. Копии донесений имеют обычно только псевдоним "источника" и ссылку на офицера, принявшего материалы. Однако профессиональному глазу нетрудно засечь детали, проскальзывающие в рапортах и помогающие определить "координаты" агента. Я могу подобрать такие детали, проанализировать их вместе с Околовичем и попытаться установить, кто эти люди и где они. Сделать это совершенно необходимо. Не только для защиты НТС, но в первую очередь для защиты Яны и Алюшки. Объявив войну советской разведке, я должен теперь вести ее до конца.
Вошедшая в комнату Иванова прервала мои мысли.
– Вам подарок от Грибанова, – пошутила она и протянула мне небольшую книжицу в бежевом картонном переплете.
Это был швейцарский паспорт на имя Вальтера Еша.
– Здорово они подобрали этот паспорт, – продолжала Иванова, выискивая из связки ключей тот, который подходил к сейфу в стене. – Приметы вам подходят, как две капли воды, и паспорт настоящий. Этот человек – их агент. Живет в Цюрихе, художник, коммунист. Они говорят, что полагаться на него можно полностью. Так что остается только переклеить карточку, и вы можете по нему ехать куда угодно. За исключением самой Швейцарии, конечно.
– Что-то слишком много ответственности, – покачал я головой. – Фактически мне такой паспорт нужен только для выезда из Австрии в Италию. Стоит ли связываться с документом, собственник которого живет в Швейцарии, в то время как я за него езжу через границы? Не проще ли было сделать фальшивку по образцу этого подлинника и изменить фамилию?
Иванова сделала грустный жест, что логика в моем возражении есть, но дело не так-то просто. И объяснила:
– Скопировать швейцарский паспорт мы пока не можем. Видите, буквы надписей сделаны мелкими точками. Специальная машина. У нас над такой машиной только еще работают. Говорят, правда, что в некоторых кантонах пишут и от руки. Но мы не знаем, система это или случай, в каком именно кантоне, и как выглядят подписи чиновников. В общем, нет у нас подходящего образца, написанного от руки. А мне кажется, что и лучше вам с настоящим паспортом. Не капризничайте. Настоящий швейцарский паспорт – большая редкость. Я даже удивляюсь, как это они из Первого управления так расщедрились…
Иванова открыла сейф и стала выкладывать на стол вещи, привезенные мной из Берлина.
– Я с Громушкиным договорилась, – продолжала рассказывать она. – Сейчас понесу ваши вещи на заделку.
Громушкин был одним из офицеров спецотдела, выполнявшего заказы по заделке документов и денег в дорожные вещи. Я удивился:
– Но ведь план еще не утвержден. Даже не закончен начисто…
Иванова хитро улыбнулась:
– Вот об этом я с ним и договорилась. Пусть сразу начнут работу. Мы-то с вами уже знаем, что перебрасывать на ту сторону, а министр с нами вряд ли будет спорить.
Иванова разложила вещи по всей ширине стола, достала из папки страницу, исписанную синим карандашом, и, сверяя записи с наличными предметами, комментировала:
– Мы вчера уже решили с Громушкиным, в принципе, куда что будем прятать. Ваш австрийский паспорт – вот в этот маникюрный прибор. Все равно, кроме девушки-курьера, везти его в Венецию некому, а набор как раз дамский. Они обещают так сделать потайное отделение, что, вынув в Италии паспорт, вы сможете вложить в освободившееся место ваш швейцарский. Основная сумма денег будет заделана в ваш дорожный несессер: две тысячи долларов в стенки, три тысячи немецких марок в крышку платяной щетки, доллары на первые расходы – в обувную ложку, швейцарские франки в подкладку дорожного зеркала. Для покупки машины Лев Александрович предлагает использовать чемодан Франца с двенадцатью тысячами марок. Помните, тот чемодан, с которым он ходил к сестре? Мы запросили чемодан из Берлина. Громушкин хочет его еще раз проверить, не расклеилась ли заделка. Насчет оружия договорились так: поскольку курьер повезет его в Германию на своей машине, то лучше всего использовать для заделки аккумулятор. Они говорят, что аккумулятор будет выглядеть совершенно нормально и даже действовать, но эту заделку можно будет произвести только в Вене, перед самой отправкой, чтобы металл оружия не окислился. Ну, ладно, я понесу это хозяйство Громушкину.
– Одну минуточку, – остановил я Тамару Николаевну. – У вас в сейфе материалы Первого управления. Я поеду сейчас в особняк и хочу их взять с собой. Может быть, вы сразу вынете их, чтобы мне не ждать здесь?
– Вы что, собираетесь засесть за работу? – испуганно переспросила Иванова. – Сегодня же ваша очередь идти с Францом и Феликсом в театр. Разве вы забыли? Я не пойду ни за что. Я уже неделю дома как следует не была. Столько хозяйственных дел накопилось, что просто позор. И Окунь только на днях ходил с ними на "Евгения Онегина". Потом, пока я работала здесь, он все время заменял меня на их тренировках по самбо и стрельбе. Нет, нет, вам не отвертеться. И не пытайтесь.
Иванова выпалила все одним духом, и я не мог не засмеяться:
– Да я и не пытаюсь отвертеться. Запру дела в своем сейфе в особняке и поеду к ним.
– А вам в Новогорск и не надо ехать. Они сегодня после обеда по Москве бродят. Учатся наружному наблюдению. Инструктор скоро будет звонить. Я его с вами и свяжу.
Иванова вынула из сейфа четыре пухлые папки дел, собрала в охапку дорожные вещи и исчезла. Я вызвал дежурную машину и поехал в особняк в Турчаниновский переулок.
Не успел я разложить материалы и заняться делами по Околовичу, как в мою комнату явился Студников.
Я знал, что он работал в нижнем кабинете, но не ожидал, что начальство нагрянет ко мне с визитом.
Один из томов оперативных дел, лежащих на моем столе, был раскрыт на материалах, описывающих членов Исполнительного Бюро НТС. Я пытался установить, нет ли в этих характеристиках единства деталей и метода описания. Единства, которое могло указать, что источник информации один и тот же. Вопрос советской агентуры в ближайшем окружении Околовича был для меня исключительно важен. Но, судя по материалам дел, агентов советской разведки среди руководства НТС не было. Большинство сведений о членах Исполнительного Бюро исходило от лиц, захваченных на территории, оккупированной советскими войсками к концу войны. Таковы, например, были показания бывшего руководителя НТС Георгиевского, попавшего в руки МВД в Югославии. "Трофейные" копии допросов членов НТС сотрудниками гестапо в концлагерях фашистской Германии тоже имелись в делах. Когда Студников пришел, я читал характеристику Поремского, одного из руководителей НТС, записанную со слов члена НТС, арестованного на территории СССР летом 1953 года.
Лев Александрович появился в моей комнате без стука и, протягивая на ходу руку, громко приговаривал:
– Привет. Работайте, работайте. Я только на минутку. За ориентировкой. Мне уже говорили, что ничего нового в этой брошюрке нет, но приказ есть приказ. Придется прочитать. Где она у вас?
Студников подошел к столу с угла и, повернув свою биллиардную голову, как птица, старающаяся рассмотреть червяка, заглянул в страницы раскрытого дела:
– Что изучаете? Коллекцию политических деятелей? Коллекция забавная. Поремский? Знаем, знаем. Тоже кандидат. Следующий после Околовича. Кстати, я вам кое-что хочу сказать…
Студников забрал ориентировку, свернул ее в трубку, сунул в боковой карман пиджака и присел на диван напротив моего стола.
– Знаете, я тут думал… – снова заговорил он с загадочной улыбкой на своем расплывшемся лице. – Что если подгадать ваш визит к Околовичу под какую-нибудь их вечеринку?
Я не ослышался. Студников сказал "визит". Он продолжал почти мечтательно:
– Ведь собираются же они иногда по вечерам. На праздники, например. Или для совещаний каких-нибудь там, неофициальных. Вот подобное собрание этих молодчиков и накрыть бы. Всех сразу. Осколочными гранатами. А?
– Ну, а если на вечеринке, кроме кандидатов, будут и посторонние люди? Осколкам ведь не прикажешь.
– Конечно, – миролюбиво согласился Студников, – посторонние могут быть. А мы чем виноваты? Зачем эти посторонние с таким народом якшаются? Посторонние как раз не проблема. Разногласия с руководством будут по другим вопросам. Я уже вчера почувствовал, в чем дело. Только поднял этот вопрос, как шум начался. Риску, мол, много, люди наши не сумеют уйти. Не зря, дескать, бесшумным оружием приказано действовать. Нельзя, мол, разбрасываться. За двумя зайцами погонишься… И так далее и тому подобное. В общем, то же слабоволие, из-за которого Бюро номер один столько лет в одних бумажных проектах копалось.
Болтливость Студникова начала действовать мне на нервы:
– Я вас поддерживать не стану, Лев Александрович. Ваши оппоненты правы. Конечно, нельзя разбрасываться. Да и нереален ваш проект. Мы ломаем себе голову, как добраться до Околовича, опознать его и подойти поближе. Честно говоря, все эти вопросы моей группе придется решать самостоятельно уже на той стороне. Многого от центра мы не получим. А вы еще хотите, чтобы мои люди ждали, пока у Околовича соберутся гости. Совсем ни к чему. Вообще мне не нравится излишняя суматоха вокруг операции. До меня дошли даже слухи, что одновременно с моей группой готовится какая-то вторая, для этого же самого дела. А я слышу об этом чуть ли не последним. В чем дело? В полуслепую работать я не буду. Знать, что никто не будет путаться у моей группы под ногами, – мое элементарное право.
Студников почесал за ухом и примирительно улыбнулся:
– Ну, чего вы раскипятились? Да, есть вторая группа. Не такая же, как у вас, но по сходной линии. Не сказали вам о ней. Ну и что же? Они и готовиться еще не начали. Пока выяснится, что к чему, пройдут, наверное, месяцы. Чего ж мы будем вам голову забивать всякими планами, которые, может, сбудутся, может, нет.
По тону Студникова можно было понять, что он врет. Но прерывать его я не стал. Он продолжал, как бы подбирая доводы на ходу:
– Вы поймите, что мы как руководители обязаны учитывать все. Ваша группа – самый первый кандидат на успех. Конечно, мы на вас концентрируем все усилия. Но вдруг сорветесь. Всякое же бывает… Зачем нам давать другим службам возможность сразу перетянуть задание к себе? Пусть будет запасной вариант. Да и вообще – работы нам всегда хватает. Сами же видите, сколько там типов нашей опеки ждут.
Студников махнул рукой на оперативные дела по НТС. Я молчал, и ему это не нравилось. Он поднялся с дивана и подошел поближе к столу:
– Вот, например, посудите сами. Есть у нас возможность вытащить Околовича в Вену и организовать встречу с нашим человеком. Не будем же мы от такого дела отказываться. Ведь если его живым взять и вывезти, то могут и Героев Советского Союза дать. Есть у Околовича один друг. Знают они друг друга давно. Лет восемнадцать. Перед войной пошел этот друг к нам через границу с заданием от Околовича осесть здесь и работать на НТС. А мы как раз явку эту раскололи. Дружка и приняли тепленького. Перевербовали. Он ничего и стал работать. Но тут война. Мы его трогать не стали, поселили в глубокий тыл и даже разрешили семью завести. И вот недавно этот человек списался с Околовичем. Тот, представьте, поверил и отозвался. Наш человек его приглашает на встречу, и он соглашается. Представляете себе, какая картинка? Есть, правда, небольшое разногласие. Наш человек зовет его в Вену, а Околович настаивает на Западном Берлине. Но мы надежды не теряем. Вдруг вытянем в Вену?! Его же там, как птенчика, взять можно. А вы говорите – не разбрасываться. Какой же это разброс. Это рациональный подход к делу. И не смущайтесь, что параллельно работа идет. Вам это не должно мешать. Все равно, если первым дело сделаете, то все лавры вам. Я от своих слов никогда не отказываюсь. Ни в коем случае темпа не сбавляйте. Знаете, как говорят: кому синица в руки, а кому журавль в небе. Вы над синицей работайте, а мы по долгу службы обязаны за журавлями в небе посматривать. И не кипятитесь. Вам нервы на той стороне понадобятся. Очень понадобятся. Ну, ладно. Мне пора. Побежал… Вы не зарывайтесь особенно в работу. Отдыхать тоже полагается.
– Да, я скоро уйду. Мне еще немцев вести к Станиславскому на балет.
– Балет? Это им понравится. Иностранцы любят наш балет. Так, бывайте здоровы…
И Студников, очень довольный собой, выкатился из комнаты.
Когда закрылась дверь за ним, я вытащил из бокового ящика полоску тонкой бумаги. Она была приготовлена мной для записи нужных мне сведений об НТС. Эту полоску бумаги я намеревался прочитать потом вместе с Околовичем. На ней еще ничего не было отмечено. Я взял ручку и черными несмывающимися чернилами стал записывать первую историю. Записывал я своим шифром, которым я пользовался когда-то во время войны. Значки, которые ложились на бумагу, рассказывали о друге Околовича, которого он знал восемнадцать лет и послал перед войной на нелегальную работу в Советский Союз. О перевербовке и приглашении в Вену. Если Студников не привирал, вариант с этим человеком казался осуществимым и для Околовича опасным. Обновить им мою бумажную полоску было совсем неплохо.
Глава 13
В начале декабря 1953 года милиционер-орудовец, дежуривший на отрезке магистрали напротив метро "Сокол", решил задержать две подозрительные машины. Эти два желтых близнеца марки "Победа" уже несколько дней совершали какие-то странные маневры. Они появлялись по утрам со стороны Речного Порта и начинали ездить наперегонки, прижимать друг друга к тротуару или просто блокировать партнеру дорогу. Вчера, например, они съехались крылом к крылу наискосок и не могли разъехаться. Из машин вышла группа людей и начала что-то горячо обсуждать. Натренированное око орудовца выхватило из этой группы двоих, особенно подозрительных. Один был повыше ростом, другой пониже. У обоих на головах были одинаковые полувоенные шапки-ушанки из голубоватого пушка. Однако одеты они были в демисезонные пальто заграничного покроя, слишком легкие для московской зимы. Машины кое-как расцепились. Странные типы сели за руль и уехали. Милиционер понимал, что настоящие шпионы так себя не ведут и одеваются иначе, но во имя служебного долга или просто в силу человеческого любопытства он поднял в это утро свою палочку и преградил обоим машинам дорогу со словами: "Отъезжайте к тротуару и предъявите ваши документы".
Машины послушно свернули к обочине дороги, и из первой вышел человек в меховой куртке, отороченной по-пилотски белым барашком. Орудовец видел, что за рулем этой машины сидел один из подозрительных типов в ушанке и сером пальто в елочку. Тип дружелюбно улыбнулся милиционеру. Это не повлияло на служебную серьезность дежурного. Он еще раз повторил свое требование предъявить документы, но, возможно, из уважения к сияющей улыбке ушанки прибавил: "Граждане".
Человек в куртке вынул из бокового кармана красную книжечку 7 управления МВД СССР. Орудовец хорошо знал это удостоверение: оно выдавалось обычно машинам контрразведки и давало право, в случае необходимости, даже нарушать правила уличного движения, – проезжать, например, красный свет. Такие машины вели в основном наблюдение за автомобилями дипломатического корпуса. Ни проверять, ни задерживать их ОРУД не имел права. Милиционер отсалютовал и вернулся на свой пост. Человек в куртке показал ушанке подвинуться и сел за руль сам. Дело в том, что тип в ушанке был не кем иным, как Францем. Он правил неважно. Борис, инструктор в кожаной куртке, считал, наверное, что под внимательными взглядами орудовцев и заинтересовавшихся прохожих лучше тронуть машину с места по всем правилам водительского искусства.
Во второй машине за рулем сидел Феликс. Он правил очень хорошо. Сказывалась многолетняя тренировка и особенности его характера: решительность, быстрая реакция, легкость, с которой он шел на риск. Феликс ловко вывернул нашу машину и прижал ее к машине Бориса в тот самый момент, когда светофор был перекрыт. Я смог открыть окно и спросить: "Все в порядке?"
– Конечно, – отозвался Борис. – Чего ж… Документы железные. Недаром я их так добивался. Куда теперь едем?
Я махнул рукой по направлению к центру города.
– Давайте к дому на Покровке. К тому, что вчера подобрали. Помните, с воротами и проходным двором?
Светофор открыли. Задерживаться было нельзя.
– Помню, – крикнул Борис и рванул машину вперед. – Поезжайте за мной.
Я откинулся вглубь машины. На переднем сиденье рядом с Феликсом сидел шофер. Как бы хорошо наш человек ни правил, опытный шофер обязан был сидеть рядом с ним и держать ноги на педалях двойного управления.
Дом на Покровке, к которому мы ехали, был кое-чем похож на дом Околовича во Франкфурте. Такая же арка ворот с одной стороны, два подъезда и небольшой внутренний двор со вторым выходом на боковую улицу. Мы решили использовать его для репетиций по блокированию машины Околовича в момент ее выезда из ворот на улицу. По сведениям Пильца, в глубине двора за франкфуртским домом находились небольшие гаражи. Можно было предположить, что в одном из них Околович держал свою машину.
Борис свернул с Покровки в переулок и остановился напротив выбранного нами дома. Я вылез из машины и стал наблюдать за тем, как разворачивается "репетиция". План действий был намечен уже вчера, и обоим исполнителям предстояло только отшлифовать свои действия и отработать систему сигнализации между собой. Борис заехал в ворота и увел машину в невидимый для нас угол двора. Через пятнадцать минут он должен был снова появиться в арке ворот, изображая машину Околовича, выезжающую утром из гаража на улицу.
Феликс отъехал за квартал, высадил Франца, развернулся и приглушил мотор. Теперь он ждал, пока Франц дойдет пешком до дерева напротив намеченного дома и займет там свой пост наблюдения.