К сожалению, мне не удалось обнаружить материалов о каких-либо судебных делах против сотрудников столичных изданий. Но в моем распоряжении есть документ относительно газеты "Пермские ведомости". Охарактеризовав помещенный в ней некролог бывшему министру как "панегирик покойному", начальник местного жандармского управления поручил чиновникам найти автора – для дальнейшего расследования, а также доложить об инциденте пермскому губернатору. Вскоре выяснилось, что статья была написана редактором газеты Н.Н. Виноградским. Хотя исход дела неизвестен, цитируемый источник дает основания полагать, что этот случай не был единичным. Возможно, документы цензоров о статьях в петроградской или московской периодике не сохранились.
Политическая ангажированность посмертных заметок особенно очевидна, если обратиться к переписке и мемуарам, которые позволят полнее реконструировать реакцию общества на кончину отставного реформатора.
Жандармский генерал А.И. Спиридович, сопровождавший царя на его пути в Ставку, писал: "В пути узнали про смерть графа Витте. Некоторые облегченно вздохнули. Некоторые радовались. Граф был не в милости. ‹…› Его боялись и ненавидели и справа, и слева. Ругали и там, и здесь. Во время войны он шел вразрез с общественным мнением, что еще больше вооружало против него Государя. ‹…› Государь встретил известие о смерти почти равнодушно. Так странно ушел из жизни этот большой человек, самый крупный государственный деятель последнего царствования".
Это мемуарное свидетельство подтверждается материалами перлюстрации. К. Пасхалов, сторонник правых взглядов, писал известному деятелю Д.А. Хомякову в начале марта: "Вы удивляетесь тому, что Витте так странно сошел со сцены. А мне ясно: его боялись. И рады, что избавились". В частном письме киевский публицист правого толка А.В. Стороженко не скрывал радости от смерти сановника, чье "германофильство" прямо трактовал как предательство национальных интересов: "Когда я прочел в газетах о смерти Витте, я облегченно вздохнул: кайзер Вильгельм лишился своего верного слуги, но зато Россия освободилась от одного из злейших врагов своих. ‹…› Какое дело Витте, что обеднеет Россия: да обогатится Германия, да процветет жидовство. Недаром Вильгельм оказывал царские почести Витте. Заслужил, негодяй!" И в этом случае резкость оценок была обусловлена германофильской репутацией графа.
Среди просмотренных материалов перехваченной переписки нет ни одного документа, в котором выражалось бы искреннее сожаление о кончине Витте или содержались бы положительные оценки его личности. Необходимо признать, однако, что материалы перлюстрации не дают полного представления об общественных настроениях. Поэтому для сравнения приведу цитату из дневника И.И. Толстого, бывшего министра просвещения в правительстве Витте. Крупный ученый, в то время городской голова, Толстой был известен своими либеральными взглядами и имел опыт совместной работы с графом. 28 февраля 1915 года Иван Иванович записал в своем дневнике:
В его [Витте. – Э.С.] лице сошла со сцены одна из самых крупных исторических личностей нашего времени. Человек он был, несомненно, талантливый и недюжинного, хотя, мне кажется, неглубокого ума. ‹…› Крупнейшими недостатками покойного были сильно развитое самомнение и бешеное честолюбие. Благодаря этим сторонам его личности он часто фальшивил, подлаживался к течениям и угождал и нашим, и вашим. Это, в свою очередь, оттолкнуло от него почти всех и не дало заслужить широкой популярности, которая с 1906 г. прогрессивно падала, достигнув ко дню его смерти нуля ‹…›.
Оценки либеральной периодики не находят подтверждения в источниках личного происхождения. Парадный портрет Витте, нарисованный на страницах прессы, ярче высвечивал глубокие противоречия в политической системе России. По-видимому, он позволял либералам продемонстрировать свой политический идеал, приверженность избранному пути и лоббировать собственную программу. В свою очередь, суждения о покойном, высказанные в консервативно-монархической прессе, перекликались со взглядами, зафиксированными в разнообразных материалах личного происхождения.
Бурная реакция на смерть Витте была обусловлена двумя факторами: репутацией сановника и конъюнктурой военного времени. Представители консервативных сил стремились рассеять ауру оппозиционности, возникшую вокруг смерти отставного сановника, стараясь мобилизовать существовавшие в обществе фобии и антипатии. Тот факт, что при посмертной оценке сановника востребованным стал образ "Витте-германофила", позволяет говорить о масштабах захватившей страну германофобии. В условиях военного времени этот образ дополнился новыми подробностями и приобрел зловещее значение.
Характерно, что вскоре после смерти Витте стали настойчиво распространяться слухи, будто граф совершил самоубийство – принял яд, боясь разоблачения в шпионаже. Авторами подобных "откровений" были, по-видимому, правые. "Земщина" писала: "Теперь в городе носятся упорные слухи, что он умер не своей смертью, а прибег к отравлению, опасаясь раскрытия новых "подвигов"". К тому же в черносотенных изданиях за период с июля 1914 по март 1915 года, в статьях, где упоминался Витте, его слова или действия трактовались как предательство национальных интересов и проявление симпатий к Германии. В этом отношении представляется существенным, что смерть одиозного сановника связали в обществе с печально известным "делом" полковника С.Н. Мясоедова. Казнь Мясоедова, женатого, как и Витте, на крещеной еврейке, породила шпиономанию, переплетавшуюся с германофобией и антисемитизмом. Поиск "изменников" возбудил разговоры о якобы разветвленной и укорененной в стране шпионской организации. "О мясоедовской истории говорят, что это только одно явление в огромной, крепкой сети", – писал некий москвич в частном письме.
Одним из таких "изменников" и "шпионов" молва и назначила неожиданно скончавшегося Витте. Слухи о самоубийстве графа неоднократно встречаются в переписке, перехваченной полицией. Автор одного из писем отмечал: "На этом пункте [шпионаже. – Э.С.] замечается какое-то помешательство. Что здесь только не выдумывается. Последние дни ходит здесь слух, что Витте скончался не от естественной смерти, а от самоубийства, так как против него обнаружены данные, обвиняющие его в шпионаже".
Сведения об этих разговорах зафиксированы в целом ряде перлюстрированных посланий, причем зачастую сами слухи авторами писем решительно опровергались. "Это, конечно, чистейший вздор", – давал свою оценку подобной информации автор другого перехваченного письма. Вместе с тем такие слухи явно имели широкое хождение: география их распространения не ограничивалась Петроградом. О том же говорили еще по меньшей мере в Москве и Варшаве (именно в польской столице был казнен Мясоедов). Эти сплетни отражены и в дневниках современников.
В консервативных и радикальных кругах считалось, что даже честный русский человек, женившись на еврейке, так или иначе становился евреем. "Что касается Мясоедова, то это нечто небывалое, – говорилось в письме военного времени, подвергшемся перлюстрации. –
Не жид или поляк, а русский офицер, с русской фамилией, за деньги подвел тысячи своих под расстрел неприятеля. Не было ничего подобного в японскую или другую большие войны, веденные Россией. ‹…› В Москве говорят, что Мясоедов был женат на еврейке, что будто бы жена Мясоедова и жена Сухомлинова родные сестры. Если русский человек отдается еврейке, то он сам часто превращается в полужида [курсив мой. – Э.С.]; пример – граф Витте. А так как в последние десятилетия еврейки пользовались большим успехом в русской интеллигенции, то можно представить себе, какое количество изменников [курсив мой. – Э.С.] скрываются еще в нашем отечестве. Они могут сильно тормозить войну".
Женитьба на еврейке служила в военное время достаточным основанием для подозрений в измене и коррупции, а потому Мясоедов и Витте были не единственными "обвиняемыми". К примеру, вологодский предводитель дворянства высказывал в частном письме свое мнение о местном губернаторе: "Настоящий губернатор – истинно русский, что и подчеркивает частенько, но женат на еврейке, которая за 20 лет замужества не в состоянии забыть, что она хайка. Ходят слухи, что к ее рукам уже прилипли разные пожертвования".
В данном контексте был немаловажен и мотив денежного вознаграждения за измену, который применялся и в случае с Витте. Бывший редактор "Московских ведомостей" Л.А. Тихомиров записал в своем дневнике скандальные слухи вокруг имени покойного: "Объясняют их [Витте и его жены. – Э.С.] измену тем, что у них миллионы денег в Германии и могут быть конфискованы". По мнению подобной публики, человек, связанный с евреями и сочувствующий немцам, был способен на предательство из корыстных материальных интересов.
Все это вкупе позволяет выделить основные истоки формирования образа "внутреннего врага" в общественном сознании в военный период. Во-первых, это связь с немцами. Во-вторых, особое отношение к евреям в России, которые воспринимались как потенциально подозрительные, способные на предательство люди. Наконец, далеко не однозначное восприятие капитализма в России, которое историк У. Фуллер называет одним из психологических истоков шпиономании во время войны. А ведь для многих современников бурное развитие капиталистических отношений в стране было тесно связано с бывшим министром финансов.
Тема мировой войны и деятельности покойного Витте в связи с этими событиями стала предметом обсуждения и в немецких изданиях. Официозная "Berliner Tageblatt" назвала покойного графа "единственным сторонником мира в России", но при этом утверждала: "Витте не был другом Германии и хотел использовать ее, пока Россия не станет экономически независимой. Поэтому Германии нет оснований скорбеть о смерти Витте. Некоторые хотели бы видеть в нем будущего посредника при заключении мира. Такой мир, как Портсмутский, для Германии неприемлем". Журнал "Zukunft" также признавал: "Витте никогда не был другом Германии. Никто не возлагал на него в этом смысле надежд, так как он был слишком русским". Одним словом, и в немецкой печати признавалось, что желание Витте заключить мир было хорошо известно. Однако это не давало основания считать его сочувствующим Германии. Суждения же о германофильстве Витте, распространенные в России, обуславливались множеством факторов, и отношение сановника к текущей войне – лишь один из них.
Итак, на фигуре Витте причудливым образом замкнулись три важных составляющих образа "внутреннего врага": мнимое германофильство, близость к еврейству, "миллионы" в немецких банках. Удивительно, что, как я уже говорила, в статьях, вышедших в один день в разных городах, можно обнаружить не просто сходную риторику, но и текстуальные совпадения. Разумеется, следует учесть, что существовали бюро прессы, которые рассылали статьи газетам-подписчикам, и те в свою очередь использовали их при написании собственных материалов. Многие заметки в провинциальной прессе могли быть основаны на таких циркулярных статьях или выдержках из публикаций крупных столичных изданий. Тем любопытнее, что перепечатывались и острые оппозиционные материалы. Кроме того, в приводимых оценках между "массовыми" и "качественными" изданиями нет принципиальных расхождений. Этот факт служит прекрасным доказательством устойчивости и распространенности подобных оценок.
Как мы видели, реакция на смерть Витте была обусловлена двумя факторами: репутацией сановника и конъюнктурой военного времени. Представители консервативных сил связали скоропостижную кончину Витте с "делом Мясоедова", стремясь рассеять ауру оппозиционности, возникшую вокруг смерти отставного сановника, и мобилизовать существовавшие в обществе фобии и антипатии.
Заключение
"…Повесить бы подлого Витте", –
Бормочет исправник сквозь сон.
За что же?!" – и голос сердитый
Мне буркнул: "Все он"…