"В то время Белла Отеро жила в частном отеле на улице Фортуни, где организовывала роскошные вечера. После ужина мы все прошли в зимний сад, где была установлена рулетка. "Ни в коем случае не играйте, – вспоминает Жак Шарль слова Отеро, пожалевшей его молодость, – садитесь за мной, будете моим партнером".
За час, – заключает Шарль, – я выиграл больше, чем получал за целый год работы".
* * *
Пока любовники оплачивали расходы Каролины, у нее был неисчерпаемый источник средств для игры. Но она не жалела и собственных денег. Со временем в сточную канаву рулетки помимо целого состояния наличными попали все драгоценности, полученные от поклонников: колье Марии Антуанетты и другое, принадлежавшее Евгении де Монтихо; ожерелье Леониды ле Бланк; нить черного жемчуга весом два килограмма, подарок восточного принца; диадема с тридцатью бриллиантами в три ряда, чайный сервиз из чистого золота, подаренный царем Николаем; туда же ушли другие ценные вещи – четыре колье из двух бриллиантовых нитей, восемь рубиновых браслетов, несколько сапфиров и бриллиантов, десять рубиновых кабошонов по пятьдесят карат, несколько солитеров и прочие, менее значительные украшения, которые она продала за бесценок. К этому нужно прибавить еще некоторое движимое и недвижимое имущество: дом в Остенде, подарок короля Бельгии Леопольда; другой дом – на Черном море, знак внимания царя Николая II; третий – в Триэле на Сене; яхта, подаренная Вильямом Вандербильтом; маленький отель в Париже и два дома на Лазурном берегу; а еще остров, полученный в дар от японского императора. Та же участь ожидала и двести сорок бриллиантов знаменитого болеро, из которого Картье изготовил Белле колье и лиф: она продала его камень за камнем, оставив себе на память лишь крошечный бриллиантик.
Иногда, особенно в последние годы перед окончательным разорением, у Каролины порой даже не было времени продать свои драгоценности – когда ей сильно не везло в игре, она снимала с себя украшения и кидала их на стол, хотя и знала, что подобная практика запрещена. Об этих трагически-изящных эпизодах рассказывают всяческие истории. Одна из них – вульгарный анекдот о том, как Белла Отеро, уже в зрелом возрасте, будто бы залезла на стул, чтобы выставить на продажу все еще упругий зад. Крупье казино Монте-Карло рассказал, что однажды, проиграв очень большую сумму, Каролина за двадцать четыре часа вернула десять тысяч долларов, обслужив одиннадцать мужчин в "Отель де Пари", находившемся в нескольких минутах от казино. Нескромный крупье добавил с восхищением, что каждый раз Белла отсутствовала за игорным столом не более получаса.
О Каролине Отеро существует столько легенд, что с опаской отношусь к ним, не доверяю и двум последним. Зная, сколько гордости и дерзости в характере Беллы, можно, однако, предположить, что вторая история правдива.
Каролина Отеро, как известно, была способна на скандальные выходки: например, лежать обнаженной на серебряном подносе или взобраться на стол в самом благопристойном ресторане и исполнить вызывающий танец; но она всегда старалась представить это как очередную выходку дерзкой красавицы, потому что, возможна знала, что выглядит несколько вульгарно. Несмотря на пылкие восторги современников, даже недоброжелателей Беллы, описывавших ее как женщину необыкновенной красоты, достаточно взглянуть на фотографии, и становится очевидно, что ей не хватало утонченности, по крайней мере по современным канонам. И все же мне кажется неправдоподобным, что Каролина могла влезть на стул и показать свой зад: одно дело – дерзость и совсем другое – вульгарность. Каролина была гордой женщиной и никогда бы не разрешила себе ничего подобного. Именно гордость позволила разорившейся старухе сохранить достоинство – она предпочла умереть в нищете, но не просить униженно о помощи.
Однако вернемся к ее страсти к игре, потому что есть еще интересные сведения, помогающие понять, как Белла Отеро, одна из богатейших женщин мира, оказалась в убогой гостинице без сантима за душой. Ниже приведены данные, иллюстрирующие ее почти самоубийственную расточительность: Каролина ушла со сцены как раз перед войной 1914 года, в возрасте сорока шести лет, чтобы, по ее словам, finir en beauté – то есть остаться в памяти публики красивой… Тогда она удалилась в Ниццу, в роскошную виллу "Каролина", где у нее были несколько слуг, секретарь и компаньонка. Белла рассказывает, что этот дом принадлежал ей до 1948 года, когда, распродав с аукциона большую часть имущества, она переехала в гостиницу "Новелти" на рю Де Англетер, – как она уверяла, не из-за экономических затруднений, а потому что вилла "для нее была слишком велика". Это тоже неправда. Падение было постепенным и произошло вовсе не в один день. Это утверждают очевидцы, знавшие Беллу в период ее заката, – например, Поль Франк, писатель и журналист, живущий в Ницце. Мне удалось встретиться и поговорить с ним.
Поль Франк – сын драматурга и актера с тем же именем. Его отец был знаменитым (и очень красивым) актером, впоследствии ставшим художественным руководителем "Мулен Руж" и "Фоли-Бержер". Франк выступал вместе с Отеро и даже был ее любовником, что опровергает утверждение, будто Каролину интересовали только знатные и богатые мужчины. "В первую их ночь, – рассказывает с юмором Поль, – отец, по его словам, был так взволнован тем, что держит в объятиях одну из трех самых шикарных женщин Парижа, что оказался не на высоте. Но впоследствии они поддерживали дружеские отношения долгие годы". Поль Франк-младший вспоминает" что в сороковые годы его семья жила по соседству с Беллой в Ницце. Продав виллу "Каролину", Белла, все еще владевшая значительным состоянием, переехала в квартиру по соседству с семьей Франк, в "русском" квартале Ниццы, где после революции в России поселились многие русские. Некоторым из них удалось сохранить состояние, но были и совсем разорившиеся аристократы, вынужденные устраиваться на работу в те же гостиницы; где они прежде останавливались. Среди служащих отелей "Негреско" и "Ле Руль" были настоящие (и фальшивые) графы и графини, князья и даже великие князья, теперь полировавшие ручки дверей или чистившие туалеты.
Более удачливые поселились неподалеку от православного храма на авеню Царевич. В этом районе было немало красивых домов в славянском стиле, где эмигранты и их друзья собирались по вечерам вокруг самовара и играли в карты, вспоминая счастливые давние времена. Дома семьи Франк и Беллы Отеро располагались рядом. Поль Франк-младший, бывший в то время подростком, вспоминает любопытные истории, и передо мной предстает Отеро, лживая женщина с гордым характером. Например, он рассказывает, на какие ухищрения пускалась Белла, чтобы обеспечить себя средствами для игры. "В период бедности?" – спросила я. "Не только тогда, – сказал Франк, – но и в расцвете славы. Мой отец удивлялся тому, что Отеро, разыгрывая невероятную рассеянность, имела обыкновение уносить из гостиниц и ресторанов все серебряные приборы, помещавшиеся в сумочку". Изображая из себя клептоманку, добавляет Франк, она хватала ценные предметы, конечно, мелкие, чтобы их можно было незаметно унести. Сувениры, вазочки, маленькие подносы… Если вдруг ее заставали за этим занятием, Белла, всегда державшаяся с достоинством, с видом оскорбленной невинности отрицала очевидное, произнося ледяным тоном: "За кого вы меня принимаете?" – и возвращала ложечки и солонки на место.
Мелкое воровство… жульничество… даже дешевая проституция – Белла не брезговала ничем ради того, чтобы вновь и вновь испытать ни с чем не сравнимое удовольствие, когда сердце бьется в унисон с подпрыгивающим мраморным шариком. Оставшись совсем без средств, Каролина прожила остаток жизни на небольшую пенсию в шестьсот двадцать пять франков, которую ежемесячно получала от неизвестного (и очень благоразумного) лица: этих денег как раз хватало на сносное существование, и только.
Мир кокоток
Однако все это – страсть к игре, разорение, старость – было где-то далеко от 1894 года, когда импресарио Джозеф Кун устроил Белле триумфальные гастроли в Австралии и на Ближнем Востоке. Отеро, которой было тогда около двадцати шести лет, вернулась в Париж и через две недели возобновила роман с князем Монако Альбертом. Еще меньше времени ей потребовалось, чтобы избавиться от строгого кукловода.
Белла пользовалась большой популярностью у публики, но ей предстояло одолеть еще много ступеней на лестнице славы – впереди были триумфы, экстравагантные любовные связи и дорогие подарки. Тогда Каролину Отеро еще не называли одной из "шикарных" женщин Парижа, да и конкуренток было немало.
В Париже имелось множество красивых девушек, готовых на все ради единственного статуса, дававшего женщине того "времени свободу и вес в обществе: статуса, приобретаемого через сцену и спальню. Нравы той эпохи превращали смелых девушек в очень влиятельных женщин. Даже серьезные газеты, как, например, "Фигаро", следили за победами этих нимф, их попытками самоубийств (очень распространенный в те времена способ привлечения внимания) и подробностями жизни. Их влияние в обществе было таким, что и в моде старались им подражать: если эти дамы не носили корсет или стригли волосы, это бралось на заметку. Де Дион, первый производитель автомобилей во Франции, стремясь угодить Белле Отеро, подсчитал, какой высоты должна быть машина, чтобы в ней удобно могла помещаться ее шляпа. Война 1914 года нарушила этот стиль жизни, но до того времени Париж и весь мир восторгался куртизанками – чаще всего женщинами низкого происхождения, придававшими блеск мужчинам и служившими вечной темой для бесед ненавидевших их "честных" дам.
По мнению последних (завидовавших свободе "распутниц"), чтобы стать куртизанкой, требовалось три вещи: полное отсутствие принципов, красота и везение. Они ошибались. Необходимо было обладать и другими качествами. Во-первых, умом. Ведь дурочкам никогда не удалось бы подняться наверх. Для того чтобы стать куртизанкой, требовалась особая двойственность: быть нежной и в то же время непреклонной, чуткой и одновременно надменной, внешне дерзкой, но на самом деле очень осторожной в выборе любовников и покровителей. При этом наибольшие трудности возникали после первой победы. Именно тогда становилась известна их настоящая цена, потому что разница между роскошной куртизанкой и обычной кокоткой не была связана с успехом на сцене или в театре (в подавляющем большинстве все они были артистками небольшого таланта).
Не зависело это, как ни странно, и от их любовного искусства. Легендарная куртизанка отличалась от кокотки прежде всего умением выбирать себе любовников и их сохранять. Именно это и делало их легендарными.
"Мужчины готовы на все ради того, чтобы их видели под руку со мной, – любила говорить Отеро, – я увеличиваю их вес в обществе и еще больше – славу об их богатстве. Естественно, это стоит денег".
Очень немногим женщинам удавалось этого добиться. Их можно пересчитать по пальцам одной руки. Одна из них – Эмильена д'Алансон, входившая вместе с Беллой и Лиан де Пужи в тройку самых шикарных куртизанок эпохи, называемую "три грации", смогла объяснить это довольно точно. В мире, где мораль и этика подчинялись чисто прагматическим правилам, слова Эмильены об успехе в "профессии" наполнены мудростью женщины, бывшей уличной девчонки, достигшей высот и знающей, как там удержаться. "Все очень просто, – утверждала она, – если спишь с буржуа, ты всего лишь шлюха, а если ложишься в постель с королем – ты фаворитка; разница ощутима, и слово благозвучнее, не так ли?"
Визит мадемуазель д'Алансон
Ницца, 9 апреля 1965 года, 7 часов вечера
– Видите ее там, наверху, мадам Перно? Старуха Отеро опять кормит голубей. Каждый вечер в это время она сидит на балконе в халате состарившейся куртизанки, верная своей привычке выставлять себя напоказ; и грязные голуби слетаются на хлебные крошки. Но ее внимание невозможно привлечь. Ведь вы же знаете характер этой невыносимой старухи. Однажды мы обратились в полицию, чтобы ей запретили кормить голубей, – ведь это очаг инфекции. И что же произошло? Отеро одарила полицейского одной из своих улыбок, наверное, когда-то способных растапливать бриллианты, и сказала: "Пожалуйста, господин жандарм, не будьте таким строгим, раньше я соблазняла мужчин, а теперь мне остается лишь приманивать хлебными крошками голубей". Тогда этот идиот снял перед мадам фуражку, как перед министром республики, и удалился, так и не решив проблему санитарии. Просто невероятно – вам не кажется?
Почти слепая и глухая столетняя старуха должна была бы жить в тишине и полутьме – ведь это единственная защита для таких долгожителей, как я, от глупости окружающих людей. Однако большой жизненный опыт позволяет мне с неприятной отчетливостью дополнять то, что я едва вижу и слышу. Внизу, на улице, перед дверью дома, будто дожидаясь выноса моего мертвого тела, сидят соседки с рю Де Англетер. Я видела столько похожих лиц за последние пятьдесят лет нищеты, что знаю каждое их слово и каждую жалобу. Эти сморщенные крикливые. старухи размахивают руками, глядя на мой балкон, и судачат всегда об одном и том же. Благодаря некоторым долетающим до меня восклицаниям и звукам, отдельным словам и возмущенным хлопкам по толстым ляжкам, которыми одна из них подкрепляет выразительность своих слов, я понимаю все.
– Вам не кажется это невероятным, мадам Готье?! – восклицает самая толстая. – Только посмотрите на нее: сидит на своем балконе, как принцесса на троне. Готова поклясться, что она нас слушает.
Сегодня их трое. Три кумушки, к которым только что присоединилась моя подруга Ассунта Джованьини. Может быть, поэтому они опять принимаются за свои жалобы с надеждой (совершенно напрасной!), что она уговорит меня оставить привычку приманивать голубей, поскольку это "загрязняет квартал, Ассунта, поймите, ведь эти птицы просто омерзительны, они хуже, чем крысы. Кто-то должен поговорить с ней".
Ассунта успокаивает их. Я представляю, как она говорит им, чтобы не мешали мне кормить голубей, потому что это единственное развлечение для старушки, которая весь день сидит в четырех стенах, у нее ведь ничего нет, кроме облезлой канарейки и пожелтевших фотографий; чудо еще, что при такой одинокой жизни она не сошла с ума и не разговаривает с мертвыми, как все старики… "Не трогайте ее, пусть немного развлечется: вечер – плохой гость, он всегда приносит с собой неприятные воспоминания и голоса из прошлого".
"Послушай, Caroline, ma belle, если спишь с буржуа ты всего лишь шлюха, а если ложишься в постель с королем – ты фаворитка; разница ощутима, и слово благозвучнее, не так ли?"
* * *
Ты права, Ассунта. В этот час воображение разыгрывается, и начинаешь слышать несуществующие голоса Боже мой, хоть бы замолчали эти кумушки и дали бы мне немного посидеть спокойно на воздухе, пообщаться с голубями. Я не хочу возвращаться в комнату, ведь именно оттуда донесся этот голос. Гарибальди уже не поет так что услышанные мной слова не причудились и не долетели с улицы. Я с трудом припоминаю этот голос, произнесший фразу о королях и фаворитках. А вдруг, войдя в комнату, я обнаружу еще одного нежеланного гостя?
"Белла Отеро боится".
Не знаю, сама ли я подумала об этом, или эта фраза – часть воображаемого мной разговора соседок.
"Белла Отеро боится".
"Боится чего, глупые толстухи?" – думаю я, гордо выпрямляясь на стуле. Соседки ничего не замечают, только голуби встрепенулись. Не знаю, подняться ли мне или оставаться здесь, на балконе, под их защитой. "Перестань, – говорю я себе, – в этом возрасте не пристало тебе бояться, Лина. Ты полвека прожила среди воспоминаний и фотографии, и они в конце концов совершенно перестали вызывать в тебе сентиментальные чувства. Ты, уже давным-давно не думающая ни о ком из прошлого, позволишь, чтобы дурной сон запугал тебя, как маленькую девчонку? Возвращайся в комнату – там не будет слышно этих глупых пересудов соседок и воображаемых голосов. В комнате тебя никто не дожидается, кроме Гарибальди. Нет никакого шествия призраков, все это неправда. Тебе просто показалось, что произошедшее во время сиесты было преамбулой смерти, процессией теней, посланных сопровождать тебя в последнем путешествии. Ты так мало значишь теперь, что никто не придет за тобой, чтобы сопровождать из этого мира в иной".
"[…] К тому же, мадам Ассунта, поймите: дело намного серьезнее, чем кажется. Голуби – все равно что крысы, я вам уже говорила. Даже хуже, я читала об этом в "Нис Матен". Так вот, знайте: их помет не только разрушает камни, но и источает ядовитые вещества – говорят, галюциногенные…".
Я улыбаюсь: снаружи жизнь со всей ее глупостью, а внутри… Внутри никого нет, не бойся, Лина, войди в свою комнату. Кого ты боишься встретить? Твоя грустная комната так же пуста, как и всегда, тебя уже никто не посещает, как в былые времена. Возможно… Но сегодня странный день, и я предпочитаю мерзнуть на балконе, чем зайти внутрь. Что там за бормотание и шорох? Гарибальди, скажи мне, что в комнате никого нет, кроме тебя, что это шорох твоих крыльев, а не голос женщины, которая умерла, кормя голубей в парке Монте-Карло, – так же, как я сейчас.
"Если спишь с буржуа, ты всего лишь шлюха, не так ли?"
– Это ты, Мими? Я не ошибаюсь?
– Ты не ошибаешься, дорогая, с 'est biens mois,можешь не сомневаться. Ты должна оказать мне услугу, ma belle.
Теперь я понимаю. Если это еще один призрак, задержавшийся после сиесты, то, несомненно, это Эмильена д'Алансон, иначе говоря – Мими. Она всегда просила о какой-либо услуге: одолжи мне шарф из перьев, дай мне свои перчатки… Она была беззаботна и легкомысленна, как эти голуби. Хорошо, я войду. Мими меня не пугает, может даже, она составит мне неплохую компанию. Она всегда была веселой и простодушной девушкой. Я решаю встать, но, прежде чем войти в комнату, засомневавшись, заглядываю внутрь, прячась за занавеской. Внезапно до моего сознания доходит, что я слышала вовсе не веселый голос Эмильены д'Алансон, а какой-то другой, совершенно незнакомый – голос старухи.