Между тем природа одарила его более чем щедро: он прекрасно пел, великолепно читал эстрадные монологи и фельетоны, хорошо двигался, был артистичен в каждом своем жесте, но самое главное - обладал острым чувством комического. Помню, когда он "включал" эту свою уникальную способность имитатора еще в ГИТИСе, педагоги хохотали до слез. А Петр Иванович Селиванов, наш педагог по вокалу, сказал ему как-то: "Ох, Винокур, Винокур… Не знаю уж, какой из тебя выйдет певец, но как комик ты всегда себе заработаешь на кусок хлеба с маслом…" И точно, всякий раз, когда Володя выходил на институтскую сцену во время наших творческих "вторников" с целью исполнения какой-либо вокальной партии, это почему-то уже само по себе вызывало у присутствующих повышенную веселость. А когда он, и не думая никого при этом специально насмешить, просто клал руку на рояль и; объявлял своим звучным баритоном: "Чайковский, ария Онегина!" - дальше уже ничего не было слышно, потому что в зале раздавался общий хохот. В таких случаях Павел Михайлович Понтрягин начинал кричать: "Винокур! Прекратите паясничать! Уходите со сцены! Выйдите еще раз и объявите номер как положено!" Володя, недоуменно хлопая глазами, уходил за кулисы, затем появлялся оттуда с тем же серьезным видом, как и в предыдущий раз, и точно так же, положив руку на рояль, торжественно провозглашал: "Чайковский, ария Евгения Онегина из оперы…" В зале же в этот момент начиналась уже истерика, люди буквально валились от хохота. Дошло однажды до того, что Понтрягин, доведенный до белого каления, просто-напросто выгнал Володю со сцены, запретив ему какое-то время выступать на "вторниках".
Как бы там ни было, будучи третьекурсником, Винокур уже становится стажером в Театре оперетты, а в 1977 году, по окончании ГИТИСа, приглашается в его штат. Но искусство оперетты не было его планидой. Володю манила эстрада. И вот в 1977 году, став лауреатом Всероссийского конкурса артистов эстрады как артист разговорного жанра, Винокур переходит на работу в Москонцерт. К слову, мастеров этого жанра у нас тогда было раз-два и обчелся - Геннадий Хазанов да Евгений Петросян. Еще не было ни Михаила Евдокимова, ни Ефима Шифрина, ни Клары Новиковой… Так что Володе было где развернуться и продемонстрировать все свои многочисленные таланты. Что же касается наших с ним дружеских отношений, то они начали более-менее укрепляться только где-то после поездки на Универсиаду в Кобе, где нам пришлось провести вместе дней пятнадцать - двадцать. Общение наше стало гораздо содержательнее и активнее, чем было раньше, и из Японии мы, можно сказать, вернулись уже закадычными друзьями. То есть с того момента, как мы познакомились, прошло уже лет десять. Поначалу нас с Володей связывало только творчество, потом мы начали дружить домами. Львиная же доля нашего общения приходилась на совместные зарубежные поездки.
Что и говорить, мы были в то время людьми в этом смысле довольно востребованными - ни одна олимпиада, ни один чемпионат мира или подобного масштаба мероприятие не обходилось без того, чтобы туда для создания психологической поддержки наших спортсменов не была бы отправлена группа ведущих советских деятелей искусств. Скажем, в 1980 году одна из таких групп в составе Иосифа Кобзона, Льва Лещенко, Владимира Винокура, Левона Оганезова и Людмилы Сенчиной оказалась в Лейк-Плэсиде - столице зимних Олимпийских игр. Условия нашего проживания там были типично спартанскими - в одной комнатке приходилось умещаться вчетвером. Интересно, что наш маленький отель "Данна Море" располагался как раз напротив колоссального здания федеральной тюрьмы. К слову, вместе с нами в этом же отеле, но в другом номере, проживал и наш великий актер Евгений Павлович Леонов… Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде, тем более что почти всем нам пришлось в детстве и юности пройти школу совместного коммунального быта. Так, сразу же вспомнилось былое, когда по утрам приходилось, как и в давние времена, занимать очередь в единственный туалет. "Стоит ли говорить, что душой и мотором нашего мини-коллектива был Иосиф, в котором заложена неистребимая потребность лидерства. Он жить не может без того, чтобы о ком-то заботиться, кого-нибудь опекать. Так было и на этот раз. Иосиф поднимался раньше нас, быстро приводил себя в порядок, готовил все необходимое для немудреного завтрака и будил нас сод словами: "Сынки, подъем!" Мы, разумеется, охотно признавали его "отцовство", тем более что он и был постарше нас. Потом мы доставали свои легендарные походные кипятильники, заваривали чай и кофе, нарезали хлеб и колбасу (купленную предварительно все тем же Иосифом Давыдовичем и, что немаловажно, за его собственный счет). Затем собирались, садились в автобус и ехали на спортивную арену. Там мы и общались с нашими ребятами-спортсменами: с кем-то прямо на лыжне, кого-то просто поддерживали выкриками с трибун. Что скрывать, было очень приятно, когда перед стартом тренеры наших спортсменов подводили нас к ним, говоря: "Вот, ребята, вам желают победы Иосиф Кобзон, Лев Лещенко, Владимир Винокур, Евгений Леонов!"
Мы с Володей тогда уже держались несколько обособленно от остальных, так как у нас с ним обнаруживалось все большее и большее сходство по многим вопросам. Но групповых интересов тоже нельзя было избежать полностью. Так, с первого же дня нашего пребывания в Лейк-Плэсиде встала проблема общения с эмигрантами из СССР. С их стороны начались звонки, предложения встретиться. Наш мудрый Иосиф решил сразу же поставить все точки над "i". Он пришел в наше представительство и спросил - ввиду того, что нас беспрестанно атакуют эмигранты, будет ли у нас возможность с ними общаться? Слава Богу, у советского посольства хватило ума не запрещать нам этого. Хотя имели место и попытки откровенных провокаций. Бывало, что антисоветски настроенные эмигранты, да и сами американцы кричали нам прямо в лицо: "Русские, убирайтесь из Афганистана! Русские, убирайтесь домой!" При этом нам совали в руки какие-то листки, которые мы с Винокуром набирали, помню, целыми охапками, после чего благополучно отправляли в мусорные ящики.
Было и еще одно неудобство. Дело в том, что, поскольку мы входили в туристическую группу, места на трибунах стадиона нам доставались весьма неважные. Приходилось торчать где-то на "галерке", где ничего нельзя было толком увидеть и услышать. Тогда мы, то есть я, Иосиф и Володя, начали вести себя по привычному советскому образцу - стали садиться на часто пустовавшие места в ложе для прессы. И вот как-то, придя на хоккейный матч между сборными СССР и США, садимся мы на свободные сиденья и начинаем оживленно комментировать игру. Но тут к нам подходит полицейский и вежливо просит предъявить билеты. Мы достаем свои билеты, он их изучает, после чего делает нам с Иосифом приглашающий жест на "галерку" - дескать, ваши места находятся там. Мы, естественно, удивляемся, почему это "коп" осчастливил своим вниманием именно нас двоих, но приказание послушно исполняем - не дома ведь у себя как-никак… Но спустя какое-то время решаем: "А, черт с ним, давай вернемся туда опять! Что он нам, в конце концов, может сделать? Не расстреляет же…" Сказано - сделано. Второй тайм смотрим вновь из ложи прессы. Но вскоре к нам подходит тот же самый "коп" и снова требует наши билеты. Причем добавляет: "Предупреждаю в последний раз. Если еще вас здесь увижу, то…" И красноречиво бренчит висящими на ремне наручниками. Тут к нам с Иосифом подходит Винокур, который до этого сидел в стороне, и в знак солидарности отправляется с нами на "галерку", хотя его никто не беспокоит. Я пожимаю плечами: "Странно, почему он привязался именно к нам двоим, ведь там же куча народу сидит, как и мы, "незаконно", на чужих местах? К ним почему-то никаких претензий, кстати, как и к Винокуру…" На что Иосиф насмешливо кивает: "Ты что, так и не понял До сих пор, на чем он нас "вычислил"? Посмотри, как мы с тобой одеты - дубленки, шапки пыжиковые… типичный "советский набор". У "копов" на это дело глаз наметан. А Володя у нас - вылитый американец в своей шикарной "Кохе"!" И тут мы начинаем дружно хохотать, вспоминая, как недавно наша хоккейная звезда Валерий Харламов подарил Володе модную пуховую куртку фирмы "Коха" ярко-красного цвета, причем тот еще и отнекивался, стесняясь принимать такой дорогой подарок… Тут к нам подходит известный журналист-международник Мэлор Стуруа, жалуясь на то, что у него такие же плохие билеты. Но главное огорчение нас ожидало впереди, когда наша команда проиграла и американцы начали орать от восторга как помешанные. Еще бы, разгромить непобедимую в те времена хоккейную сборную Советского Союза! Это казалось нам невероятным - подарить победу на Олимпиаде не чехам, не канадцам, не шведам, а команде США!.. Правда, если бы мы могли предвидеть, какой сюрприз нам устроит сборная России в 2000 году на Чемпионате мира по хоккею в Петербурге, мы бы, наверное, не так расстроились. Тогда же мы, помню, залили горе пивом, которым угостил нас Мэлор…
А перед самым отлетом отправились с одним из наших приятелей-эмигрантов осматривать нью-йоркский "Плейбой-клуб". Это был Рафик Фель, один из бывших администраторов джаз-оркестра Леонида Утесова, куда я в свое время поступал на работу. Но дружба, как говорится, дружбой, а служба службой (имеются в виду службы, предназначенные для наблюдения за советскими гражданами за рубежом). И потому мы, опять же по мудрому совету Иосифа, прихватили с собой за компанию для душевного спокойствия одного из представителей советского посольства. Был с нами и Евгений Павлович Леонов. "Плейбой-клуб" произвел на нас, помню, большое впечатление - первый его этаж занимали какие-то офисы, на втором был ресторан, на третьем - комнаты для бриджа, на четвертом - дискотека и так далее. Голых девушек мы там, правда, не встретили, но зато там были девочки с заячьей ушками и хвостиками, живьем, так сказать, воплощающие знаменитого "зайчика" - эмблему "Плейбоя". Нас, кстати, строго предупредили о том, что руками трогать этих девочек запрещается, за это положен штраф. Так вот, выходим мы, значит, из "Плейбой-клуба", садимся в свой уютный посольский микроавтобусик и продолжаем знакомство с достопримечательностями Нью-Йорка. А я никак не могу адаптироваться к другому часовому поясу, все время засыпаю. Даже "Плейбой-клуб" меня не пробудил от этой спячки. Чего, однако, никак нельзя было сказать о нашем обожаемом кумире публики Евгении Павловиче Леонове. Помню, как он вертел головой туда-сюда, с изумлением поглядывая на светящиеся рекламы порнографических кинотеатров на Сорок второй авеню - самом что ни на есть "злачном" районе Нью-Йорка. Выходить из машины мы не решались - мало ли что… Хотя посмотреть там было на что, скажем, на стайки тех же жриц любви, тусующихся на каждому углу, - зрелище в понятии советского человека более чем экстравагантное. Ведь, как известно, тогда у нас в СССР секса не было… И тут выяснилось, что самый смелый из нас - это Евгений Леонов, который к тому же еще и подтвердил свою репутацию человека с большим чувством юмора. Он вдруг кричит:
- Стойте, стойте! Я хочу выйти, посмотреть на них поближе!
- На кого? - испуганно вскидывается наш посольский гид.
- На проституток, на кого же еще! - пожимает плечами Леонов.
Гид мнется, затем принимает компромиссное решение: "Ладно, мы притормозим. Но только умоляю вас, Евгений Павлович, - из машины не выходить! А то как прицепятся сейчас, не оторвешь…"
Машина тормозит, Леонов открывает дверь, становится на ступеньку и кричит во весь голос:
- Эй, вы! Американские проститутки! Привет вам от советских кинематографистов!
Мы все расхохотались от души, у меня даже сон прошел. А гид наш еще долго крутил головой, приговаривая:
- Ну и ну, Евгений Павлович…
Но самое забавное, что приключения Евгения Леонова в Америке этим эпизодом не ограничиваются. Еще в Лейк-Плэсиде к нашей небольшой компании подошел как-то местный полицейский. Как выяснилось, мы ничего не нарушали, внимание же стража порядка привлекла невероятных размеров лисья шапка на голове Леонова. "Коп" говорит:
- Вы кто такие?
Наш переводчик объясняет:
- Русские, советские.
"Коп" тычет пальцем в шапку Евгения Павловича:
- О, какая хорошая шапка у этого парня! Он кто?
- Знаменитый советский артист.
- Что? С такой внешностью, с таким лицом? Кого вы хотите обмануть? - возмущается полицейский. - Да это же - вылитый агент КГБ!
Кое-как удалось его разубедить. И вдруг у него рождается новая инициатива.
- Слушай, парень, - говорит он Леонову, - продай мне эту чудо-шапку! В жизни такой не видал. Я тебе дам за нее двести долларов.
Леонов, однако, ни в какую:
- Что же это я, буду лысым ходить по морозу?
Ну, полицейский махнул рукой и пошел себе дальше…
И вот только теперь, в Нью-Йорке, Евгений Павлович осознал, какую промашку он допустил в Лейк-Плэсиде. В одном из шикарных супермаркетов, куда мы зашли перед отъездом купить подарки для родных и близких, Леонову вдруг очень приглянулось платье для жены, какое в Союзе и днем с огнем не сыщешь. А цена, извините, кусается. А нам на все про все еще в самом начале поездки выдали всего по девяносто долларов. Так что на те деньги, которые у него остались, Евгений Павлович мог теперь купить разве что поясок к этому платью. Ну и расстроился же он: "Эх, дурак я дурак, что не продал шапку! Сейчас бы такого домой накупил!" Увы, мы с Володей и Иосифом помочь ему ничем не могли - сами были не в лучшем положении. Хотя я, надо сказать, уже порядочно к тому времени набил руку на знаменитом советском "ченче", когда все мы, выезжающие за рубеж, запасались "Столичной" и икрой, чтобы "менять" их на доллары.
Что же касается той нашей с Володей памятной поездки в Лейк-Плэсид, запомнился еще один смешной эпизод, связанный с упомянутым "ченчем". Как-то, будучи на соревнованиях по горным лыжам, мы познакомились с очень эффектной американской супружеской парой - шикарной дамочкой лет тридцати пяти и ее мужем, солидным мужчиной в мощной волчьей шубе, показавшимся нам не менее как мультимиллионером на отдыхе. Так вот, этому самому господину вдруг очень приглянулась наша очаровательная Люся Сенчина. Он просто глаз от нее не отрывал, невзирая на присутствие стоящей неподалеку жены. Ну, слово за слово, не будешь же стоять молчком, короче, принялись мы с ним "ченчевать" - начали обмениваться значками и прочими безделушками. И вдруг он заявляет, обращаясь ко мне (так как Люся стояла рядом со мной, он, очевидно, посчитал ее не то моей женой, не то подругой):
- О'кей, я предлагаю тебе настоящий американский суперченч. Давай мы с тобой обменяемся нашими женщинами, я тебе - свою, ты мне - свою!
Я пожимаю плечами:
- Да ради Бога, нет вопросов. Происходит обмен, все честь по чести - я беру под руку его супругу, он - якобы "мою" Люсю. Расходимся в разные стороны. Я вальяжно разгуливаю с американкой, используя для утонченной беседы с ней весь свой скудный словарный запас, но не забываю поглядывать и в сторону другой "парочки", где все, по-видимому, не так складно, ибо господин отчего-то подпрыгивает и суетится вокруг Люси, как будто его током бьет. Вдруг "моя" американка восклицает:
- О, какой у тебя красивый значок! Давай делать "ченч". (Имелся в виду мой значок с олимпийским Мишей.)
Я говорю:
- Да ладно, какой там "ченч"! Я тебе его так подарю.
Она протестует:
- Нет, нет, тогда это будет уже не "ченч", это не по правилам! - И неожиданно срывает со своей шеи роскошный алый шарф с олимпийской символикой Лейк-Плэсида, стоящий, на мой взгляд, уйму "баксов".
Тут уже я начинаю возражать:
- Извините, но это очень дорогая вещь, она гораздо дороже значка…
Она в ответ смеется:
- Это мой шарф и мой "ченч", что хочу, то и делаю! После чего подходим мы к мужу, который все еще суетливо топчется вокруг Люси. Американка, словно бы ничего не замечая, радостным тоном сообщает своему благоверному:
- Поздравь меня, дорогой, я только что сделала совершенно потрясающий "ченч"! Вот посмотри! - И показывает ему при этом на значок с Мишей и на наброшенный мне на плечи алый шарф.
Муж молча смотрит на то и на другое и недоуменно покачивает головой:
- Да уж, ничего себе "ченч".
Хотя ко всяким розыгрышам и "приколам" лично у меня отношение в высшей степени положительное. Я и сам большой любитель этих процедур и не обижаюсь, если кому-то удается разыграть меня. Вообще способность посмеяться над самим собой, увидеть себя в юмористическом освещении я ставлю в ряд главных человеческих качеств. Ничто так не сбивает с тебя спесь, не помогает против "звездной болезни", как хорошая доза самоиронии. И в этом плане мои жизненные воззрения абсолютно совпадают со взглядами Владимира Натановича Винокура, величайшего мастера "приколов". Ибо Владимир Натанович обладает ко всему еще и уникальным даром пародиста-имитатора, то есть умеет с необыкновенной точностью подделывать чужие голоса, что, как известно, открывает для классного прикольщика поистине безбрежные возможности… А так как после возвращения из Лейк-Плэсида наша с Володей дружба укрепилась и мы, как говорится, стали дружить семьями, винокуровские розыгрыши посыпались на меня градом. Да и как иначе, если ты имеешь дело с профессиональным эстрадным юмористом. Нужно же ему на ком-нибудь оттачивать свой метод…
Жена Володи Тамара Первакова была тогда балериной Музыкального театра имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко. С тех пор с Володей они прожили вместе вот уже больше четверти века, и теперь она на пенсии, как это и положено балеринам. Хорошо помню их первую квартиру, находившуюся где-то в районе киностудии "Мосфильм". Это было типичное "малогабаритное" помещение из двух тесноватых комнатенок, в которых всегда каким-то чудом умещалась масса народу, так как Володя с Тамарой обожали принимать гостей. Но мы с моей Ириной были там, надеюсь, Желанными гостями, и со временем все праздники, в том числе и свои "внутрисемейные", мы начали отмечать совместно - или у них, или у нас.
Так, скажем, в памяти осталась встреча нового, 1981 года в нашей с Ирой новой большой двухкомнатной квартире на Ленинском проспекте. Компания была большая, шумная. Пришли Саша Масляков и Саша Ворошило, с которым, кстати, я дружу очень давно. Володя же пригласил Пашу Слободкина с Настей Вертинской, у которых тогда был бурный роман. Но Паша с Настей где-то задерживались, и мы, помню, с Володей все время выбегали в одних рубашках на улицу (естественно, подшофе) и орали во все горло: "Скоро Настя приедет, скоро Настя приедет!" Так продолжалось вплоть до четырех часов утра, но Настя с Пашей так и не приехали. Казалось бы, мелочь, что тут вспоминать, но вот же, запало в душу…