Она потерла собачку о его рубашку.
- Это было твое место, - сказала Тала, дотронулась до нашивки на его рубашке и, тихонько засмеявшись, добавила: - "Эдди Техо-слу-живане".
Эдди вступил в стремительно несущийся поток. Вокруг него, на дне, тут и там мелькали камни, соприкасаясь один с другим, словно истории его жизни. Он почувствовал, что тело его постепенно тает и растворяется, и что осталось ему совсем недолго, и что с ним теперь происходит то самое, что и должно произойти после того, как он встретил всех пятерых, предназначенных ему на небесах.
- Тала, - прошептал он.
Тала подняла на него взгляд.
- Та маленькая девочка на пирсе… Ты про нее знаешь?
Тала уставилась на свои ногти. А потом утвердительно кивнула.
- Я спас ее? Я ее оттуда вытащил?
Тала замотала головой:
- Не тащил.
Эдди содрогнулся. Голова его упала на грудь. Так вот оно что. Такой вот конец.
- Толкнул, - сказала Тала.
Эдди удивленно поднял глаза:
- Толкнул?
- Толкнул ее ноги. Не тащил. Толкнул. Большая штука упала. Делал ей неопасно.
Эдди недоверчиво зажмурился.
- Я же помню ее руки, - сказал он. - Это все, что я помню. Не мог я ее толкнуть. Я чувствовал в руках ее руки.
Тала улыбнулась, зачерпнула речной воды и вложила свои маленькие пальчики в большую ладонь Эдди. И он мгновенно осознал, что прежде уже держал эту руку.
- Не ее руки, - сказала Тала. - Мои руки. Я несет тебя на небо. Чтобы тебе неопасно.
И тут вода в реке вдруг поднялась, доходя Эдди сначала до пояса, потом до груди и до плеч. Не успел он еще раз вдохнуть, как детский гам над его головой смолк, и он целиком погрузился в сильное, но бесшумное течение. Эдди по-прежнему чувствовал руку Талы в своей, но тело его словно отделилось от души, плоть его точно смывалась с кости и уносилась речным потоком вместе со всей его болью и усталостью, с каждым его шрамом, с каждой его раной, с каждым мучительным воспоминанием.
Эдди теперь был не более чем лист в потоке воды, и девочка бережно несла его сквозь тени и свет, сквозь всевозможные оттенки цветов: синие, слоновой кости, лимонные, черные, - и оттенки эти, как догадался Эдди, воплощали его эмоции. Девочка пронесла его сквозь сокрушительные волны огромного серого океана, и он вдруг окунулся в ярчайший свет, сиявший над невообразимой сценой.
Перед ним был пирс, усеянный тысячами людей: мужчинами, женщинами, отцами, матерями, детьми - множеством детей, - детьми из прошлого и настоящего, детьми, еще не родившимися; в бейсбольных кепках и шортах, бок о бок друг с другом, рука в руке, детьми, сидевшими на плечах и на коленях взрослых. Люди заполняли весь променад, все деревянные платформы и все аттракционы. И все они были там или могли быть там только благодаря той простой работе, которую Эдди делал всю свою жизнь, благодаря тому, что он предотвращал несчастные случаи, благодаря тому, что аттракционы были безопасны. И хотя губы этих людей не шевелились, Эдди слышал их голоса, столько голосов, сколько и вообразить было невозможно, и в душе его наконец-то воцарился покой - покой, какого он никогда прежде не ощущал. Тала больше не держала его за руку, и он летел над песком, над променадом, над палатками, над шпилями центральной аллеи к самому верху огромного белого колеса обозрения, где в слегка покачивающейся кабинке сидела женщина в желтом платье, его жена Маргарет, в ожидании протягивая к нему руки. Он потянулся к ней, она улыбнулась, и голоса вдруг слились в одну-единственную фразу, посланную Богом:
Наш дом.