Легко узнавали Блока в этом образе и его современники, прекрасно знавшие поэта и хорошо осведомленные о его личной жизни. По свидетельству одного из мемуаристов, "Хождение по мукам" Анна Ахматова отрицала не читая. Причина, судя по всему, содержалась в следующем. "Однажды она собралась с силами и прочла, и теперь у нее есть доказательства ничтожества этой книги, – пересказывал беседу с Анной Андреевной мемуарист. – Образ Бессонова – недопустимое оскорбление Блока".
В начале трилогии одна из любимых героинь Толстого, Даша, влюблена в известного поэта Алексея Бессонова – высокомерного красавца с холодным и бледным лицом. Она решает признаться ему в своем чувстве: "И жизни мне нет, покуда не пойду к нему, не услышу его голоса, не почувствую его всего. А остальное – ложь. Просто – нужно быть честной".
Через несколько дней девушка буквально врывается в квартиру скучающего поэта и признается ему в любви:
– Вы вошли в меня, как болезнь. Я постоянно ловлю себя на том, что думаю о вас. Это, наконец, выше моих сил. Лучше было прийти и прямо сказать. Сегодня – решилась… Но я ничего не хочу и не прошу от вас. Мне нужно было только сказать, что я вас люблю мучительно и очень сильно… Я разрушилась вся от этого чувства… У меня даже гордости не осталось…
Отношения этих героев так и не сложились. Отчасти из-за того, что в разговоре с Бессоновым Даша поняла: именно он был любовником ее обожаемой Кати, с которым сестра изменяла мужу. По сюжету в спутники самой Даше предназначался совсем другой человек – мужественный, честный и мягкий Иван Ильич Телегин.
Близкие знакомые Елизаветы Кузьминой-Караваевой в этом эпизоде узнали ее в образе Даши. Всю жизнь Елизавета Юрьевна не скрывала перед друзьями ни любви к Блоку, ни истории их первой встречи. А то, что открыто друзьям в откровенной беседе, порой становится известным всему свету. Именно так получилось у нее с Алексеем Толстым, с которым Елизавета Юрьевна поддерживала дружеские отношения и в юности, и в более поздние годы.
Но в толстовском романе фигурирует еще одна, не менее интересная для нас героиня. Зовут ее необычно и несколько странно: Елизавета Киевна Расторгуева. Склонная к полноте молодая женщина, она грезит о большом чувстве и тоже влюбляется в Алексея Бессонова. Это она "купила книгу Бессонова, разрезала ее щипцами для волос, прочла несколько раз подряд, залила кофеем, смяла в постели и, наконец, за обедом объявила, что он гений…".
Елизавета Киевна пишет Бессонову "восторженное, нелепое письмо с требованием свидания". И это свидание состоялось поначалу в ресторане "Вена" – как раз между решением Даши отправиться к поэту-декаденту и ее визитом к нему.
Диалог этих двух персонажей очень напоминает первую встречу Лизы Пиленко с Блоком, с которой мы начали нашу книгу. Неужели и Елизавета Киевна каким-то образом "списана" с Елизаветы Юрьевны? Может быть, странное отчество "Киевна" – намек на украинское звучание фамилии Пиленко?…
Подтверждение нашей догадки находим опять же у современников. За образ Елизаветы Киевны в "Хождении по мукам", подчеркивают они, у Кузьминой-Караваевой были все основания дать Толстому пощечину (а заодно и за Блока, которого она боготворила), но та простила.
Думается, это лишь предположение: сведений о том, что Елизавета Юрьевна читала роман Толстого, нет. В 1925 году, когда первая книга трилогии вышла в свет, ей было явно не до этого – семья Кузьминой-Караваевой еле выживала за границей, в трудах и заботах проходил каждый день… Да и узнала ли себя в Расторгуевой Елизавета Юрьевна, если бы прочитала книгу, вот вопрос! Особенно если отношения в ней героев, нас интересующих, – чистейший художественный вымысел… Да и сама Кузьмина-Караваева – полная противоположность не очень умной, экстравагантной Елизавете Расторгуевой!
В "Хождении по мукам", утверждала в беседе с мемуаристом Анна Ахматова, "клеветнический образ Елизаветы Киевны – это Елизавета Кузьмина-Караваева, человек необычайных душевных достоинств (католическая святая). О Бессонове лучше не говорить, его приключения… – это, может быть, приключения Толстого, но не Блока".
По-видимому, Ахматова хранила в душе идеализированный образ поэта, мало что зная об особенностях его семейной и личной жизни. Известно, что Блок не чурался случайных связей; если доверять его собственным подсчетам, в его объятиях побывало более трех сотен женщин, многие из которых – дешевые проститутки. Любовь Дмитриевна Менделеева-Блок, касаясь этой деликатной темы, довольно категорично утверждала:
...
Физическая близость с женщиной для Блока с гимназических лет – это платная любовь, и неизбежные результаты – болезнь. Слава Богу, что еще все эти случаи в молодости – болезнь не роковая. Тут несомненная травма в молодости. Не боготворимая любовница вводила его в жизнь, а случайная, безличная, купленная на ‹одну ночь,› несколько минут. И унизительные, мучительные страданья…
Но хочется сказать сейчас о другом.
Конечно, Е. Ю. Кузьмина-Караваева, в монашестве мать Мария, никогда не считалась католической святой, тем более при жизни Ахматовой – тут Анна Андреевна ошиблась. В уточнение можно сказать, что не столь уж давно, а именно 16 января 2004 года, Священный синод Вселенского патриархата в Константинополе принял решение о канонизации монахини Марии (Скобцовой) в числе других православных русских эмигрантов, оставивших яркий след в духовной жизни Западной Европы 1920 – 1930-х годов.
Но здесь важно еще и другое: Ахматова, неплохо разбиравшаяся в людях и нередко дававшая им суровые оценки, в полной мере осознавала значение Елизаветы Кузьминой-Караваевой: "человек необычайных душевных достоинств". Это мнение кажется особенно ценным. Тем более сегодня, когда можно встретить безапелляционные высказывания новеллистов: "…так и не дождалась от Анны Андреевны доброго слова". Теперь мы знаем, что это неправда!
– Я хотел бы знать, что часто, часто, почти каждый день вы проходите внизу под моими окнами. Только знать, что кто-то меня караулит, ограждает. Как пройдете, так взгляните наверх. Это все…
Эти загадочные блоковские слова были обращены именно к Елизавете Кузьминой-Караваевой. Значит, и Блок тоже всей своей поэтической, "зрячей" душой почувствовал способность этого юного, но такого мудрого не по возрасту создания испытывать материнские чувства к чужим, казалось бы, людям и спасать, спасать, спасать… Почувствовал, в этом нет никаких сомнений! Вот если бы только в его собственной жизни многое сложилось иначе, не так, когда уже нельзя ничего поправить… когда судьба зачем-то накрепко и навсегда связала Александра Блока с Прекрасной Дамой его стихов Л. Д. Менделеевой.
Судя по фотографиям, красавицей Любовь Менделеева никогда не являлась, хотя, по свидетельствам современников, в молодые годы была не лишена некоторого обаяния – с ярким румянцем на щечках, золотистыми волосами и темными бровями… С пухлыми губами, с юных лет склонная к полноте, она напоминала купеческую дочку из русской народной сказки. На Блока, по его признанию, девушка сразу произвела "сильное впечатление". Он находил, что Люба похожа на одну из известных мадонн.
Она молода и прекрасна была
И чистой мадонной осталась,
Как зеркало речки спокойной, светла.
Как сердце мое разрывалось!..
Когда же мне пела она про любовь,
То песня в душе отзывалась,
Но страсти не ведала пылкая кровь…
Как сердце мое разрывалось!..
Это стихотворение, датированное 1898 годом, считается самым первым из обращенных к Прекрасной Даме. Уже тогда в нем прозвучали пророческие слова: Но страсти не ведала пылкая кровь… /Как сердце мое разрывалось!.. Слова, которые предопределили сложные отношения поэта и его Музы, их, в конечном счете, глубокую жизненную драму.
Семьи Менделеевых и Бекетовых (мать Блока – урожденная Бекетова) издавна поддерживали дружеские отношения. Великий русский ученый Дмитрий Иванович Менделеев построил свой дом неподалеку от Шахматова, имения Бекетовых. Летом 1898 года Саша Блок, окончивший гимназию, появился в менделеевском Боблове, чтобы договориться о любительских спектаклях. Здесь он впервые встретил свою Прекрасную Даму – дочь Менделеева Любочку.
Юных Сашу и Любочку на первых порах связывали общая увлеченность театром, мечты о сцене. Блока всегда влекло к актрисам, а Любочка как раз мечтала стать одной из них. Разумеется, непременно великой!
Стихи Блока поначалу вызвали в душе Любочки недоумение. Она даже не сразу догадалась, что они посвящены ей и Прекрасная Дама – это именно она:
...
Понемногу я вошла в этот мир, где не то я, не то не я, но где все певуче, все недосказано, где эти прекрасные стихи так или иначе все же идут от меня… Я отдалась странной прелести наших отношений. Как будто и любовь, но, в сущности, одни литературные разговоры, стихи, уход от жизни в другую жизнь, в трепет идей, в запевающие образы.
"Как будто и любовь…" Летом 1903 года дочь тайного советника Дмитрия Менделеева обвенчалась со студентом Александром Блоком в церкви села Тараканова Клинского уезда. И – практически сразу начались сложности семейной жизни.
Любовь Дмитриевна ждала от брака только хорошего. "Теперь еще тверже знаю, что будет счастье, бесконечное, на всю жизнь", – уверенно написала она жениху накануне свадьбы. В своих надеждах и ожиданиях Любовь Дмитриевна жестоко обманулась.
Александр Блок и Любовь Менделеева (1903 год)
Блок по-прежнему считал ее символом Вечной женственности. Из воспоминаний Любови Дмитриевны выясняется, что брак ее с самого начала оказался, говоря попросту, условным: со стороны Блока еще до свадьбы была лишь "короткая вспышка чувственного увлечения", которая "скоро, в первые же два месяца, погасла, не успев вырвать меня из моего девического неведения". Приводя эту цитату, биографы обычно из ложной стыдливости или по какой-то иной причине опускают последние слова. А они-то как раз значат больше, чем все предыдущие: "не успев вырвать меня из моего девического неведения". Означать эти слова могут только одно: Любовь Дмитриевна и в замужестве (по крайней мере, очень долгое время) оставалась девицей…
Блок объяснял жене, что физическая близость между ними вовсе не нужна, что он будет все равно "уходить к другим", хотя эти "командировки" из семьи не должны поколебать узаконенной гармонии.
– А я?
– И ты так же, – ответствовал он с наивным и жестоким прямодушием.
Вспомним: Но страсти не ведала пылкая кровь… / Как сердце мое разрывалось!..
Любовь Дмитриевна признавалась:
...
Это приводило меня в отчаяние! Отвергнута, не будучи еще женой… Я рыдала в эти вечера с таким бурным отчаянием…
С Прекрасными Дамами, кажется, вообще не живут, и семейная драма Блока в том, что он женился на "Прекрасной Даме". Это меткое высказывание принадлежит перу Надежды Мандельштам, тоже спутницы одного из поэтов.
Часто бывавший у Блока литератор Модест Гофман подтверждал:
...
Семейная жизнь Блока мне была мало понятна: он был женат на очень красивой и очень привлекательной Любовь Дмитриевне, был очень дружен с нею, но пренебрегал ею как женой.
В январе 1904 года Александр Блок с молодой женой приехал в Москву, где и произошло их знакомство с Андреем Белым (Борисом Бугаевым). Вначале и тот был охвачен мистико-платоническим чувством поклонения Прекрасной Даме блоковских стихов, но постепенно по-настоящему, по-земному влюбился в жену своего друга и открылся ей в своих чувствах. А Люба – Люба посвятила в произошедшее… мужа и его мать.
Любови Дмитриевне, конечно, нравилось то, что в ее власти было "спасти" или "погубить" бурно влюбившегося поэта, которого все окружающие считали выдающейся личностью. Ее наконец-то просто полюбили – не как Прекрасную Даму, а как молодую, привлекательную женщину. И Белому удалось вскружить ей голову. В воспоминаниях на склоне лет она писала: "Я стремилась устроить жизнь, как мне нужно, как удобней…" Любовь Дмитриевна вся в этом запоздалом признании, считают литературоведы: она всегда стремилась жить "как удобней" и не пощадила ради этого ни Белого, ни Блока.
Известно: эта история завершилась тем, что Любовь Дмитриевна осталась с Блоком. Правда, поэт не стал от этого счастливее… "Недобрая, самолюбивая, необузданная" – такую характеристику давала Любе его тетушка Мария Андреевна Бекетова.
Еще в самом начале их брака тетушка записала в своем дневнике:
...
Она, несомненно, его любит, но ее "вечная женственность", по-видимому, чисто внешняя. Нет ни кротости, ни терпения, ни тишины, ни способности жертвовать. Лень, своенравие, упрямство, неласковость, – Аля [2] прибавляет – скудость и заурядность; я боюсь даже ей сказать: уж не пошлость ли все эти "хочу", "вот еще" и сладкие пирожки. При всем том она очень умна, хоть совсем не развита, очень способна, хотя прямодушна и сознает свои недостатки, его любит… Он – уже утомленный и страстью, и ухаживаньем за ней, и ее причудами, и непривычными условиями жизни, и, наконец, темнотой. Она свежа, как нежнейший цветок, он бледен и худ…
Жадно хлебнув обретенной свободы, Любовь Дмитриевна решила утвердиться в театре. Выступала она под другой фамилией – Басаргина. Уже после революции сыну Корнея Ивановича Чуковского, Николаю, довелось услышать в ее исполнении поэму Блока "Двенадцать":
...
Читала Любовь Дмитриевна, а Блок сидел сбоку на стуле. Любовь Дмитриевна читала шумно, театрально, с завыванием, то садилась, то вскакивала. На эстраде она казалась громоздкой и даже неуклюжей. Ее обнаженные до плеч желтоватые руки метались из стороны в сторону. Блок молчал. Мне тогда казалось, что слушать ее ему было неприятно и стыдно…
Догадываясь и сама в глубине души, что талантом ее Бог не наградил, Любовь Дмитриевна захотела взять упорством и работой. Блок привыкал к одиночеству… От жены приходили письма: "Люблю тебя одного в целом мире. Часто падаю на кровать и горько плачу: что я с собой сделала?" Блок отвечал – не ей, а себе:
С тобою смотрел я на эту зарю -
С тобой в эту черную бездну смотрю…
Любовь Дмитриевна какое-то время пыталась восстановить семейную жизнь. Но хватило ее ненадолго: она опять увлеклась сценой, и снова театр увел ее от Блока. Располагая средствами после смерти отца, она финансировала постановки Всеволода Мейерхольда. Завела и очередной роман – на сей раз с писателем Георгием Чулковым, также дружившим с Блоком.
Домой Любовь Дмитриевна возвращалась всегда, подчеркивают биографы Блока. Однажды это оказалось связано с тем, что она ждала ребенка (результат очередного мимолетного романа с молодым литератором Евгением Ивановым). Затаилась, ушла в покорность судьбе, горько оплакивая "гибель своей красоты". (Ей, видимо благодаря поклонению Блока, было свойственно сильно преувеличенное представление о своей наружности.) Александр Александрович, по ее словам, "очень пил в эту зиму и совершенно не считался с ее состоянием". А он между тем возлагал на чужого ребенка какие-то свои затаенные надежды. Ему казалось, что вот сейчас-то жизнь может пойти по-другому. Люди запомнили его в эти дни "простым, человечным, с небывало светлым лицом".
Мальчик, названный Дмитрием, – в память Менделеева, прожил всего восемь дней. Блок в письмах называл его: "наш сын". Он сам похоронил младенца, потом каждый год навещал могилу.
В дневнике М. А. Бекетовой есть такая запись:
...
…мне ужасно жаль маленькую крошку… Мне жаль его потому, что Любе его мало жаль. Неужели она встряхнется, как кошка, и пойдет дальше по-старому?…
Похоже, что сам поэт не слишком-то дорожил своим браком. В ноябре 1907 года он сильно увлекся Натальей Николаевной Волоховой – эффектной актрисой из труппы Веры Комиссаржевской. Роман оказался настолько бурным, что Александр Александрович всерьез подумывал о разводе с Любой и женитьбе на Волоховой. Но страсть его довольно скоро стала остывать, подарив отечественной литературе поэтические шедевры, вошедшие в блоковские циклы "Снежная маска" и "Фаина". На момент его знакомства с юной Лизой Пиленко отношения с Натальей Николаевной неуклонно близились к своему финалу. Семейной гармонии тоже не было… Александр Александрович все больше и больше "прозревал" относительно душевных качеств воспетой им Прекрасной Дамы. Об этом свидетельствуют дневник и записные книжки поэта. К примеру, запись от 18 февраля 1910 года:
...
Люба довела маму до болезни. Люба отогнала от меня людей. Люба создала всю ту невыносимую сложность и утомительность отношений, какая теперь есть. Люба выталкивает от себя и от меня всех лучших людей, в том числе – мою мать, то есть мою совесть. Люба испортила мне столько лет жизни, измучила меня и довела до того, что я теперь. Люба, как только она коснется жизни, становится сейчас же таким дурным человеком, как ее отец, мать и братья. Хуже, чем дурным человеком, – страшным, мрачным, низким, устраивающим каверзы существом, как весь ее поповский род. Люба на земле – страшное, посланное для того, чтобы мучить и уничтожать ценности земные. Но – 1898–1902 сделали то, что я не могу с ней расстаться и люблю ее.
А еще в 1902 году в своем дневнике поэт вопрошал:
...
Где же вы, родные сердца, отчего вас так мало, отчего вы не пойдете за чистым, глубоким, может быть, частями "безумным", зато частями открывающим несметные сокровища "глубинных" чувств и мыслей…
Но расслышал ли он в юной Лизе Пиленко биение родного сердца?…
Когда вы стоите на моем пути,
Такая живая, такая красивая…
Как отличалась эта гимназистка и от неугомонной эгоистичной Любы, не умеющей ничем жертвовать, и от экзальтированной, но холодной Волоховой, и от всех других женщин, встретившихся Блоку на его пути! Она тонко почувствовала внутреннее одиночество поэта, жалела его и горела желанием спасти… Уже тогда, в гимназические годы, в ее характере проявилось стремление к самопожертвованию, к самоотречению – черта, которая позже в эмиграции, в Париже, позволит ей стать для многих настоящей спасительницей.