Дорогие мои Аркадий Александрович, Эльдар Александрович и Эдвард Станиславович, здоровья вам и долголетия!.. Спасибо за добрые слова, сказанные в мой адрес…
Но это сейчас, а в то время…
После поддержки Вайнера я был просто на седьмом небе от счастья. Я был твердо уверен, что теперь-то меня обязательно издадут, даже несмотря на не очень лестный анализ застойного редактората милицейского журнала, в котором не знали, что я познакомился с заместителем министра внутренних дел - генерал-лейтенантом П. А. Олейником. Он, прочитав мою рукопись, высоко ее оценил и принял предложение стать ее консультантом, обещав всяческое содействие. Я начал писать милицейскую повесть "Осторожно, мошенник!", и мне понадобились подробности о работе начальника райотдела милиции - у меня был такой герой.
Не мудрствуя лукаво я пошел в ближайшее отделение милиции, представился и поделился своей проблемой, получив от начальника обещание в скором времени встретиться и поговорить.
При советской власти, если кто не знает, все публикации о милиции до выхода в свет обязательно проходили сквозь особый этап, который не мог обойти даже министр. И естественно, П. Олейник отдал мою рукопись на спецрецензирование в Главное политуправление МВД СССР. Вскоре раздался звонок: приглашают на прием к генерал-майору Зазулину А.М., говорят адрес. Эта фамилия показалась мне знакомой. Звоню несколько раз в приемную П. Олейника, но там словно вымерли.
Прихожу по указанному адресу: оказывается, это и есть сам начальник Политуправления МВД СССР. Из-за внушительного стола огромного кабинета выходит ко мне хозяин. Радушно приветствует, предлагает присесть за журнальный столик в углу, садится сам. Приносят кофе. Генерал начинает вовсю расхваливать мой роман. Говорит долго, витиевато и достаточно занудно, тем не менее речь его мне нравится. И вдруг в самом конце слышу:
- Так что ваш роман МВД возьмет для служебного пользования! - Эти слова он произнес таким торжественным тоном, словно награждал меня орденом Ленина.
- Значит, читатели его не увидят? - машинально спрашиваю я, мысленно повторяя услышанное.
- Как вы не понимаете? На вашем романе будут обучаться наши сотрудники!
- с пафосом воскликнул генерал.
И тут мне вспомнилось, откуда знакома его фамилия. Примерно год назад кто-то из моих доброжелателей свел меня с заместителем начальника штаба МВД СССР, который курировал кинофильмы и литературу, поступающую в министерство. Я послал на его имя два своих сценария и вскоре получил обычную отписку "не представляет для МВД ценности… советуем обратиться в другие места…". И подпись - генерал Зазулин. Почему-то на душе стало муторно и грустно.
А генерал продолжал:
- Понимаю, вы много трудились, а всякий труд должен быть вознагражден, и поэтому вы получите гонорар гораздо более высокий, нежели в самом крупном и престижном издательстве! Уверен, что вы еще не раз порадуете нас своими книгами, и я готов помочь вам! О чем бы вам хотелось писать? Наверное, по линии уголовного розыска? А я вам советую написать что-нибудь по экономическим преступлениям! Материал для новой книги получите, свяжу вас с ОБХСС… Минуту! - Берет трубку, набирает номер генерала Обухова, начальника ОБХСС страны. - Привет? Зазулин говорит!.. У меня находится талантливый молодой литератор Виктор Доценко, когда он свяжется с вами, окажите всяческое содействие по сбору материала из наиболее интересных дел!.. Договорились? Вот и хорошо! - Он положил трубку, написал телефон и протянул мне. - Ну, что скажете, Виктор Николаевич?
- Я должен посоветоваться со своим консультантом! - твердо проговорил я.
- Не нужно сейчас беспокоить генерала Олейника, - нахмурился Зазулин. - У него случилось несчастье: жена погибла в автомобильной катастрофе!
Я был знаком с этой удивительно доброй украинкой с необычным именем Неонила и, конечно же, расстроился.
- Я должен переговорить с Петром Александровичем! - упрямо повторил я.
- Ну, как знаете… - Добродушие генерала словно корова языком слизнула. - Можете идти!
Мне почудилось в его тоне некая угроза…
Дня два я названивал П. Олейнику, пока наконец его помощница, с литературно-милицейской фамилией - Пронина, женщина удивительной судьбы (на основе ее рассказов я написал в моем первом романе образ жены капитана Зелин-ского), сообщила мне, что Петр Александрович назначает мне встречу на пятницу, а это была среда.
Сейчас я твердо уверен, что генерал Зазулин знал о нашей предстоящей встрече с Олейником, более того, знал он и о том, что уже подписан приказ об отставке замминистра. Но тогда я даже и не догадывался, что над моей головой уже занесен топор судебной машины, запущенной КГБ.
На следующий день, то есть в четверг, собирался на радио, где у меня была встреча с редактором. Уже собирался выйти, как в дверь позвонили. Соседи были на работе, и я открыл дверь. На пороге стояла молодая, лет тридцати, миловидная женщина, которая попросила разрешения позвонить, так как соседей, к которым она пришла, нет дома. Не думая, что за этим визитом скрывается нечто опасное для меня, я согласился.
Потом, в Бутырской тюрьме, вспоминал ее явление и тщательно анализировал. Дело в том, что в нашей малонаселенной коммунальной квартире телефон был с длинным шнуром, и когда незнакомка пришла, аппарат стоял в моей комнате. Я спешил и поленился его вынести в коридор, позволив ей позвонить из моей комнаты. Как она внимательно и цепко осматривала квартиру, мою комнату, запоминая все вокруг, как в трубку сказала что-то неважное, вспомнился и ее долгий взгляд, остановившийся на моей домашней экипировке: спортивных брюках и футболке, брошенных на кровати. Тогда, торопясь на важную встречу на радио, я не обратил никакого внимания на эти детали ее поведения. Целый день бегал по делам и вернулся где-то около семи вечера. Звонит телефон.
- Доценко Виктор Николаевич? - доносится суховато-официальный голос.
- Да, кто спрашивает?
- Вы сейчас будете дома?
- Да… Но кто спрашивает?
- Из отделения милиции беспокоят…
- Это от … - называю фамилию начальника отделения, - по поводу моей повести?
- Да-да… - после некоторого замешательства подтверждает голос. - Сейчас мы подъедем…
Минут через пятнадцать звонок в дверь. Открываю. Передо мной участковый и двое в штатском.
- Это вы звонили? - не чувствуя угрозы, спокойно поинтересовался я.
- Да…
- Вас прислал… - называю фамилию начальника отделения.
- Можно попросить у вас паспорт? - спрашивает один из штатских, пропуская мой вопрос мимо ушей.
- Зачем? - насторожился я.
- Пожалуйста, ваш паспорт! - стерев улыбку с лица, повторил тот.
- Если вы явились не по тому делу, о котором говорю я, то прошу объяснения.
- Всему свое время! Паспорт! - повысил он голос.
- Сначала я позвоню своему консультанту, заместителю министра МВД генералу Олейнику. - Я потянулся к телефону.
- Не нужно никуда звонить! - Второй мужчина в штат-ском резво и довольно больно перехватил мою руку.
- Я тебя сейчас так схвачу, что мало не покажется! - разозлился я и сделал попытку вырваться.
Эти ребятки в штатском оказались настоящими профессионалами: четко завернув мои руки за спину, нанесли несколько ударов по корпусу и быстро отправили меня в нокаут. Очнулся через минуту-другую в настоящем deja vu: привычно пристегнутый наручником к батарее. Говорят, что трагическая история при повторении воспринимается как фарс, но мне было не до смеха. Все повторилось, как тогда в Ленин-граде, до мелочей: так же перерыли всю комнату, так же собрали все мои рукописи и записи. Но на этот раз продолжение было принципиально иным: застегнув на запястьях наручники, меня повели из квартиры. В этот момент из своей комнаты вышли соседи, и я успел им крикнуть два телефона, которые помнил наизусть: один замминистра Олейника, второй - моей близкой приятельницы Виктории Стенберг.
Ужас в том, что ко времени моего ареста я встречался с тремя девушками: Викторией, Лилией и Наташей. С каждой мне было по-своему хорошо, но, имея слабость к прекрасному полу, я никак не мог остановиться на одной из них и порвать с двумя другими, боясь их обидеть. Я здорово напоминал героя фильма "Осенний марафон". Находясь с каждой из них наедине, я был искренен и не кривил душой, говоря, что мне очень хорошо с ней. И конечно же, изобретал всевозможные ухищрения, чтобы не попасться на лжи и не столкнуть их лицом к лицу. Я щадил самолюбие каждой, но ни одной не обещал жениться. Было вполне очевидно, что каждая дорожит нашими отношениями.
Как же я был разочарован, когда они, как казалось тогда, предали меня, но об этом чуть дальше…
Меня отвезли в отделение милиции, где уже поджидал следователь прокуратуры. Молодой, розовощекий, холеный и наглый. Помню его фамилию: Истомин.
После освобождения узнал причину его наглого поведения: не только потому, что мой арест был санкционирован Комитетом, но и потому, что отец Истомина был одним из прокуроров Москвы.
- Расскажите со всеми подробностями, как вы провели сегодняшний день? - задал следователь Истомин первый вопрос.
- Прежде чем отвечать на ваши вопросы, я хотел бы знать, в чем меня обвиняют? Это во-первых, а во-вторых, хочу подать жалобу на имя прокурора города на незаконный арест и, соответственно, на незаконный обыск! - ретиво начал я.
- Что, знаток законов? - усмехнулся он. - С чего вы взяли, что арестованы? Вы задержаны! А что касается обыска по месту вашего жительства, то вот постановление, подписанное прокурором, на проведение у вас обыска!
- В чем я обвиняюсь?
- Есть заявление от гражданки Ивановой о том, что вы ее ИЗНАСИЛОВАЛИ! - Следователь продолжал ехидно улыбаться.
Всего чего угодно я ожидал от Органов, но только не ТАКОГО. Обвинить в изнасиловании режиссера, человека, у которого, просто по определению, не могло быть проблем с вниманием к нему дам?!! Это ли не гнусное и изощренное злодейство Комитета?
Я, мечтавший в тюрьме отомстить этой подленькой женщине, причинившей мне зло, постепенно пришел к выводу, что ее накажет сама жизнь. А потому, описывая эти страшные события, не называю ее настоящего имени, чтобы не травмировать ее родственников, которые могли и не знать, что она работала на Контору: уверен, что родственники ни в чем не виноваты…
- Я? Изнасиловал? Кого? - Мне вдруг пришло в голову, что меня самым элементарным образом разыгрывают. - Кто такая Иванова?
- Послушайте, Доценко, в комнате, кроме нас, никого нет, микрофонов, как видите, тоже нет: разрешаю самому проверить… - Он обвел рукой комнату.
- Допустим, верю, и что дальше?
- Я даю вам листочек с текстом, подписываете, и вы в полном ажуре! Всем хорошо! Все довольны! - Он был сама любезность.
- Листочек с "чистосердечным признанием"? - ехидно ухмыльнулся я.
- Ну зачем же так! - Истомин брезгливо поморщился. - Зачем нам лишний уголовник? Вы НАМ нужны как писатель, как режиссер, наконец…
- Вам?
- Да, НАМ… честным гражданам нашей страны! Прочитайте, подумайте о сыне своем, о родителях и… подпишите…
- Если не признание, то что?
- Заинтересовались? Вот и прекрасно… - Он вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги. - В этом ВАШЕМ заявлении речь идет о том, что вы просите принять вас на работу в качестве внештатного сотрудника органов госбезопасности!
- Проще говоря, стать сексотом?
- А чем плохо? Сексот - то есть секретный сотрудник! Звучит здорово, не так ли?
- Но не для меня! Я хочу быть не сексотом, а писателем и режиссером, а художник - вне политики!
- Не торопитесь, Виктор Николаевич, отказываться! Идите, посидите, подумайте, а потом продолжим наш разговор… - Он нажал на кнопку.
Меня отвели в заплеванную камеру без какой-либо мебели и без окон, но дверь была с глазком. У стены небольшой помост. Если бы не размеры, то можно было бы с изрядной долей иронии сравнить его со сценой.
Трудно сказать, сколько мне пришлось там сидеть: казалось, целую вечность, но я лихорадочно искал выход и пытался понять хотя бы логику ареста. Я видел, что меня решили сломать, сломать психологически. Меня берут на испуг, и надо просто вытерпеть, не сдаться, и они отстанут. Клянусь самым дорогим для меня на свете, что даже на миг не посетила мысль махнуть рукой, подписать, чтобы закончить этот кошмар: "Нет, не для этого я на планете…"
Наконец загремели затворы, и я вновь оказался перед следователем Истоминым.
- Ну что, подумали?
- Подумал…
- И?..
- Да!
- Что - да? Подпишите заявление?
- Нет, НАПИШУ заявление!
- Сами напишете?
- Да, на имя прокурора о творимом со мной беззаконии!
- Та-а-ак! - разочарованно протянул он. - Значит, ты ничего не понял? - Его тон резко изменился, и он перешел на "ты".
- Почему же, я ВСЕ понял, и меня это не устраивает! - Я старался сдерживаться изо всех сил.
- Хорошо, спрашиваю в последний раз: ты что, хочешь сесть в тюрьму… лет этак на пять или семь?
- За что?
- За изнасилование гражданки Ивановой!
- Повторяю: я понятия не имею, о какой Ивановой идет речь!
- О той самой Ивановой, которую ты обманом заманил к себе и, пользуясь тем, что она физически намного слабее тебя, изнасиловал!
- Когда же это произошло?
- Сегодня в девять часов тридцать минут утра!
Только сейчас до меня дошло, что следователь имеет в виду незнакомку, которая попросилась позвонить.
- К той, что зашла позвонить, даже не прикасался, а через две-три минуты после звонка она вообще удалилась…
- А она говорит иначе!
- Требую очной ставки с этой обманщицей! - Наивный: я был уверен, что меня берут на испуг и все выяснится, стоит только взглянуть ей в глаза, - я все еще был уверен, что меня не могли так подставить.
- Очной так очной! - Истомин подошел, открыл дверь. - Приведите потерпевшую Иванову.
И вот мы сидим с утренней незнакомкой друг против друга. Эта "актриса", натурально изображая горе и постоянно промокая глаза платочком, рассказывает, как сегодня к ней на остановке подошел я, представился художником, стал говорить, что никогда не видел такого красивого лица, и попросил зайти минут на пятнадцать, чтобы сделать с нее наброски. Она долго отказывалась, но я так уговаривал, что она согласилась. Как только мы вошли в мою комнату, я сразу набросился на нее, стал целовать, тискать, потом повалил на кровать. Она попыталась сопротивляться, кричать, но я зажал ей рот и руки, поднял подол, сдвинул трусики в сторону и вошел в нее. Закончив свое черное дело, отпустил.
По просьбе следователя она потом очень подробно описала и расположение мебели и назвала одежду, виденную в комнате. Рассказывая, она постоянно всхлипывала.
Я заявил, что это наглая ложь, и поведал, как было на самом деле. Протокол очной ставки она подписала, а я отказался, на что следователь заявил, что это и не требуется. Когда "пострадавшая" вышла, Истомин сказал:
- Видишь, все более чем серьезно и твои дела совсем плохи.
- А экспертиза? Подрочите меня, чтобы взять мою сперму и накапать в трусы вашей ментовской потаскухе? - Я так разозлился, что с трудом сдержался, чтобы не броситься на него.
- Ты зенками-то не сверкай! В твоей сперме нужды нет: документы экспертизы уже готовы, и на Ивановой найдены следы твоей спермы, как и ее следы на твоих трусах! - Он нагло усмехнулся.
- Ну ты и подонок! И как такую сволочь земля носит?
Не знаю, как вас, уважаемый читатель, но меня подобные оскорбления задели бы, а с него как с гуся вода.
- А ты как думал? Ты порочишь советский строй, а тебя за это должны по головке гладить? Откажешься с нами сотрудничать - сядешь за решетку и так и сгниешь в тюрьме!
Этот холеный хлыщ настолько вывел меня из себя, что я уже не мог сдерживаться.
- И не надейся, мразь, я еще поссать успею на твою могилу! - со злостью воскликнул я.
На этот раз не выдержал Истомин:
- Что ж, сам напросился! - зло процедил он и кого-то позвал.
Через минуту вваливаются трое здоровяков: в Бутырке их называют "веселые мальчики". Ни слова не говоря, они начинают очень профессионально молотить меня по корпусу. Несколько минут я стоически держался, но понял, что они запросто могут отбить мои внутренности. Какой выход? Соглашаться на условия этого ублюдка и навсегда потерять уважение к самому себе? Никогда! Вдруг пришло озарение: прикусив губу, я поднакопил во рту крови и картинно упал, будто потеряв сознание и пуская кровь из угла рта.
- Пока хватит! - приказал Истомин. - Кажется, перестарались… Он не окочурится здесь?
- Не беспокойтесь: выживет, хотя и будет харкать кровью, - с усмешкой заметил один из них…
- Отвезите его в КПЗ!..
Меня подхватили, усадили в милицейский "уазик" и вскоре бросили в небольшую камеру, кажется, седьмого отделения милиции. Почти сутки никуда не дергали, никого ко мне не подсаживали, а я с надеждой ждал, что меня вот-вот освободят, как только соседи дозвонятся П. А. Олейнику или моей приятельнице Виктории Стенберг, которая наверняка что-нибудь придумает.
Откуда мне было знать, что Олейнику вовсе не до меня: сначала похоронил жену, а потом его отправили в отставку. С Викторией и того хуже: услышав о моем аресте, она действительно собралась помочь и попала к следователю Истомину, который издевательски расхохотался ей в лицо:
- Вы уже не первая, кто мечтает вытащить этого насильника из ямы, в которую он попал! Ну и ну! - вволю веселился Истомин. - Изнасиловал одну бедную девушку, и три другие бросаются ему на помощь! Интересно, чем это он вас к себе привязал? Видно, трахал от души…
И с издевкой рассказал о двух других моих приятельницах: Наташе и Лиле, которые, узнав от соседей о моем аресте, кинулись меня спасать. Представляете, каково было услышать это каждой из них? Чего Истомин и добивался! Вряд ли кто из них, прекрасно зная меня, поверил в историю с изнасилованием: скорее всего разозлились, что не стали единственными в моей жизни. В конце концов, как в каком-то дешевом водевиле, они перезнакомились, подружились и позднее, получая от меня письма, вволю повеселились, пересказывая друг другу их содержание. Да, понимаю, в них говорили обида и ревность, однако мне кажется, что коль скоро каждой из них было хорошо со мной, то почему не помочь человеку в столь трудную минуту жизни? Хотя бы в память о всем том хорошем, что связывало нас! Помочь, а потом уже и высказать свои претензии, а может быть, и презирать.
Доброты хватило только у одной, названной именем, которое всегда было для меня святым, Наташа! Именно Наташа ответила на несколько моих писем и хотя бы морально поддержала меня. Именно она, видно пожалев меня, описала, как они от души веселятся, перечитывая вместе мои письма из зоны…
Если кому-то из них случайно попадется эта книга, они, надеюсь, поймут, как хитроумно их вывел из игры и даже натравил на меня следователь Истомин. И, вновь пообщавшись друг с другом, им не захочется больше веселиться и хотя бы немного станет стыдно за прошлое. Единственной виной человека, который искренне был влюблен в каждую из них, была боязнь обидеть! Если не поймут, Бог им судья… Во всяком случае, сейчас я уже не держу на них зла…
Тогда, сидя в КПЗ и не имея никакой информации, я ломал голову до боли. И все надеялся и ждал, что вот-вот кончится этот кошмар. Но ближе к вечеру появился мой мучитель.