День стоял такой жаркий, что трудно было дышать - казалось, воздух просто раскален. Чтобы не привлекать к себе внимания, я не взял никакого мешка. На этот раз операция удалась на славу, и меня никто не поймал, а бегал к проходной я раз пять и всякий раз возвращался с двумя-тремя рыбинами за пазухой. Чтобы не терять времени на пробежку почти через весь барак - наша комната была предпоследней, - я бросал рыбу за входную дверь и снова бежал на промысел.
Гордясь содеянным по завершении операции, я вызвал Серегу, который, подойдя ко мне, скривил рожу.
- Чего это от тебя так рыбой воняет? - спросил он, а я молча подхватил его под руку и потащил к выходу.
- Семь забирай себе, а восемь - нам! - деловито проговорил я, вволю насмотревшись на удивленное лицо приятеля.
Тетя Полина, мама Сереги, была на больничном и от радости всплеснула руками, когда мы с приятелем внесли в их комнату рыбу. Услышав рассказ Сережи о том, что это я натаскал рыбу и половину подарил им, она вдруг расплакалась, обняла меня и поцеловала в макушку:
- Добытчики вы мои! Вам сварить или пожарить?
- А на чем жарить-то? Конечно, сварить, - совсем по-взрослому ответил я…
К моему огромному сожалению, маме с папой пришлось довольствоваться небольшими кусочками, оставшимися у тети Поли: рыба, спрятанная мной за дверью, к вечеру протухла, и мне пришлось еще и убираться там…
Однако вернемся к истории о Смардине и о подшипниках…
Он долго скрывал, что добывает эти подшипники на территории рыбозавода, но однажды, желая похвастаться и не сомневаясь, что никто из нас не рискнет пролезть по железной конструкции транспортера на такой высоте, все рассказал нам.
После мы устроили "военный совет".
- Пойдем посмотрим, что там и как, - не очень уверенно предложил я.
- Ты чего, лезть туда хочешь? - не без страха воскликнул Серега.
- А что еще? Был у меня один малый, у которого отец на рыбозаводе работал, да уехали они… Может, у тебя кто есть?
- Откуда? - вздохнул Серега.
- Так что нам остается? Или ты хочешь, чтобы Смарда всех пацанов в "рабов" превратил?
- Конечно, не хочу! Пошли! - Он решительно направился к выходу.
- Куда? - не понял я.
- К заливу…
- Пошли! - обрадованно согласился я, но озабоченно добавил: - Нужно бы тапочки резиновые надеть, чтобы не скользить, только где их взять?
- А мы босиком пойдем: тогда не будет скользко! - предложил Серега. - Лишь бы дождика не было…
Несмотря на то что мы с Серегой довольно часто бывали возле заброшенного транспортера и как будто привыкли к нему, сейчас он показался нам настолько неприступным, что мы с моим дружком опасливо переглянулись. Чтобы как-то отвлечься, я деловито посмотрел на небо и как можно увереннее произнес:
- А дождика вроде не будет?!
- Вроде нет, - тихо подтвердил Сергей, упершись взглядом в железную конструкцию транспортера. - А ты отвертку взял?
- Да, в кармане она… - Я сунул руку в карман, чтобы проверить: отвертка нужна была для того, чтобы отвинчивать винт с валиков для освобождения подшипников.
- Хорошо, - машинально кивнул тот, похоже продолжая думать, что еще не поздно отказаться от нашей безумной затеи.
- Ну что, разуваемся? - бодро предложил я, присел на корточки и стал медленно развязывать шнурки ботинок, не очень-то желая приближать начало столь опасного путешествия над пропастью. Потом проверил, хорошо ли прикреплена к поясу авоська.
- А зачем авоську-то взял? - спросил Серега.
- Как зачем? Мы решили поломать Смардину его торговлю?
- Ну!
- Значит, наберем как можно больше подшипников, чтобы пацанам раздать…
- Вот здорово! - искренне обрадовался Серега. - Ну и побесится же он! - Эта мысль настолько воодушевила его, что он первым вступил на конструкцию транспортера.
- Только не спеши: смотри, куда ногу ставишь, и держись крепче, - напутствовал я, а у самого на лбу пот выступил.
Мы уже были примерно на середине пути, когда я зачем-то посмотрел вниз. Легкий бриз мягко шевелил поверхность воды, и сверху она казалась живою. Голова моя закружилась, и мне почудилось, что я сейчас полечу вниз. Странно защемило внизу живота.
Вероятно, то детское впечатление прочно отложилось в моем мозгу на всю жизнь: стоит мне взглянуть вниз с балкона даже пятиэтажного дома или увидеть подобную картинку на экране, как ко мне возвращается то же состояние, что я пережил тогда над заливом. В народе это состояние передают такими словами: "Так страшно, что яйца щемит!" Мне кажется, это очень точная характеристика. С другой стороны, мне было странно, что, когда мы с женой поднялись на смотровую площадку Международного центра торговли в Нью-Йорке, на высоту сто восьмого этажа, этого ощущения не было…
Но тогда над заливом я мертвой хваткой вцепился изо всех сил в железную перекладину, и казалось, никакая сила не заставит меня ослабить захват. Я замер на месте, не способный двинуться ни вперед, ни назад.
- Что с тобой? - донесся голос Сереги.
- Голова закружилась, - чуть слышно пролепетал я.
- Ты что, вниз посмотрел? - догадался он и медленно вернулся ко мне, - Ты вот что… давай отдохнем немного, а потом двинем вперед… Только вниз больше не смотри! Хорошо, Вить?
- Как - это не смотри, если смотрится? - возразил я.
- А ты думай про что-нибудь…
- Про что думать-то?
- Откуда я знаю? Придумай что-нибудь…
- Тогда я буду думать, что мы с тобой партизаны и нам приказали взорвать фашистский склад!
- Здорово! - согласился Сергей.
Я настолько увлекся своей идеей, что действительно забыл о высоте и спокойно продолжил путь…
Сережка оказался прав: нужно было видеть глаза взбешенного Смардина, когда он подошел к двум братьям-погодкам, которые давно упрашивали его снизить цену на подшипники.
- Ладно, так и быть, отдам вам чуть дешевле, - высокомерно произнес он.
- Да катись-ка ты колбаской по Малой Спасской! - весело выкрикнул тот, что постарше, потом вытащил из кармана подшипники, сунул Смардину под нос, и братья громко рассмеялись.
- Откуда? - задыхаясь от злости, спросил тот.
- От верблюда! - смеялись они. - Думаешь, ты один такой смелый над заливом лазить? Фиг тебе! - И для убедительности они сложили конструкцию из трех пальцев на обеих руках и сунули четыре дули ему под нос…
А еще мне запомнилось время, когда мама перешла работать буфетчицей в клуб. Вероятно, именно тогда и родилась моя страсть к кинематографу, с годами развившаяся настолько, что я в конце концов стал кинорежиссером. Но мой путь в кино с самого начала был усеян не розами, а терниями, что подтверждает следующая печальная история о неудачной покупке одного "серьезного" аппарата, о котором долго мечтал…
* * * Незадолго до моего поступления в первый класс, в пятьдесят втором или пятьдесят третьем году, после долгих уговоров мне наконец удалось убедить маму, и она оторвала из денег, скопленных на какую-то серьезную покупку, сто рублей. Девяносто семь рублей пятьдесят копеек - именно столько стоил диапроектор. Мне так хотелось купить его, что у меня от одной только мысли о нем захватывало дух. Смотреть на экран и видеть различные города, страны… Чего еще нужно мальчишке, живущему мечтами и фантазиями?
Чмокнув на радостях маму в щеку, я сунул огромного размера сотенную купюру в карман и устремился в магазин, до которого нужно было ехать несколько остановок на троллейбусе. Я ехал и гордо посматривал на пассажиров. Мне хотелось крикнуть на весь троллейбус:
- Посмотрите на меня! Я еду покупать диапроектор! Понимаете вы или нет? Диапроектор!
Я никак не мог примириться с тем, что все люди вокруг меня такие пасмурные и скучные. Почему они не радуются вместе со мной? Мне даже обидно стало…
Наконец я добрался до магазина, подбежал к отделу, где продавалась моя мечта, и громко провозгласил:
- Тетенька, я хочу купить диапроектор!
- Девяносто семь рублей пятьдесят копеек! - безразличным тоном бросила молоденькая продавщица, не отрываясь от чистки своих ногтей…
- Я знаю! - кивнул я и полез в карман за заветной сторублевой простыней и вдруг…
О Боже!.. Я не нащупал заветной купюры. Может, она в другом кармане? Я быстро сунул руку в другой, но и там денег не было.
- Что, мальчик, потерял? - безразлично-участливым тоном спросила продавщица, не прекращая своего занятия.
- Они были в этом кармане: я не мог их потерять…
Я все еще никак не мог поверить в то, что денег у меня нет: я продолжал ощупывать карманы, потом вывернул их наизнанку, но денег нигде не было. Наконец до меня дошло, что деньги у меня вытащили в троллейбусе. А может, я выронил их? Молча я бросился к выходу, чтобы как можно быстрее оказаться на троллейбусной остановке. Несколько часов я встречал каждый проезжающий троллейбус, входил в него, внимательно осматривал каждый уголок и дожидался следующей машины. Когда же стало ясно, что деньги пропали окончательно, я горько и безутешно разрыдался и убитый горем вернулся в конце концов домой.
Мама выслушала мой печальный рассказ и горькое: "Я так мечтал, так мечтал…", не стала меня, по обыкновению, ругать, а внимательно посмотрела на меня и глубокомысленно произнесла:
- Эх, Витюша, мечту невозможно купить в магазине…
В мудрости моей мамочки я не один раз убеждался на протяжении жизни…
После того как мама устроилась работать в клуб, оторвать меня от экрана можно было только за уши. Каждый фильм я смотрел по нескольку раз, благо что бесплатно. В те дни, когда мама только начала работать, я подходил к контролерше и с важным видом докладывал:
- А у меня здесь мама работает!
- Твоя мама? И кем же она работает? - подозрительно прищуривалась та.
- Буфетчицей, вот кем! - с достоинством отвечал я, словно оповещая всех, что именно моя мама самая главная здесь.
Из всех фильмов, просмотренных в то время, более всего мне запомнился один, да и то, наверное, потому, что это был первый в моей жизни цветной фильм. Это был трофейный американский фильм, и назывался он "Приключения Робин Гуда".
Родители не возражали против моего увлечения кино и всегда знали, что если меня нет дома, то я в клубе. Это их вполне устраивало: мама всегда могла накормить меня в буфете. Самым любимым моим лакомством были "Ситро" и бутерброд с колбасой, хотя чаще всего это был просто черный хлеб, но все равно было вкусно. До сих пор, приходя в кинотеатр, я покупаю бутерброд с колбасой и бутылку лимонада…
Иногда, если приходила родная удача, я сидел на стуле, но чаще приходилось устраиваться на полу перед первым рядом: обычно зал был заполнен под завязку.
Но есть и одно тяжелое воспоминание, связанное с кино…
Стояла весна. Снег кое-где еще лежал, но по улицам шумно бежали ручьи. В тот день мама то ли приболела, то ли была выходная, и потому мы с ней были дома. Мама занималась починкой моей одежды, а я одним из самых любимых мною дел - рисованием…
Мне очень хотелось пойти в кино, но было не в чем: ботинки мои сильно прохудились, и мама отдала их в починку. Я канючил, пытаясь упросить маму сходить за моими башмаками, но она отнекивалась, а когда ей надоело, в шутку бросила:
- Если так приспичило, надевай отцовы сапоги и иди!
Потом мама говорила, что ей и в голову не могло прийти, что я возьму и надену отцовы резиновые болотники. Они были такие огромные, что доходили до паха взрослому человеку, а если верх отогнуть, то получались настоящие ботфорты. Мама очнулась, только когда заметила, что в доме тихо. Обнаружив, что нет сапог, она забеспокоилась:
- Вот постреленок, действительно ушел в отцовых сапогах! Что делать? Иван же сегодня на охоту собирался!
Отец вернулся с работы и сел ужинать. Тут мама и призналась, что я ушел в его сапогах в клуб. Отец разъярился настолько, что бросился туда, за шкирку вытащил меня прямо в середине сеанса, подхватил свои сапоги, из которых я моментально выскочил, и пинками погнал меня домой. Это было первое и последнее насилие с его стороны по отношению ко мне: более ничего подобного он никогда себе не позволял. Сашку, своего родного сына, иногда хлестал ремнем, а меня нет.
Ясно, что в школе кинофильмов не показывали, а моими самыми любимым предметами были: рисование, оно же черчение, литература, химия и английский язык. О физкультуре и пении не говорю, само собой разумеется, они мне нравились. Любовь к рисованию и химии помогла мне позднее, когда я учился на первом курсе Бауманского училища. Любовь к литературе я развил самостоятельно. Мама научила меня читать за год-полтора до школы. И все: любовь к книгам сопровождает меня всю жизнь. Моя первая книга - не помню, чей подарок ко дню рождения, - "Русские народные сказки. Детям", запечатлена на "исторической" фотографии, подписанной мной: "А когда я стану писателем…" Второй книгой, на долгое время ставшей моей настольной, была книга о честном, благородном и бесстрашном рыцаре Айвенго, который казался мне тогда образцовым героем.
Я рос и воспитывался на таких авторах, как Марк Твен, Чарлз Диккенс, Теодор Драйзер, Джек Лондон, Майн Рид, Конан Дойл, Эдгар По, позднее - Агата Кристи. Я был равнодушен к русским авторам, и только Пушкин и Достоевский всерьез затронули мое сердце. Я настолько полюбил книги, что мог читать их днями и ночами, скрываясь от мамы под одеялом и читая при свете карманного фонарика. Я мысленно участвовал с героями в их приключениях, сражался рядом с ними, пытался расследовать преступления и найти виновника раньше, чем автор раскроет тайну.
Это было своеобразным тренингом, который помог развиться моей памяти, научил фантазировать, существенно увеличил мой словарный запас. В школе я не любил русский язык и почти всегда, за исключением последнего года изучения русского языка, когда я получил "четверку", мне с огромной натяжкой выводили в каждой четверти хлипкую "троечку", учитывая отличные успехи в литературе и мои увлекательно написанные сочинения.
Вероятно, первые прочитанные мною книги и определили мои нравственные позиции. Именно эти авторы и развивали во мне будущего писателя и режиссера. Мир приключений властно тянул меня к себе, как самый сильнодействующий наркотик. Именно эти авторы еще больше закрепили во мне заложенное зодиакальным созвездием Овна обостренное чувство справедливости.
Кстати, где-то в девятом классе меня потянуло написать приключенческий роман. Мать всегда скрывала правду о моем родном отце, а в детстве вообще говорила, что он погиб на фронте, точно рассчитав, что у меня не хватит ума сравнить даты окончания войны и моего рождения. Я окружал гибель отца героическими выдумками, которые постепенно становились столь реальными, что я решил выплеснуть свои фантазии на бумагу. Слишком будничной казалась профессия мамы. И в моих мечтах мама стала доктором, а отец героически погибшим летчиком. Моя фантазия не воплотилась в жизнь, но долгие годы я мечтал стать военным летчиком, "как папа". Летчики для меня были людьми особой породы, небожителями, так продолжалось до тех пор, пока я не познакомился с одним капитаном, военным летчиком, с которым встречалась моя двоюродная сестра. Я признался ему в своей заветной мечте и с удивлением услышал от него:
- Если у меня родится сын, я ему куплю кепку с огромным козырьком!
- Зачем? - удивился я.
- А чтобы он никогда не видел неба и не хотел пойти по моим стопам…
Мне стало почему-то грустно, после этого откровения я утратил трепетное отношение к профессии летчика…
Но встреча с летчиком случилась существенно позже, чем я начал писать роман, и его герой, мой отец, остался военным летчиком и погиб как герой. Так рождался мой первый роман, который я назвал "Жизнь продолжается…".
Писался он мучительно долго: последний раз я вернулся к нему где-то в семидесятых годах - но он все-таки вышел в свет, правда, в виде повести в моем сборнике "Дороги в ад". Любопытная деталь: обратившись к нему всерьез в девяносто седьмом году, после более чем двадцатилетнего перерыва, я поймал себя на мысли, что и сейчас складывал бы предложения точно так, как и в те далекие годы…
Тогда фантазия настолько меня захлестывала, что мне нужен был какой-то более конкретный путь, нежели слова, выплеснутые на бумагу. Я принимал активное участие в школьной самодеятельности и коронным моим номером, который всегда принимали "на ура" и в студенческой самодеятельности, был любимый поэт Маяковский и его стихи о советском паспорте.
Когда я с пафосом, громким, звенящим голосом произносил:
- Читайте!
Завидуйте!
Я - гражданин Советского Союза! -
раздавались такие бурные аплодисменты, каким могла бы позавидовать не одна эстрадная звезда.
Как-то меня услышал со школьной сцены старший брат моего приятеля Гены Царенко, Анатолий, и предложил прийти в Дом пионеров, в драмкружок, в котором он занимался.
Руководила кружком удивительная женщина, которая в прошлом была актрисой одного известного столичного театра. Но ее мужа сослали в Сибирь, и она поехала вместе с ним. Он, не выдержав невзгод, умер, а она перебралась в Омск, где ей предложили вести драмкружок в Доме пионеров городка нефтяников.
Несмотря на свой преклонный возраст, Зинаида Осиповна была удивительно красивой женщиной. Она была истинной интеллигенткой в самом высоком смысле этого слова и так была похожа на мою первую учительницу, что я влюбился в нее буквально с первой встречи.
Зинаиде Осиповне так понравилось моя декламация, что она с ходу предложила мне роль Кая в "Снежной королеве". Это был мой актерский дебют, который, как ни странно, я провалил, но об этом расскажу чуть позднее…
Кого только мне не пришлось потом играть на сцене Дома пионеров! Медведя и Волка, Емелю и Лешего в русских народных сказках, Чацкого в "Горе от ума", Раскольникова в "Преступлении и наказании", читать за разных персонажей рассказов Антона Павловича Чехова. Я настолько увлекся драмкружком, что иногда даже опаздывал на тренировки, чего никогда не позволял себе прежде. Эти занятия мне столько дали, что я буду вечно благодарен судьбе за то, что она подарила мне встречу с Зинаидой Осиповной.
Кстати, именно она первая обратила внимание на мои руки. Со мной и правда случались странные вещи. Плачет, к примеру, Санька, и мать чего только не выдумывает, но никак не может его успокоить. Вдруг, не знаю почему, словно меня кто-то подталкивает: я подхожу, кладу руку ему на голову, и в считанные секунды он умолкает. Точно так же происходило, естественно существенно позже, и с моим сыном Сергеем, когда тот был еще грудным. Среди ночи он начинал плакать, капризничать, Аня вставала и то пыталась кормить его, то качать кроватку, то брала на руки и ходила по комнате, напевая и убаюкивая его, но ничего не помогало. Тогда я вставал, просил положить Сережку в кроватку, а ее - выйти. Потом клал руку ему на головку, и через несколько секунд он уже спокойно спал…
Как-то Зинаида Осиповна сказала:
- Виктор, твои руки излучают очень доброе тепло… - потом загадочно и тихо добавила: - Кому-то сильно повезет…
Тогда я ничего не понял, а потому и не обратил на ее слова никакого внимания, но позднее, пообщавшись с великой болгарской предсказательницей Вангой и индийским целителем Сингхом, я наконец осознал силу, заключенную в моих руках…
Низкий вам поклон, дорогая Зинаида Осиповна!