Возможно, что ревность ее к чужим людям иногда огорчала Льва Толстого. Здесь для остроумных людей является удобный случай вспомнить басню "Пустынник и Медведь". Но будет еще более уместно и умно, если они представят себе, как велика и густа была туча мух, окружавших великого писателя, и как надоедливы были некоторые из паразитов, кормившихся от духа его. Каждая муха стремилась оставить след свой в жизни и в памяти Толстого, и среди них были столь назойливые, что вызвали бы ненависть даже в любвеобильном Франциске Ассизском. Тем более естественно было враждебное отношение к ним Софьи Андреевны, человека страстного. Сам же Лев Толстой, как все великие художники, относился к людям очень снисходительно; у него были свои, оригинальные оценки, часто совершенно не совпадавшие с установленной моралью; в "Дневнике" 1852 г. он записал об одном знакомом своем:
"Если б у него не было страсти к собакам, он был бы отъявленный мерзавец"".
Итак, в глазах Горького, Софья Андреевна была "броней", или лучше сказать "москитной сеткой", защищавшей старого Льва от множества "мух и паразитов", то есть назойливых людей, буквально атаковавших Толстого и в Ясной Поляне, и в Хамовниках. И Лев Толстой мог позволить себе относиться к этим людям снисходительно, несколько даже "по-барски", отчасти именно за счет своей жены, которая "страстно" огораживала его от лишних знакомств и посетителей. Кому, как не Горькому, когда-то явившемуся к графу с просьбой о земле и деньгах, было понять это, как бы ни был он сам обижен в свое время.
Обиды тем не менее запомнились. И не только самая ранняя. Вот Горький пишет: "Вспоминая о счастливых днях и великой чести моего знакомства со Львом Толстым, я нарочито умолчал о Софии Андреевне (имеется в виду очерк Горького о Толстом. - П. Б.). Она не нравилась мне. Я подметил в ней ревнивое, всегда туго и, пожалуй, болезненно натянутое желание подчеркнуть свою неоспоримо огромную роль в жизни мужа. Она несколько напоминала мне человека, который, показывая в ярмарочном балагане старого льва, сначала стращает публику силою зверя, а потом демонстрирует, что именно он, укротитель, - тот самый, единственный на земле, человек, которого лев слушается и любит. На мой взгляд, такие демонстрации были совершенно излишни для Софьи Толстой, порой - комичны и даже несколько унижали ее. Ей не следовало подчеркивать себя еще и потому, что около Толстого не было в те дни никого, кто был бы способен померяться с его женою умом и энергией. Ныне, видя и зная отношение к ней со стороны различных Чертковых, я нахожу, что и мотивы ревности к чужим людям, и явное стремление встать впереди мужа, и еще кое-что неприятное в ней - всё это вызвано и оправдано отношением к жене Толстого и при жизни и после смерти его".
Вот поистине рыцарское понимание роли в жизни Толстого женщины, которая не любила самого Горького и была прежде неприятна ему! Для молодого Горького Толстой был бог. Для Софьи Андреевны - муж - писатель, на которого смотрел весь мир. И отец ее детей.
"Кратко говоря: Лев Толстой был самым сложным человеком среди всех крупнейших людей XIX столетия. Роль единственного интимного друга, жены, матери многочисленных детей и хозяйки дома Льва Толстого, - роль неоспоримо очень тяжелая и ответственная. Возможно ли отрицать, что София Толстая лучше и глубже, чем кто-либо иной, видела и чувствовала, как душно, тесно гению жить в атмосфере обыденного, сталкиваться с пустыми людьми? Но в то же время она видела и понимала, что великий художник поистине велик, когда тайно и чудесно творит дело духа своего, а играя в преферанс и проигрывая, он сердится, как обыкновенный смертный, и даже порою неосновательно сердится, приписывая свои ошибки другому, как это делают простые люди и как, вероятно, делала она сама…
Уже один факт неизменности и длительности единения с Толстым дает Софии Андреевне право на уважение всех истинных и ложных почитателей работы и памяти гения; уже только поэтому господа исследователи "семейной драмы" Толстого должны бы сдержать свое злоязычие, узко личные чувства обиды и мести, их "психологические розыски", несколько напоминающие грязненькую работу полицейских сыщиков, их бесцеремонное и даже циническое стремление приобщиться хоть кожей пальцев к жизни величайшего писателя".
Последние строки очерка "О С. А. Толстой" не оставляют сомнения, что в 1924 году Горький уже не смотрел на Толстого как на бога. И хотя в этих строках речь идет главным образом о жене Толстого, сама психологическая тональность этого финала убеждает в этом. Да, гений. Да, величайший русский писатель. Да… Но не бог.
"В конце концов - что же случилось?
Только то, что женщина, прожив пятьдесят трудных лет с великим художником, крайне своеобразным и мятежным человеком (курсив мой. - П. Б.), женщина, которая была единственным другом на всем его жизненном пути и деятельной помощницей в работе, - страшно устала, что вполне понятно.
В то же время она, старуха, видя, что колоссальный человек (курсив мой. - П. Б.), муж ее, отламывается от мира, почувствовала себя одинокой, никому не нужной, и это возмутило ее.
В состоянии возмущения тем, что чужие люди отталкивают ее прочь с места, которое она полвека занимала, София Толстая, говорят, повела себя недостаточно лояльно по отношению к частоколу морали, который возведен для ограничения человека (курсив мой. - П. Б.) людями (так у Горького. - П. Б.), плохо выдумавшими себя.
Затем возмущение приняло у нее характер почти безумия.
А затем она, покинутая всеми, одиноко умерла, и после смерти о ней вспомнили для того, чтобы с наслаждением клеветать на нее.
Вот и всё".
Как удивительно просто и глубоко понял Горький "семейную драму" Толстых! Насколько в очерке о самом Льве Толстом он путался в определениях, не понимая с какой стороны, с какого бока подойти к великому Льву и как миновать его когтей, настолько по-человечески просто и благородно написал он о жене Толстого, тем самым, наконец, доказав, что он выдержал "испытание Львом". Не благодаря уму. Благодаря "умному сердцу".
Но ведь именно это (руководствоваться своим "умным сердцем") и завещал ему Толстой. Старик все же победил его!
Горький и "Знание"
Талант Горького-издателя обнаружился рано. С 1902 по 1921 год Горький стоял во главе трех крупных издательств своего времени: "Знание", "Парус" и "Всемирная литература". Из них самым значительным было "Знание".
Издательство "Знание" в форме "товарищества" было организовано в 1898 году в Петербурге. В этом же году вышли в свет "Очерки и рассказы" Горького. В состав товарищества "Знание" входили К. П. Пятницкий, В. А. Поссе, В. Д. Протопопов, Д. Д. Протопопов, О. Н. Попова, В. И. Чарнолусский и Г. А. Фальборк. 4 сентября 1900 года равноправным участником принимают Горького. "Знание" специализировалось на научно-популярной литературе. Горький предложил дополнить спектр издаваемых книг книгами по философии, экономике и социологии, а также издавать "Дешевую серию" для народа на манер "книг-копеек" И. Д. Сытина. Горьковское предложение не прошло.
Но настоящий конфликт в издательстве начался, когда Горький захотел издавать новых писателей-реалистов. Это было не по профилю издательства и слишком рискованно. Конфликт привел к тому, что в январе 1901 года Горький собирался покинуть товарищество. Однако в результате его покинули все остальные члены, остались только Горький и Пятницкий. Фактически Горький стал главой издательства, а Пятницкий взял на себя техническую работу. "Знание" стало первым крупным издательством в России, во главе которого стоял писатель, да еще и достаточно молодой, по-настоящему влюбленный в литературу, ценивший других и умевший порадоваться чужому успеху.
Горький совершил переворот не только в издательской политике "Знания", но в российском издании литературы в целом.
"Знание" полностью меняет профиль и почти целиком переключается на беллетристику. Горький задал издательству по тем временам большие темпы. Каждый месяц выходило около 20 книг общим тиражом свыше 200 тысяч экземпляров. От "Знания" начинают отставать крупнейшие петербургские издатели: А. С. Суворин, А. Ф. Маркс, М. О. Вольф. Уже к 1903 году отдельными изданиями, с невиданными для того времени тиражами выходят сочинения Леонида Андреева, Бунина, Горького, Гусева-Оренбургского, Куприна, Серафимовича, Скитальца, Телешова, Чирикова и других. Во многом благодаря имени Горького все издания имеют огромный престиж. Так, мало кому известный журналист московской газеты "Курьер" Леонид Андреев, выпустив в 1901 году в "Знании" первую книгу рассказов с посвящением Горькому, тотчас стал знаменитым. Широкой известностью были обязаны Горькому и другие писатели-реалисты. Между прочим, в них самих это вызывало сложные чувства, смесь благодарности и затаенной обиды. Благодарность впоследствии испарится… обида останется.
Горький совершил настоящий переворот в оплате писательского труда. Впервые в истории русской, да, пожалуй, и мировой литературы доход от издания почти целиком шел автору. Например, Леонид Андреев получил от "Знания" за свою первую книгу вместо 300 рублей, предложенных ему И. Д. Сытиным, 5642 рубля 71 копейку. Это были громадные деньги, мгновенно превратившие бедного журналиста, с великим трудом содержавшего оставшуюся после смерти отца многочисленную семью, в состоятельного литератора. Вспоминает сам Горький, не упоминая своей роли в этом:
"Шумный успех первой книги насытил его (Андреева - П. Б.) молодой радостью. Он приехал в Нижний ко мне веселый, в новеньком костюме табачного цвета, грудь туго накрахмаленной рубашки была украшена дьявольски пестрым галстухом, а на ногах - желтые ботинки.
- Искал палевые перчатки, но какая-то леди в магазине на Кузнецком напугала меня, что палевые уже не в моде. Подозреваю, что она - соврала, наверное, дорожит свободой сердца своего и боялась убедиться, сколь я неотразим в палевых перчатках. Но по секрету скажу тебе, что всё это великолепие - неудобно, и рубашка гораздо лучше".
Помимо огромных гонораров Горький ввел практику ежемесячных авансов. Говоря нынешним языком, писатели оказывались как бы "в штате" "Знания", получали там "заработную плату".
Это было удобно, надежно и… непривычно. Вообще, в материальной стороне жизни "Знания" были зачатки будущего Союза писателей, элементы советской литературной политики, обеспечивавшей советских писателей в материальном плане, но и требовавшей от них идеологической службы.
Только Горький вначале никакой службы не требовал. Идеологическое давление с его стороны начнется позже. Пока же в конце 1902 года больному Леониду Андрееву позволяют вовсе не писать и отдохнуть целый год, обязуясь высылать ему каждый месяц по 400 рублей.
Чтобы представить себе уровень российских цен того времени, приведем один эпизод из самой революционной вещи Горького - повести "Мать".
Ниловна в почтовой бричке едет в деревню, везет чемодан с запрещенной литературой. "Когда приехали на станцию, он (ямщик. - П. Б.) отпряг лошадей и сказал матери безнадежным голосом:
- Дала бы ты мне пятак, хоть бы выпил я!
Она дала монету, и, встряхнув ее на ладони, ямщик тем же тоном известил мать:
- На три - водки выпью, на две - хлеба съем…"
Издательство ежемесячно авансировало Бунина, Серафимовича, Скитальца и других. Стараниями Горького были сделаны шаги к освобождению Чехова от А. Ф. Маркса, которому тот продал все свои, в том числе еще не написанные, пьесы. Впервые в истории российского книгоиздания "Знание" обеспечило русским писателям гонорары от иностранных издательств и театров, несмотря на отсутствие официальной конвенции. На первых порах "Знание" договаривалось с переводчиками и издателями, которым пересылались рукописи произведений еще до выхода в свет в России. Таким образом, переведенные на иностранные языки вещи издавались как оригинальные, и авторы получали законные гонорары. А с декабря 1905 года за границей по инициативе Горького возникло уже специальное издательство с ужасно длинным названием: "Книгоиздательство русских авторов И. Ладыжникова, главного представителя в Германии и везде за границей Максима Горького, Леонида Андреева, Евгения Чирикова, С. Юшкевича, А. Куприна, Скитальца".
Начало XX века - это расцвет альманахов и коллективных сборников. Они оказались наиболее удобной формой модных в то время "групповых" выступлений писателей, объединенных какой-то обшей идейной и художественной программой, а также представителей различных "школ" и течений. В 1895 году "декаденты" выпустили сборник "Молодая поэзия", с которого и начался "бум" сборников и альманахов. В 1901 году московское издательство "Скорпион" начало выпуск альманаха "Северные цветы". Горький решил перехватить инициативу. Тем более что в 1901 году был закрыт журнал "Жизнь", беллетристический отдел которого он вел. В июле 1901 года у него рождается идея издавать коллективные сборники писателей-реалистов. Но осуществился этот замысел только в 1904 году, когда вышел в свет первый "Сборник товарищества "Знание"".
Сборники имели невероятный успех и выходили огромными для того (да и для нашего) времени тиражами.
В 1905 году Горький наконец осуществляет мечту "демократизировать" книгу. Он создает серию "Дешевая библиотека". В беллетристический цикл "Библиотеки" было включено 156 произведений 13 писателей, в том числе самого Горького, Бунина, Куприна, Серафимовича и других. Цена от 2 до 12 копеек.
Однако в серии "Дешевая библиотека" впервые обнаружилась идеологическая подоплека издательской политики Горького. В "Библиотеке" организуется отдел марксистской литературы и создается специальная редакционная комиссия для отбора книг для народа. Ее состав говорит сам за себя: В. И. Ленин, В. В. Воровский, Л. Б. Красин, А. В. Луначарский… Не просто марксисты, но именно большевики.
В марте 1906 года после фактического поражения первой русской революции Горький был вынужден покинуть Россию, чтобы на семь лет стать политическим эмигрантом. Цикл политических брошюр был "заморожен".
В России наступила реакция. В отсутствие Горького это привело к закату "Знания". Разочарование в революционных да и просто освободительных идеях серьезно отразилось на книжном рынке. Начался расцвет так называемой потребительской литературы. Произошел "взрыв" эротической прозы и поэзии. Самый модный роман того времени - "Санин" Михаила Арцыбашева. Начатый в 1901 году, он был завершен и издан в 1907-м, имел огромный успех в России и был переведен в Германии. Затем случился скандал. В России автора "Санина" хотели привлечь к суду за порнографию. В Германии тираж романа был конфискован и подвергнут экспертизе.
На самом деле М. П. Арцыбашев, до этого автор вполне серьезной социальной прозы, не собирался писать порнографический роман. В Санине он хотел изобразить "естественного" человека XX века, противостоящего всем социально-политическим доктринам, будь то монархизм, народничество или марксизм. "Человек, - заявлял Санин, - это гармоническое сочетание духа и тела, пока оно не нарушено. Естественно нарушает его только приближение смерти, но и мы сами разрушаем его уродливым миросозерцанием".
Под "уродливым миросозерцанием" герой романа имел в виду всякое социальное мировоззрение, покушающееся на "природное", естественное начало в человеке. Эти мысли вызвали протест не только власти, но и некоторых известных писателей. Против Арцыбашева выступили В. Г. Короленко, М. Горький, А. И. Куприн и другие.
Но это не помешало Горькому из-за границы поддержать Арцыбашева, когда против него возбудили судебное преследование. В письме с Капри к адвокату О. О. Грузенбергу Горький писал: "Удивили Вы меня Вашим вопросом - защищать ли Арцыбашева? Мне кажется, что в данном случае - нет вопроса: на мой взгляд, дело не в том, что некто написал апологию животного начала в человеке, а в том, что глупцы, командующие нами, считают себя вправе судить человека за его мнения, насиловать свободу его мысли, наказывать его - за что?"
Тем не менее О. О. Грузенберг, адвокат, известный тем, что не раз защищал именно литераторов и общественных деятелей - В. Г. Короленко, С. А. Венгерова, Н. Ф. Анненского, А. В. Пешехонова и, наконец, самого М. Горького - Арцыбашева защищать отказался.
"Дорогой Алексей Максимович, - отвечал он. - Письмо Ваше опоздало - и я этому рад. За три дня до получения его я отказал Арцыбашеву - и отказал мотивированно: я не сочувствую "Санину" - ни как герою, ни как книге, хотя она, местами, талантлива". А в более поздних воспоминаниях он уточнил: "Я ответил Горькому, что согласиться с ним не могу, что правительство тут ни при чем, ибо вопрос идет не о свободе творчества, а о свободе опубликования всякой пакости, что у меня от последней строчки "Санина" ("Он выпрыгнул из вагона навстречу восходящему солнцу") заныли даже вставные зубы. Прыгать из вагона, на ходу поезда, навстречу восходящему солнцу, ему не было надобности: выпрыгнул же он как безбилетный (во всех смыслах) пассажир, заприметивший приближение контроля. Я считал себя тем более вправе уклониться от чести защиты "Санина", что при объяснении с прокуратурою я указал на невозможность для нее постановки этого процесса, так как она не возбуждала преследования в то долгое время, когда этот роман печатался в журнале, - стало быть, Арцыбашев вправе будет предъявить иск об убытках. Не знаю, подействовал ли этот аргумент или какое другое соображение, но преследование было прекращено, а книга освобождена и без меня".
Во время реакции "знаньевцы" предложили реорганизовать издательство на действительно "товарищеских" началах. Но К. П. Пятницкий решительно отказался отдавать "дело" в чьи-то руки. Назревал серьезный конфликт.
Соратники Горького по "Знанию" потребовали от него "ревизию" сборников в "духе времени". Горький же возмущался тем, что в произведениях "знаньевцев" зазвучали нотки декадентства. "Быть декадентом стыдно, - писал он, - так же стыдно, как болеть сифилисом".
Понимая, что вдали от России он не сможет редактировать сборники "Знания", Горький решил в качестве соредактора привлечь Леонида Андреева. Но Андреев потребовал свести "тенденцию" к минимуму, исходить из широкого принципа печатать то, "что ведет к освобождению человека". Однако эту же мысль (освобождение человека от социальных доктрин) проповедовал в "Санине" Арцыбашев. Горький решительно отказал Андрееву. Пятницкий, желая примирить их, предложил компромисс: выпускать два вида сборников - старые, под редакцией Горького, и новые, под редакцией Андреева. Но и это предложение Горький не принял. Начался раскол.