Крепко жму Вашу руку.
Да, - считая Вас главой партии, не будучи ее членом, и всецело полагаясь на Ваш такт и ум - предоставляю Вам право, - в случае если Вы из соображений партийной политики найдете письмо неуместным - оставить его у себя, не передавая по адресу.
А. Пешков".
В письме к Гапону Горький пытался убедить попа-провокатора отказаться от планов создания в России новой рабочей партии без участия интеллигенции."…Вашу работу считаю вредной, малопродуманной и разъединяющей силы пролетариата".
Из записки к Ленину можно понять следующее. Во-первых, бежавший после событий 9 января 1905 года Гапон общался за границей с самой верхушкой РСДРП. Строго говоря, он и бежал к ним. Так что не только Плеве и Зубатов были повинны в провокации 9 января. Во-вторых, для Горького Ленин уже тогда был главным авторитетом в РСДРП. Учитывая то, что Горький понимал неизбежность своего отъезда за границу (рано или поздно, но придется эмигрировать, слишком тесно сотрудничал с теми силами, которые развязали революцию), он зондировал почву для знакомства с Лениным, о котором был уже наслышан как о вожде волевом и широко образованном (последнее было для Горького едва ли не самым важным). В-третьих (и это самое главное), Горький зондировал почву для своего вступления в партию.
Выпущенный из Петропавловской крепости благодаря мощному давлению мирового общественного мнения на царя, Горький через Финляндию попадает в Германию. Судя по письму сестры Ницше Елизабет Фёрстер, которое мы цитировали в главе "Опасные связи", в Германии Горький встречался с виднейшим бельгийским социал-демократом Эмилем Вандервельде. Встречался он и с социалистом Августом Бебелем. Вандервельде сообщил Елизабет, что Горький "уважает и ценит" ее брата и "хотел бы посетить последнее местожительство покойного", которое стараниями сестры и поклонников было превращено в архив-музей Ницше. Сюда в конце 1920-х годов придет с визитом Адольф Гитлер, чтобы засвидетельствовать сестре Ницше свое почтение и преклонение перед философией ее брата. Растроганная Елизабет сделает Адольфу символический подарок - трость Ницше. Кстати, муж Елизабет - Фёрстер - был одним из первых немецких идейных нацистов; основал в Парагвае колонию для спасения немецкого духа от всемирной "еврейской заразы", поразившей, по его мнению, Германию. Сам Ницше Фёрстера не терпел, считал грубым и невежественным.
Итак, судьба готовила для Горького новое испытание. Ему предстояло стать "мостом между Ницше и социализмом", по символическому выражению Томаса Манна. Но Горький не просто окончательно повернул к социализму. Он стал партийным революционером.
Для писателя его масштаба, известности это было, надо полагать, не простым выбором. И если Горький пошел на это, значит, он сильно изменил стратегию своего поведения. Ведь когда-то он гордился тем, что не принадлежит ни к одной из партий, "ибо это свобода".
В русской критике немедленно заговорили о "конце Горького" (Д. В. Философов). Дело дошло до смешного. Леопольд Сулержицкий, близкий знакомый Чехова, Толстого, Горького, известный анархист, дал интервью газете "Утро России" 20 ноября 1909 года, где утверждал, что А. П. Чехов глубоко сожалел о вступлении Горького в партию. Но Чехов скончался в 1904 году, когда Горького в партии еще не было.
Отправляясь в Америку, он еще не был по-настоящему знаком с Лениным. Не был он знаком и с Плехановым, и с другими виднейшими лидерами РСДРП. Идея американской поездки, как пишет сам Горький, принадлежала Л. Б. Красину. Но о Ленине Горький вроде бы слышал давно, еще с 1896 года.
Увиделись они впервые в Петербурге 27 ноября 1905 года во время краткосрочного пребывания Ленина в России между эмиграциями и перед длительной эмиграцией самого Горького. Когда Горький писал очерк о Ленине, он странно забыл об этой встрече, о которой ему затем напомнили посторонние люди, и он согласился с этим уточнением.
Это действительно странно. Если бы Горького познакомили с Лениным уже тогда (а как было не познакомить вождя большевистской фракции РСДРП с виднейшим русским писателем на тайном заседании ЦК РСДРП, куда допускались самые проверенные люди?), он едва ли забыл бы это, так как, по собственному признанию, был очень памятлив на людей, помнил их сотни и сотни, в лицах, жестах, характерных словечках. А ведь Ленин уже тогда был в его глазах не простым революционером. Судя по первому письму, он считал его "главой партии".
Так или иначе, но близкое знакомство Горького с Лениным состоялось в апреле 1907 года на V Лондонском съезде РСДРП, где Горький присутствовал как член партии, ее большевистской фракции. Съезд открывал лидер меньшевиков Г. В. Плеханов. Тогда Плеханов был фигурой более влиятельной, нежели Ленин. Кстати, и с Плехановым Горький впервые познакомился в Лондоне.
Он всё замечает. И - сразу! - отмечает для себя главную особенность Ленина: это прирожденный вождь, который никогда не признает себя вторым. Стоило Плеханову заявить во время выступления, что "ревизионистов в партии нет", "Ленин согнулся, лысина его покраснела, плечи затряслись в беззвучном смехе, рабочие, рядом с ним и сзади его, тоже улыбались, а из конца зала кто-то угрюмо и громко спросил:
- А по ту сторону - какие сидят?".
Это спросил кто-то из "своих", большевиков. Из ленинской фракции. Говоря иными словами: из ленинской партийной секты.
"Партия" и "секта" - почти синонимы. "Партия" (фр. parti, нем. partei, англ. party) означает "часть" или "группа". "Секта" (secta) слово латинское и значит "школа", "учение". В то же время "secta" является схожим со словом "sector", то есть "отделяющий", "отсекающий". Обособляясь в "школе", в "учении" (научном, религиозном, революционном), человек неизбежно отсекает себя от целостного восприятия мира. Часто это необходимо именно для более глубокого изучения этого мира. ‘Но иногда это приводит к отсечению человека или группы людей как "части" от "целого". Не понимая этого, личность или группа людей подменяют понятие "целого" своей "частью" и начинают настаивать, что их "часть" и есть "целое". Поэтому всякая "школа" или "партия" всегда находятся в опасной близости к сектантству.
Ленин был прирожденным сектантом. И не просто сектантом, но лидером. Горький указывает на это с первых страниц своего очерка "В. И. Ленин". Но не зная всего комплекса их отношений, этого не понять.
Солженицын в "Красном колесе" предполагает, что впервые сектантские настроения возникли у Ленина после сильной душевной травмы, нанесенной ему Плехановым во время их первой встречи в Швейцарии:
"С каким еще молодым восторгом и даже влюбленностью ехал он тогда в Швейцарию на свидание с Плехановым, получить от него корону признания. И, посылая дружбу свою вперед, в письме из Мюнхена - тому "Волгину", - в первый раз придумал подписаться "Ленин". Всего-то нужно было - не почваниться старику, всего-то нужно было одной великой реке признать другую и вместе с ней обхватить Россию.
Молодые, полные сил, отбывши ссылку, избежав опасностей, вырвавшись из России, - везли им, пожилым заслуженным революционерам, проект "Искры", газеты-организатора, совместно раздувать революцию! Дико вспомнить - еще верил во всеобщее объединение с экономистами и защищал даже Каутского от Плеханова - анекдот! Так наивно представлялось, что все марксисты - заодно, и могут дружно действовать. Думали: вот радость им везем - мы, молодые, продолжаем их.
А натолкнулись - на задний расчет: как удержать власть и командовать. Решительно безразличен оказался Плеханову этот проект "Искры" и раздувание пламени по России - ему только нужно было руководить единолично. И для того он хитрил и представлял Ленина смешным примиренцем, оппортунистом, а себя - каменным революционером. И преподал урок преимущества в расколе: кто требует раскола - у того линия всегда тверже.
Разве забыть когда-нибудь эту ночь в деревушке Везенац - сошли с женевского парохода с Потресовым как высеченные мальчишки, обожженные, униженные, - и в темноте расхаживали из конца в конец деревни, озлобленно выкрикивали, кипели, стыдились самих себя, - а по ночному небу над озером и над горами ходили молнии кругом, не разражаясь в дождь. До того было обидно, что минутами хоть расплакаться. И чертовский холод опускался на сердце".
Можно спорить с историко-художественной версией Солженицына, так же как можно спорить с версией, что причиной ленинской нетерпимости была душевная травма, нанесенная казнью брата Александра Ульянова. Но в любом случае сектантская нетерпимость Ленина и его страсть к постоянным расколам внутри партии - это факты известные.
В частности это подтверждается его перепиской с Горьким в период пребывания Горького на Капри и создания так называемой "каприйской школы" для рабочих-эмигрантов из России, организованной им вместе с А. В. Луначарским, Г. А. Алексинским и другими. Все они, по мнению Ленина, были "махистами", "ревизионистами", посягнувшими на учение Маркса, которое Ленин не просто считал единственно верным, но единственно верным считал свое понимание марксизма. Впрочем, как раз в этом вопросе (борьбе с "махистами") он оказался солидарен с Плехановым. Но это ни о чем не говорит. Когда лидер секты освобождается от соперников, он может прибегнуть к помощи самого заклятого врага. Это тоже логика сектантского поведения: "отсекать" для своей пользы врага от чужой "части", использовать его, внося раскол и в его "часть" тоже. Таким образом сектант убивает двух зайцев.
Впоследствии в цикле статей в газете "Новая жизнь", объединенных названием "Несвоевременные мысли", Горький не раз употребит это слово - "сектантство". Но есть подозрение, что гнев его был разогрет еще и тем, что в политической перспективе сектантская политика Ленина оказалась продуктивней горьковского идеализма и веры в объединение демократических сил. Ленин взял власть. Он сумел ее удержать. Пока Горький с Богдановым и Луначарским занимался "богостроительством" и прочими душеспасительными вещами, Ленин ковал свою партию. Свою секту. И хотя, как опять-таки считает Солженицын, к началу Мировой войны и Февральской революции партия Ленина была в плачевном состоянии, уж точно единственным непререкаемым ее лидером был он, Ленин.
Впрочем, если говорить об окончательной перспективе, то проиграли ее оба: и Ленин, и Горький. Партия-секта Ленина уничтожила самое себя своими же руками, повинуясь воле нового лидера Иосифа Сталина. Но и политический идеалист Горький, пытавшийся после смерти Ленина сохранить самоуничтожающиеся "части" ленинской секты, тоже проиграл Сталину именно потому, что Сталин вел себя как опытный сектант.
Об отношениях Горького и Ленина в советские годы написаны тысячи страниц. И почти все это, за редким исключением, невозможная риторика о сложной "дружбе" вождя революции и писателя, изредка омрачаемой какими-то темными разногласиями между ними. Когда советская власть кончилась и были возвращены "Несвоевременные мысли" Горького, родилась демагогия совсем другого сорта: о Горьком, якобы противостоявшем Ленину, но, увы, не сумевшем справиться с ним и вынужденном уехать в эмиграцию.
На самом деле и друзьями они никогда не были, и в эмиграцию от Ленина Горький не уезжал, потому что нельзя назвать эмиграцией оплаченную бессрочную командировку от Наркомпроса.
Все было проще и сложнее…
Надпись на венке от Горького и Андреевой покойному Ленину - "Прощай, друг" - была, конечно, ритуальной. Но не был Горький и врагом Ленина в 1917–1921 годах. Конечно, Горький был нравственно потрясен и раздавлен волной "красного террора". Конечно, он и в страшном сне не мог представить, что чаемая им русская революция выльется в массовое самоистребление народа, гибель интеллигенции и методическое уничтожение большевиками своих политических оппонентов. Конечно, он "мечтал" о другом. О "культурной роли" революции. Об освобождении энергии демократии для перестройки жизни в духе "коллективного разума".
Если Ленин был сектантом, то Горький был еретиком. Он неоднократно называл себя "еретиком" в письмах и часто писал о том, что любит еретиков как духовный тип.
Православный словарь так объясняет слова "ересь, еретик": "учение (и последователь его), противное точной церковной догматике". Корень слова греческого происхождения и означает по-гречески "личный произвол, захват истины, стремление противопоставить религиозной догме свое субъективное мнение".
Не нам судить, что с церковной точки зрения опаснее: сектантство или еретичество, тем более что между ними есть прямая связь. Не будем забывать, что не только для Ленина, который, по собственному признанию, "бесился" при словах "Бог", "церковь", но и для Горького церковная точка зрения не являлась авторитетной. Сектантство Ленина и еретичество Горького следует понимать как образы. Горький был еретиком в том смысле, что всегда внутренне противился догме, всякой догме. И даже если он внешне подчинялся ей, душа и разум его протестовали. Существует легенда, будто бы Ягода, прочтя предсмертные дневники Горького, вздохнул:
- Как волка ни корми, он все в лес смотрит.
В этом и состоит, так сказать, "контрапункт" непонятного союза Горького с Лениным. В отличие от союза со Сталиным, это был "брак" во всех отношениях добровольный. Ленин не угрожал Горькому и его "семье", Ленин не вынуждал Горького вступать в партию и ехать в Америку, Ленин мог только просить Горького о финансовой поддержке большевиков и т. д. И наконец, Ленин до революции был в сравнении с Горьким практически неизвестной фигурой.
Но - удивительно! - письма Ленина Горькому каприйского периода (1907–1913) и письма Ленина Горькому послеоктябрьского времени (1919–1921) по тональности своей почти не отличаются. Отличия есть, но они объективного происхождения. Ленин в женевско-парижской эмиграции и Ленин, лихорадочно бившийся за большевистскую власть в России после Октября, конечно, не одно и то же. Так же и Горький "каприйский" и "петроградский" сильно разнились. Горький после Октября - это уже не идеалист, создавший на Капри паломническую атмосферу, странно напоминавшую атмосферу Ясной Поляны. Это старик, который кашляет кровью и вопреки очевидности пытается спасти остатки культуры, вообще - цивилизованной жизни.
Но по тональности некой "музыки" отношений Ленина и Горького в этих письмах ничего не изменилось…
Странная это была музыка!
С церковной точки зрения, еретик и сектант не так далеко отстоят друг от друга. Ересь может привести к созданию секты, а всякая секта есть ересь и т. д. Но во внецерковном смысле еретик и сектант - это почти антонимы. Еретик стремится вырваться за пределы "абсолютной истины", утверждая свой произвол, а сектант, напротив, ревностно охраняет "абсолют", но при этом претендует на его обладание. Для еретика всякая окончательная правда есть ложь, от которой он отказывается, как только она объявляет себя окончательной, а сектант, наоборот, ищет окончательной правды, которая все в мире строго расставила бы по своим местам. Еретик бежит от догмы, сектант стремится к ней.
Конечно, и Ленин не был исключительно сектантом, и Горький не всегда поступал как еретик. Но первый был сектантом, а второй - еретиком, так сказать, par excellence, по преимуществу.
Почему же их притягивало друг к другу? Почему, как бы ни относиться к очерку Горького о Ленине, Горький искренне горевал о смерти "друга" и даже "плакал" о нем, как плакал при известии о смерти Толстого?
В их отношениях вообще немало загадочного. Большая часть их переписки каприйского периода - это жестокая перепалка, выражаясь по-ленински, "драчка". Но при этом они считают друг друга "товарищами", обращаются друг к другу "дорогой мой человек", "дружище" и т. п. Не надо быть крупным психологом, чтобы понять: внутри одной партии Горький и Ленин были несовместны. Оба давили один на другого своими "авторитетами", оба претендовали на лидерство, пусть и понимая его по-разному. Внутри партии это были два сома в одном аквариуме. Но если у Горького кроме аквариума были другие водоемы для питания и нереста, то у Ленина кроме его партии не было решительно ничего. Поэтому, по всем сектантским законам, он должен был ненавидеть Горького. А между тем странное подобие дружбы действительно существовало, это невозможно отрицать. Может быть, их притягивало друг к другу по каким-то объективным законам, как притягивает друг к другу всякие очень крупные тела, планеты или корабли.
Для Ленина Горький одновременно и партийный фракционер, и великий писатель. Как фракционер (Ленин часто повторяет это словечко, "фракция", возможно, чтобы напомнить Горькому его status quo) Горький виноват перед Лениным бесконечно. Он посягнул на сектантскую этику! Мало того, что вместе с другими большевиками - большевиками! - Богдановым и Луначарским он "ревизует" марксизм да еще создает в этом духе школу для рабочих, куда - это просто возмутительно! - приглашает Ленина читать лекции! Но он выносит сор из избы! Он объявляет о своих "богостроительских" идеях в печати и даже - это просто выше сектантского понимания! - присылает в любимое детище Ленина, газету "Пролетарий", статью "Разрушение личности", где опять-таки солидаризуется с "ревизионистскими" идеями Богданова. Богданов сам в это время находится в Женеве и выслушивает от Ленина "мнение" не печатать статью Горького. Богданов, как и Ленин, соредактор "Пролетария" (третий И. В. Дубровинский). Богданов возмущен. Не напечатать Горького?! Горького!!!
Богданов требует "третейского суда", говоря партийным языком, "тройки"… и проигрывает. Дубровинский на стороне Ленина.
И вот Ленин, нимало не стесняясь, сообщает о всем этом "другу": "Когда я, прочитав и перечитав Вашу статью, сказал А. А-чу (Богданову. - П. Б.), что я против ее помещения, тот стал темнее тучи. У нас прямо нависла атмосфера раскола. Вчера мы собрали нашу редакционную тройку в специальное заседание для обсуждения вопроса".
Вот как получается. В расколе виноват Горький.
Богданов возмущен, Горький "изумлен". Получив и от Богданова письмо и уже понимая, что в родной партии цензура покруче царской будет, он отвечает Богданову: "Дорогой и уважаемый Александр Александрович! До Вашего письма получил я три листа, свирепо исписанных Ильичом и - был изумлен - до смерти! Ибо странно мне и, не скрою, смешно видеть себя причиной "драки", как Ильич выражается".
Статья Горького не была напечатана в "Пролетарии". Ленин фактически перекрыл Горькому как идеологу выход в партийную печать.