Позднее он сказал, что не сможет остаться на ночь.
- Не исключено, завтра поступят специальные распоряжения. На всякий случай надо быть на месте. Но рано утром я заеду за тобой и мы вместе отпразднуем победу.
Буйное веселье охватило Москву. Тротуары не вмещали пешеходов, и скоро людские толпы перелились с тротуаров на проезжую часть улиц. Русские, обычно сдержанные и отнюдь не склонные проявлять свои чувства на людях, с восторгом праздновали победу. Джек добирался от Красной площади до Зонного дома почти час, хотя обычно это было минутным делом. Русские, увидев человека в американской военной форме, бросались к нему, останавливали машину, жали руку, а те, кому не удавалось пробиться, радостно улыбались, выкрикивая: "Американец!" и "Победа!". Он продвигался вперед черепашьим шагом, опасаясь, что в любой момент может услышать хруст костей под колесами.
Когда он наконец добрался до нее, Зоя бросилась в его объятия. Он крепко и страстно поцеловал ее.
- Какой день! - воскликнул он. - Победа! Победа! Сегодня мы выйдем на улицу, и я останусь в своей форме.
Зоя рассмеялась:
- Сегодня все можно.
- Тогда пойдем, - предложил он. - В такой день нельзя сидеть дома.
Зоя дотронулась до его руки, указав куда-то вбок. На него исподлобья глядел маленький мальчик.
- Кто это? - спросил Джек.
- Это мой... - Зоя не знала нужного слова. - Это Юра, сын Александры. Он пришел, чтобы посмотреть на праздник.
- Отлично, - сказал Джек. - Заберем его с собой. - И он протянул мальчику руку. Мальчик отпрянул к стене.
Зоя подошла к нему и заговорила по-русски. Затем подтолкнула вперед и сказала:
- Он стесняется. Он никогда в жизни не видел американца.
Джек присел на корточки перед мальчиком.
- Я не кусаюсь, Юра.
Мальчик позволил ему взять себя за руку.
- Вот так-то, приятель, - сказал Джек. - Ладно, одевайся.
Хотя стоял май, было холодно даже в каракулевой шубке и шапочке. Когда они спустились во двор, Джек посадил Юру на плечи. Они заметили, что к дому идет сестра Зои Мария. Джек поцеловал ее в щеку, она густо покраснела и смущенно хихикнула. Они взяли с собой и Марию. Зоя села впереди, Юра с Марией сзади.
Как только они выехали на улицу Горького, Джек снял фуражку в надежде, что толпа не обратит внимания на американца, сидящего в машине, и это хоть сколько-нибудь ускорит их продвижение вперед Увы, надежда оказалась тщетной - узнав Зою, люди тут же брали машину в плотное кольцо.
Они решили побывать на площадях - на тех, конечно, до которых смогут добраться. На Красной площади, с которой они начали свою поездку, бушевало людское море, в которое каждую минуту вливались новые потоки людей. Ехать дальше было бессмысленно, и Джек стал подумывать - не бросить ли машину. Правда, он не был уверен, что им удастся далеко уйти и пешком. В какой-то момент им пришлось вовсе остановиться, пережидая, пока танцоры не закончат отплясывать какой-то неистовый танец.
Выбравшись с Красной площади, они стали очень медленно продвигаться к Манежной площади. Там Джеку с огромным трудом удалось припарковать машину, и они вышли на улицу. Им не пришлось сделать и нескольких шагов, как в толпе узнали Зою и люди ринулись к ней, выкрикивая ее имя. Два солдата подхватили ее и понесли на руках. Джека тоже подняли и обоих их перенесли и поставили на помост, обычно использовавшийся для концертов на открытом воздухе. Какой-то мужчина с аккордеоном заиграл русскую песню, и Зоя запела под аккомпанемент свиста и топота ног. Припев подхватила вся толпа. Когда Зоя кончила петь, началось сущее столпотворение. Джек метался из конца в конец крошечной сцены, потрясая над головой сцепленными руками, словно одержавший победу боксер.
- Америка! Россия! Дружба! Дружба! - выкрикивал он.
Люди карабкались на сцену, чтобы обнять их. Но тут снова заиграл аккордеонист, и Джек с Зоей оказались в диком водовороте стихийной пляски. Он крикнул ей:
- Надо спасаться отсюда, покуда мы целы.
Пока они добирались до машины, где их ждала Мария, крепко вцепившаяся в руку Юры, все норовили обнять и расцеловать их. Где-то по пути к ним присоединились какие-то две незнакомые Джеку женщины. Судя по тому, что одна была в платке, а другая в меховой шубке, Джек решил что одна из них русская, а другая-то ли англичанка, то ли американка.
И верно, второй оказалась Элизабет Иган, американская журналистка, хорошая знакомая Зои. Первой - костюмерша с Зоиной студии по имени Марина.
- Отлично, - сказал Джек, - все в машину. Трогаемся.
Чем дальше, тем все более опасной становилась езда. По улицам, не глядя вокруг, шло слишком много людей, опьяненных либо победой, либо водкой. Было решено завезти Юру домой к Александре. Мальчик устал от пережитых волнений и держался из последних сил, чтобы не заснуть.
Когда они подъехали к дому Александры, Мария повела мальчика к матери.
- Мне бы надо было подняться и поцеловать сестру по случаю победы, но я лучше останусь с тобой, Джексон, - сказала Зоя.
- Может, и мне поцеловать ее по случаю победы засмеялся Джек.
- Не порти ей такой день, - фыркнула Зоя.
На площади Маяковского повторилось то же самое, что и на Манежной. Снова Зоя пела перед собравшейся толпой, и снова Джек выкрикивал: "Америка! Россия! Дружба! Дружба!"
Когда они добрались до машины, Джек взмолился:
- Не знаю, как ты, Зоя, а с меня довольно. Покатались, и хватит.
Зоя согласилась. Они безуспешно поискали Марию и двух Зоиных приятельниц. Джек помог Зое сесть в машину. Он несколько раз посигналил, давая знать исчезнувшим женщинам, что они уезжают, но вряд ли те могли услышать гудки в стоявшем над толпой шуме.
В поисках тишины и покоя Джек вел машину, стараясь держаться подальше от больших площадей. Однако поиски успехом не увенчались. В конце концов ему удалось подъехать к тротуару возле какой-то гостиницы. Они вошли в полупустой коктейль-бар, и Джек попросил принести им выпить.
- Сегодня такой день, - промолвила Зоя, - что даже я выпью.
Но от первого же глотка водки ее всю передернуло.
- За победу, - поднял рюмку Джек, - и за нас с тобой.
Зоя кивнула и снова отпила из рюмки.
- И за то, чтоб не было никакой Японии.
Джек покачал головой.
- Я не буду пить за это, Зоечка. Голову даю на отсечение, что именно туда мне предстоит скоро отправиться.
Зоя подняла рюмку.
- Тогда я пью за то, чтобы ты вернулся ко мне.
- Вот за это я выпью с удовольствием, - улыбнулся Джек.
Когда они уходили из бара, солнце уже клонилось к закату. Джек предложил поехать к нему и оттуда посмотреть гуляние на Красной площади. До того Зоя лишь раз или два бывала в его квартире, и в каждый приход ей бывало там не по себе. То место, где он жил, было американской территорией. Лишь немногие русские были вхожи туда - те, что работали там. Всем остальным это грозило большими неприятностями. Но сегодня совсем другое дело. Она с готовностью, не испытывая ни малейшей тревоги, приняла его предложение.
Подступы к Красной площади были по-прежнему запружены народом. Когда они подъехали к дому, уже стемнело.
Войдя в гостиную, он включил свет. Потом, подойдя к окнам, выходившим на Красную площадь, распахнул их Площадь внизу чернела перекатывавшимися по ней людскими волнами.
- Мир, - промолвила Зоя, глядя на сверкающие над площадью огни. - Как красиво!
Прогремел первый залп победного салюта, глухие орудийные удары доносились со всех концов города. Темное небо прочерчивали огненные следы ракет, взрывавшихся затем яркой россыпью фейерверков, освещавших все вокруг. Над толпой вознесся единый вздох восхищения.
- Такая ночь уже никогда не повторится, - сказал Джек.
Зоя кивнула.
- Зоя! - Кто-то внизу разглядел ее в окне.
Они увидели, как люди поднимают головы и смотрят на них. Ее имя запорхало в толпе, и все больше голов, повторяя движение волн в океане, поворачивалось к окну.
- Зоя! Зоя! - словно заклинание неслось над толпой.
Зоя подошла к окну и стала двумя руками посылать воздушные поцелуи.
Джек кинулся в спальню и достал свой последний блок сигарет. Разорвав пачку, он высыпал сигареты на крышку пианино. Потом стал бросать их вниз в толпу. "Америка! Россия! Дружба! Дружба!"
Люди ринулись вперед, проталкиваясь поближе к окну. Джек велел Зое открыть остальные пачки.
- Только оставь одну мне, - попросил он.
Толпа под окном все нарастала, снизу доносился уже не шум, а дикий рев. Двое мужчин пустили в ход кулаки, пытаясь схватить одну и ту же сигарету. Чтобы положить конец потасовке, Зоя бросила в их сторону еще несколько сигарет, но за ними кинулись другие, повалив на землю двух драчунов.
В дверь квартиры кто-то громко постучал. Джек открыл. Перед ним стоял незнакомый ему американец. Он был в ярости.
- Чем, черт возьми, вы тут занимаетесь?
- Да просто развлекаемся в честь победы.
- Немедленно прекратите бросать что-либо вниз! Доведете людей черт знает до чего.
- Да бросьте, - сказал Джек. - Это же всего-навсего сигареты.
- Сейчас же прекратить!
- Это приказ?
Мужчина нахмурился.
- Это просьба. Просьба посла Гарримана.
- Ого! - откликнулся Джек.
Он попросил Зою не бросать больше сигарет и показал знаками толпе, что их больше нет. Зоя послала еще несколько воздушных поцелуев, и толпа отхлынула от окна. Джек выключил свет, чтобы люди внизу подумали, что они ушли.
Они сидели на диване, глядя на светящиеся в ночном небе огни фейерверков. Зоя отдыхала в его объятиях.
- Устала? - спросил он.
- Немножко, - прошептала она. - Но какая НОЧЬ!
- Мы навсегда запомним ее, - сказал он и поцеловал ее.
- Надеюсь, вместе, - откликнулась она.
- Вместе, - кивнул Джек.
Она заснула в его объятиях, положив голову ему на плечо. Прислушиваясь к ее спокойному, ровному дыханию, он чувствовал себя счастливым. Вот это и есть любовь, сказал он себе. Просто чувствовать радость, прислушиваясь к тихому дыханию человека, который для тебя - весь мир. Так просто. Так естественно.
Она пошевелилась во сне. Он коснулся губами ее лба.
Когда она проснулась, они решили пешком отправиться к ней домой. Это проще, чем ехать туда на машине.
По улице Горького, тяжело громыхая гусеницами, двигались, словно огромные неуклюжие слоны, танки, готовившиеся к предстоящему на следующий день параду на Красной площади. Колонна растянулась так далеко, что конца ее не было видно.
Войдя в квартиру, Джек закрыл окно, но шум от колонны танков по-прежнему проникал в комнату. Они перешли в ее крохотную спальню и стали раздеваться.
В постели Джек нежно обнял ее.
- Моя жена, - прошептал он.
Она улыбнулась в темноте.
- Сегодня я понесу ребенка, - сказала она.
- Откуда ты знаешь? - рассмеялся он.
- Знаю.
- Тогда самое правильное, - сказал он, - назвать нашего ребенка в честь славной победы. Если это будет мальчик, давай назовем его Виктором. А если девочка - Викторией.
Прошло две недели. Однажды, заехав к Зое, чтобы вместе пообедать, Джек застал ее в слезах.
- Что случилось?
- Я уезжаю.
- Куда? Когда?
- Завтра. Мне сказали, что мне надо ехать на гастроли по черноморским городам. Выступать в госпиталях. Перед солдатами.
- Надолго?
- Не знаю. На три недели. Может, на месяц.
Джек приподнял ее мокрое от слез лицо и поцеловал.
- Я буду ужасно скучать, но ведь не навсегда же мы расстаемся.
Она взяла протянутый им платок.
- Мне эти дни покажутся вечностью.
- Нет, - сказал Джек. - Ты актриса, ты склонна все драматизировать. Ты будешь там так занята, что время пролетит незаметно.
Он не знал, что еще сказать ей в утешение. Что касается его самого, то он понимал, что говорит неправду. Мысль о расставании с Зоей причиняла боль, и чувство это было для него новым. Это озадачило: вся его жизнь состояла из одних расставаний - с женами, с детьми, с друзьями, с теми местами, которые он считал своим домом, - но никогда еще он не испытывал при этом боли.
- Я уже скучаю по тебе, - сказала Зоя.
- А я буду скучать до той минуты, пока ты не вернешься ко мне. - Джек снова поцеловал ее, заставив себя улыбнуться.
На следующее утро он проснулся в шесть и стал поспешно одеваться в темноте. В 7.30 за ней придет машина, вряд ли ему следует присутствовать при этом. Он изо всех сил старался не шуметь, и все же она пошевелилась во сне.
Одевшись, он наклонился к ней и поцеловал.
- Моя жена, - прошептал он.
У него дома все еще спали. Джек сел в гостиной на стул у рояля и стал смотреть, как над Красной площадью встает солнце. В это утро открывавшийся перед ним вид не тронул его. И хотя наконец пришла весна, город казался серым и холодным. Выкурив очередную сигарету, он посмотрел на часы. 7.35. Значит, она уже уехала. Москва вновь стала для него чужой.
Он услышал, как в спальне насвистывает что-то, одеваясь, один из его соседей. И тут же раздался резкий стук в дверь.
Джек бросился открывать. Почему-то он был уверен, это Зоя. Что-то произошло, и она не поехала на гастроли. Пришла сообщить ему эту новость. Но на пороге стоял сотрудник американского посольства.
- Капитан Джексон Р.
- Тэйт? - мрачно спросил он.
Джек кивнул Американец протянул ему конверт.
- Что это? - спросил Джек.
- Приказ о высылке вас из страны. Советское правительство объявило вас персоной нон грата. Вам следует покинуть Советский Союз в течение сорока восьми часов.
- Что? - Джек не поверил своим ушам. - В чем я провинился?
Американец покачал головой.
- Я не знаю, да и они не объясняли. Но приказ есть приказ.
- Ничего не понимаю.
- Мы тоже, но ничего не поделаешь. Я бы советовал вам сегодня же завершить все ваши дела. Морское ведомство уже уведомлено, вопрос о вашем новом назначении решается. Завтра утром вы получите предписание на этот счет.
Кивнув на прощание, сотрудник посольства удалился. Джек прошел в свою комнату и, ошеломленный, опустился на кровать. Он распечатал конверт и прочел вложенную в него бумагу. Ничего более того, что ему уже сообщил сотрудник посольства, она ему не сказала.
Закурив сигарету, он попытался обдумать случившееся. Даже у русских, которых он редко понимал до конца, должна быть какая-то веская причина для такого решения. Но какая? Связана ли она хоть как-то с его работой? Нет, в этом нет никакого смысла. Даже если они не хотят строить аэродром в Сибири, это не причина для выдворения его из страны. Они могут и дальше продолжать тянуть время, сваливая вину на других; делать все, чтобы чертов проект никогда не был осуществлен, что, собственно, сейчас и происходит.
Скорее всего, это каким-то образом имеет отношение к Зое. Да, это единственное разумное объяснение. Отослать ее на гастроли и в ее отсутствие вышвырнуть из страны ее возлюбленного. Таким простым путем знаменитую русскую кинозвезду уберегут от порочащей её связи с американцем.
Он загасил сигарету. Как просто устроена жизнь в Советском Союзе, думал он. Все, что от вас требуется, это понять, что не надо ни о чем мечтать, не надо думать, не надо чувствовать, и все будет в порядке. Где вам жить, какую получать зарплату и, наконец, кого любить - все это решат за вас.
Как-никак, Джексон Роджерс Тэйт не русский. Его можно вышвырнуть из страны, но после войны он вернется и тем или иным путем добьется, чтобы они с Зоей оказались вместе.
Если бы только до отъезда увидеться с ней! Но это невозможно. Он достал из стола лист бумаги и написал:
Моя Зоечка,
Сегодня утром ты уехала на гастроли. Сегодня же утром мне вручили предписание покинуть твою страну. Никаких причин указано не было, тем не менее я должен покинуть страну в течение 48 часов. Я думаю, что твои гастроли и мое выдворение (придется тебе посмотреть это слово в словаре) были согласованы заранее - с целью разлучить нас. Хочу верить, что это не обернется для тебя бедой. Они просто не хотят, чтобы мы любили друг друга.
Но мы-то с тобой знаем, что это не в их силах. Я люблю тебя. В сердцах наших мы с тобой муж и жена.
Ты ведь знаешь, что я офицер военно-морских сил Соединенных Штатов и моя страна находится в состоянии войны с Японией, в которую скоро вступит и твоя страна. Я должен быть там, куда направит меня моя страна, ведь и ты поехала на гастроли ради своей страны. Так и должно быть.
Но будущее принадлежит нам. Пока мы любим друг друга, нас никому не разлучить. Верь в это, моя маленькая девочка, как верю я. Я вернусь к тебе.
Пока.. I love you, я люблю тебя.
Джексон.
Заклеивая письмо, он заплакал. Затем надел куртку и вышел на улицу. Его поразил вид яркого солнца и спешащих по своим делам смеющихся людей.
Какое бесстыдство, весь его мир обрушился, а им хоть бы что.
Джек направился к ее дому. На всякий случай он поднялся к ее квартире и постучал в дверь. Ответа не последовало. Он хотел было подсунуть письмо под дверь, но передумал. Что, если его обнаружит Александра и порвет? Нет, надежнее оставить его в почтовом ящике.
Он спустился вниз и сложил письмо так, чтобы оно пролезло в щель запертого металлического ящика.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ЗОЯ
Ялта, Симферополь, Севастополь, Сочи - гастроли длились уже третью неделю, впереди по крайней мере еще одна, и временами, просыпаясь по утрам и глядя на незнакомые стены вокруг, Зоя с трудом понимала, где она. Гастроли выдались на редкость изнурительными, порой у нее нестерпимо саднило горло. А ее аккомпаниатор жаловался, что от влажного морского воздуха у него распухают и болят руки. Но если бы не тоска по Джексону, все это было бы не так страшно. Когда она видела на больничных койках людей, лишившихся рук, ног и глаз, а иногда с такими страшными увечьями, которых и представить себе невозможно, она понимала, что не имеет права жаловаться. И если несколько спетых ею песенок и рассказанных непритязательных историй хоть немного облегчали их страдания, могла ли она им отказать? Она улыбалась. Даже тогда, когда можно было не улыбаться.
Но, мой Джексон, мой американец, как я тоскую без тебя! Как я хочу снова оказаться в твоих объятиях! Хочу потрогать родинку на твоем лице, которую ты всегда так осторожно обходишь при бритье. Именно сейчас мне так тебя не хватает...
Она представила себе его лицо и удивленное выражение, которое появится на нем. А потом он улыбнется. И его глаза наполнятся слезами. Вот что в нем нравилось ей больше всего. Настоящий мужчина, он не стеснялся своих слез. И все это произойдет после того, как она скажет ему, что у них будет ребенок.
А потом он засмеется и назовет ее русской ведьмой, потому что она еще в ночь Победы сказала, что понесет ребенка. И это сбылось.
Уже две недели, как у нее должны были начаться месячные, а их все нет. До сих пор они приходили с завидной регулярностью. Кто другой наверняка объяснил бы задержку напряжением и усталостью, но ей-то лучше знать. Не было случая, чтобы что-то повлияло на регулярность ее цикла. Ни смерть отца, ни гибель Ивана. Ни даже страх, когда немцы подходили к Москве.