В соответствии с постановлением Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) от 28 марта 1947 года, подписанным Сталиным и Ждановым, в министерствах и центральных ведомствах создавались так называемые суды чести, которые должны были рассматривать "антипатриотические, антигосударственные и антиобщественные поступки" управленцев, если они не подпадали под уголовное преследование. Назначение судов чести, как объявлялось официально, состояло в содействии делу воспитания работников государственных органов в духе советского патриотизма, поддержания чести и достоинства советского работника. В действительности "патриотизм" в сталинско-ждановском понимании противопоставлялся "низкопоклонству перед Западом" и "космополитизму", и удар наносился по интеллигенции и части управленцев, попытавшихся мыслить и действовать шире десятилетиями навязываемой политической властью двухполюсной модели мира - "свои" и "чужие".
В стране развернулась шумная пропагандистская кампания. Люди старшего поколения хорошо помнят фильм "Суд чести", поставленный по пьесе Александра Штейна. Свой талант актеры Сухаревская и Переверзев, Чирков и Самойлов тратили на воплощение на экране фальшивой истории о том, как советская женщина - научный работник за флакон французских духов выдает секрет важнейшего изобретения. Константин Симонов откликнулся на тему продажности ученых пьесой "Чужая тень" (за что позднее порицал себя).
Суды чести оказались вовсе не безобидными. В Министерстве Вооруженных Сил СССР по вздорному обвинению в передаче вчерашним союзникам-англичанам чертежей торпеды была осуждена группа заслуженных адмиралов во главе с Н. Г. Кузнецовым, причем суд "чести" очень быстро трансформировался в суд уголовный, закончившийся для большинства подсудимых реальными сроками заключения. В Академии медицинских наук ученых Н. Г. Клюеву и Г. И. Роскина безосновательно обвинили в связи с американской агентурой и передаче ей открытого метода борьбы с раком и полученного в результате экспериментов лечебного препарата. Официальная пропаганда тут же избрала их в качестве показательного объекта для широкой кампании осуждения (они-то и стали прототипами героев фильма "Суд чести" и пьесы "Чужая тень").
Подобный орган "правосудия" Мехлис, не замедлив, учредил и в своем ведомстве. В письме, с которым в январе 1948 года он обратился к членам коллегии министерства, обращалось внимание на необходимость усиления воспитательной работы с контролерским составом, в политическом просвещении предлагалось "усилить вопросы истории международных отношений, темы по проискам иностранных разведок". 6 февраля он выступил с докладом на совещании членов коллегии и партийного комитета МГК СССР, обсудившем постановление Оргбюро ЦК, к подготовке которого Лев Захарович, как член ОБ, имел прямое отношение, - "О мероприятиях, проведенных министерствами авиапромышленности и электропромышленности в связи с закрытым письмом ЦК ВКП(б) о деле профессоров Клюевой и Роскина". Моральная экзекуция ученых-медиков продолжилась и на общем собрании коллектива. Квалифицировав их поступок как прямое предательство, Мехлис недвусмысленно заявил: "Можно не сомневаться, что если в нашей среде найдется сорная трава, мы вырвем ее с корнем".
Следует оговориться, что органы государственного контроля были неотъемлемым элементом утвердившейся в СССР политико-хозяйственной системы, отличавшейся тотальным влиянием идеологии на все стороны жизни страны и искаженными принципами "социалистического хозяйствования". И потому несли на себе все ущербные черты системы в целом с ее расточительностью, неэффективностью, упором не на экономические законы и стимулы, а на административный нажим. Но при всех оговорках они выполняли и объективно полезные для общества функции, поскольку ни одно общество, будь оно тоталитарным или демократическим, не может обойтись без той или иной формы контроля за производством и распределением.
В декабре 1946 года записками на имя заместителя председателя Совета Министров СССР Берии и секретаря ЦК Кузнецова Мехлис доложил о грубых извращениях порядка выдачи продовольственных карточек населению. Представленные им проекты постановлений правительства включали предложения: ликвидировать множественность карточек и талонов, сократить число категорий и видов основного и дополнительного снабжения, сократить категории служащих, приравненных в снабжении хлебом к рабочим, поручить специальной комиссии проработать вопрос упорядочения снабжения руководящих советско-партийных работников на местах.
Много злоупотреблений допускалось при оприходовании и использовании различных материальных ценностей, взятых Советским Союзом в качестве трофеев. Это подтвердила и проверка, проведенная Мингосконтроля в ноябре 1946 года в Комитете по делам искусств при СМ СССР. Совет Министров еще в июле обязал председателя комитета М. Б. Храпченко в месячный срок произвести инвентаризацию всего полученного трофейного имущества, в первую очередь, предметов искусства. Однако, как установили госконтролеры, эта работа, вопреки докладу Храпченко в правительство, не была завершена и к ноябрю. Огромные ценности - картины, ювелирные изделия, старинные книги, антикварная мебель - грузились в Германии и Венгрии "навалом", без осмотра и описей, в пути и по прибытии в Москву расхищались. Мехлис приводил вопиющий факт: из 16 эшелонов трофейного имущества, прибывших к 1 августа в адрес Комитета по делам искусств, семь не имели никаких сопроводительных документов.
В столице ценное имущество распределялось по личному усмотрению начальства. По указанию Храпченко больше 30 роялей было выдано лицам, не имевшим никакого отношения к музыкальным учреждениям, - министру высшего образования С. В. Кафтанову, министру материальных резервов М. В. Данченко, заведующему отделом печати ЦК ВКП(б) А. М. Еголину и другим. Информируя об этом заместителя председателя Совмина, министр госконтроля просил рассмотреть вопрос на заседании правительства. Хотя, пожалуй, за такие факты коррупции и предание суду не было бы чрезмерным.
Очень соблазнительным для большого числа должностных лиц оказался обмен денежных знаков, о котором было объявлено в ночь на 15 декабря 1947 года. 30 декабря Лев Захарович доложил заместителю председателя Совета Министров Молотову и - в копии - секретарю ЦК Жданову о массовых нарушениях установленного порядка, допущенных повсеместно - в Ташкенте и Минске, Москве и Риге, Киеве и Баку. По условиям реформы денежные знаки в госсекторе обменивались 1 к 1, а личные средства граждан - в соотношении 10 к 1; вклады в сберкассах в сумме до 3 тыс. рублей - в пропорции 1 к 1, а свыше - 10 к 1. Госконтролеры выявили различные уловки, на которые шли нарушители: вместе с выручкой магазинов, торговых баз сдавались деньги частных лиц, задним числом вносились деньги на имеющиеся вклады и на вновь открытые, уже существовавшие большие вклады дробились, сберегательные кассы и выплатные пункты обслуживали "своих" и после завершения рабочего дня и т. п.
В числе тех, кто пошел на грубое нарушение постановления правительства, оказались председатель Совета министров Молдавии Г. Я. Рудь, группа партийных, советских и административных работников Ленинграда и Ленинградской области, многие другие должностные лица. Мехлис внес предложение поручить Министерству финансов силами собственного контрольного аппарата проверить законность всех финансовых операций, осуществленных 14 и 15 декабря 1947 года.
Самостоятельным направлением в деятельности Льва Захаровича была работа по сокращению штатов административного аппарата министерств и ведомств, который к середине 1946 года по самым скромным подсчетам составлял более 9,5 млн человек. Беспрерывный рост численности управленцев представлял собой одно из наиболее зримых проявлений кризиса сталинской модели государства, выступая обратной стороной сокращенной до минимума сферы действия экономических законов и стимулов к качественному, производительному труду. Не случайно руководители всех уровней пытались решать проблемы с обеспечением оборудованием, сырьем, рабочей силой, учетом трудозатрат, фонда заработной платы, с экономией и обеспечением сохранности имеющихся материальных ценностей и т. п. за счет расширения круга управленцев, разного рода контролеров, счетных работников, снабженцев.
Высшее руководство страны было озабочено этим явлением, но в рамках им же установленного хозяйственного порядка могло прибегнуть лишь к административным рычагам. 13 августа 1946 года было принято постановление Совета Министров СССР "О запрещении расширения штатов административно-управленческого аппарата советских, государственных, хозяйственных, кооперативных и общественных организаций", которое вводило такой запрет уже с 15 августа.
В свою очередь Мехлис 19 августа дал указание министрам госконтроля союзных республик и главным контролерам провести широкую проверку на местах, как выполняется это постановление. Одновременно им были организованы проверки непосредственно в Москве, в центральных аппаратах министерств и ведомств. Они показали, что многие руководители, нарушая прямой запрет, сполна использовали в своих интересах единственный имевшийся в их распоряжении день 14 августа. Оформляя приказы задним числом, они зачислили на вакантные должности либо перевели с низкооплачиваемых должностей на более высокооплачиваемые немало людей случайных, неквалифицированных, своих родственников и т. п. В обзорной записке на имя заместителя председателя Совмина СССР H.A. Вознесенского было доложено о вскрытии грубых нарушений в 43 министерствах и на 60 предприятиях.
Скрытое сопротивление встретили и попытки Совета Министров перейти от запрета расширять штаты к их сокращению. Как докладывал Мехлис Сталину 9 января 1947 года, в Министерстве Вооруженных Сил СССР штаты раздуты донельзя и превышали 30 тысяч человек, причем без учета сотрудников многочисленных НИИ, Центрального Дома Советской Армии, Краснознаменного ансамбля песни и пляски и других подобных структур. Это было особенно наглядно на фоне численности всех остальных министерств и ведомств страны, а также в сравнении с довоенной численностью центрального аппарата Наркомата обороны в 13,5 тысячи человек. Досталось от Мехлиса и его бывшим коллегам: он обратил особое внимание адресата на раздутость штатов политорганов.
Судя по всему, руководство МВС всячески оттягивало решение проблемы и не желало добровольно сбрасывать лишний жирок. По этому случаю предложения министра госконтроля носили радикальный характер: "Мне кажется, что центральный аппарат МВС… можно сократить в ближайшее время на 10 000 человек". Заметим, что руководство военного ведомства в попытках сохранить прежние штаты не было оригинальным. Министру госконтроля пришлось столкнуться с массовым, хотя и незримым саботажем выполнения правительственных решений, и в других министерствах и ведомствах.
Как и до войны, в качестве весьма важной миссии Лев Захарович воспринимал (при одобрении и поощрении Сталиным) и исполнял функцию этакой дубинки вождя, обрушивавшейся на высшую управленческую элиту. Свою близость к хозяину он подчеркивал даже манерой поведения в среде высших управленцев. Бывший министр морского флота СССР A.A. Афанасьев делился с автором: "Приглашенные на заседание к Сталину руководители дожидались в приемной. Держались обычно по-товарищески, как равный с равным. А такой человек, как Вахрушев, министр угольной промышленности, непременно обойдет всех с рукопожатием и не одну шутку отпустит под смех окружающих. Но так вели себя не все. Мехлис, например, не скрывал, что пользуется особым расположением Сталина. Он даже не ждал приглашения пройти в зал заседаний, а просто молча пересекал приемную и скрывался за дверью".
Мелочь? Как посмотреть. В среде руководителей, окружавших вождя, подобные, ничего не значившие для рядовых людей детали оказывались подчас очень многозначительными. Лев Захарович по-прежнему славословил Сталина, причем заметно, что делал это не только в силу утвердившейся в стране цезаристской традиции, но и из убеждения в подлинном величии вождя, упоенно. Вот лишь один из образчиков вдохновения, свидетелями которого стали участники собрания в Министерстве госконтроля в 1947 году: провозглашая здравицу в честь Сталина, их руководитель не пожалел эпитетов - "всенародный герой, наш капитан, наша путеводная звезда, наш друг, учитель и отец".
Даже управленцы высшего звена не шутя боялись "Льва" в обличье министра госконтроля. Он был подлинной грозой особенно для любящих не по чину комфорт и развлечения руководителей. О нем по Москве ходили легенды. Вроде бы мелкий, но весьма выразительный эпизод по этому поводу привел автору упомянутый выше Александр Александрович Афанасьев: "Госконтроль размещался в здании Госплана СССР на проспекте Маркса (там, где ныне располагается Государственная дума. - Ю. Р.), на верхнем этаже. Бывать там приходилось не раз, причем лифтер, обычно не спрашивая, поднимал прямо туда. Однажды на мой вопрос, откуда ему известно, какой этаж мне со спутниками нужен, лифтер невозмутимо ответил:
- Кто в шляпах, тех всегда поднимаю в госконтроль, к Мехлису на расправу".
Дело, размышлял Александр Александрович, конечно, не в одних шляпах. Человека, которому предстояла "расправа" у министра госконтроля, действительно, было трудно спутать с обычным посетителем. Ведь вызов к нему "на ковер" мог запросто завершиться тем, что бедолага ехал "пить чай" к B.C. Абакумову, сменившему Берию на посту министра госбезопасности.
Афанасьев рассказал также о разговоре, состоявшемся у него с известным полярником Е. Ф. Федоровым. Того в 1947 году сняли с должности начальника Гидрометеослужбы страны. В связи с чем? Отвечая на этот вопрос, Федоров говорил буквально следующее: "Мехлис сфабриковал дело, которое яйца выеденного не стоит. Чепуху нагородил такую, за которую мой заместитель даже поплатился жизнью. Услыхал ночью звонок в дверь, испугался ареста, пыток, какие обычно следуют за арестом, и пустил себе пулю в лоб".
Но, надо признать, нередко госконтролеры попадали в цель. Вот лишь несколько фактов подобного рода. В сентябре 1946 года Мехлис доложил "наверх" о злоупотреблении служебным положением заместителей министра трудовых ресурсов СССР П. Г. Москатова и Г. И. Зеленко, израсходовавших при строительстве собственных дач более 80 тыс. рублей государственных средств и использовавших бесплатный труд учащихся ремесленных училищ.
Строительство персональных дач стало соблазном и для некоторых руководителей Министерства Вооруженных Сил. Госконтролеры выявили, а Мехлис сделал представление начальнику Тыла Красной Армии Хрулеву относительно злоупотреблений контр-адмирала И. Д. Папанина (размер госсредств, израсходованных на его загородный дом, составил около 250 тыс. рублей, не считая стоимость перевозки стройматериалов и рабочей силы) и маршала войск связи И. Т. Пересыпкина (более 330 тыс. рублей).
В Министерстве строительства топливных предприятий СССР с одобрения министра А. Н. Задемидко его заместитель Т. Т. Литвинов разрешил израсходовать на оборудование кабинетов для руководства более 1 млн рублей.
Министр угольной промышленности западных районов СССР Д. Г. Оника грубейшим образом нарушил постановление СНК СССР от 2 января 1945 года, запретившее расходовать государственные средства на устройство банкетов. Проведение с его участием совещания с передовиками производства Донбасса в мае 1946 года сопровождалось несколькими банкетами, для угощения гостей которых за счет угольных комбинатов было израсходовано более 350 тыс. рублей.
11 января 1947 года Мехлис доложил Сталину о расточительстве, допущенном сразу в двух союзных министерствах - пищевой промышленности и транспортного машиностроения. В первом из них министр В. П. Зотов разрешил содержать в системе Главсахара конюшню. Конно-спортивные увлечения руководства министерства только за неполных два года обошлись в 754 тыс. рублей.
Не отличался рачительностью и министр транспортного машиностроения СССР В. А. Малышев. Как установили госконтролеры, он охотно давал разрешения на устройство банкетов с выпивкой. Затраченные на эти цели госсредства только за полгода составили более 1,8 млн рублей. Проявлял министр и корыстную семейственность. На Кировском заводе в Челябинске в качестве художника подвизался его брат, у которого министерством были куплены картины на сумму 86 тыс. рублей.
Совет Министров СССР и его председатель реагировали на сигналы Мехлиса. Строгий выговор от Бюро Совмина получили Задемидко и Москатов, выговор - Оника. Были отстранены от должности Зеленко и Литвинов. На любителей развлечений за госсчет были произведены денежные начеты.
Мехлис постоянно требовал от подчиненных усиливать наказание виновных. Только за полтора года (1947-й и первую половину 1948 года) в доход государства было взыскано около 10 млн рублей - таким оказался выявленный ущерб, нанесенный в результате перерасхода фонда заработной платы, незаконных вознаграждений, устройства за казенный счет вечеров и банкетов и прочих излишеств. Это в 2 раза превышало сумму денежных начетов (4,95 млн рублей), произведенных органами госконтроля за 1945 и первую половину 1946 года.
Но вновь бросается в глаза двойной стандарт, с которым руководство страны подходило к оценке противоправных действий представителей управленческой элиты, с одной стороны, и рядовых граждан, с другой. По существу, реакция главы правительства, его заместителей, министра госконтроля на факты коррупции и казнокрадства в высших эшелонах была вялой. Это тем более заметно на фоне обрушившихся в эти годы на представителей той же элиты репрессий, но продиктованных политическими мотивами (так называемое "дело авиапрома", "ленинградское дело").
Сам Лев Захарович, по многочисленным свидетельствам, стяжательством заражен не был, за рамки привилегий, установленных для руководителей министерств, не выходил. Но жил, как и многие другие руководители, по стандартам двойной морали. Руководствовался ими не только в служебных, но и личных делах. Жесткий законник для других, он, когда касалось его самого, нередко позволял себе скидку.
В январе 1947 года ему, чтобы попасть на известный чешский курорт Карлсбад (Карловы Вары), довелось лететь самолетом до Берлина. На аэродроме в спокойное течение событий неожиданно вмешались пограничники. Поскольку у отпускника не было заграничного паспорта или хотя бы разового пропуска для пересечения границы, вылет задержали. Невозможно представить, чтобы министру госконтроля не выдали бы паспорт заранее. Выходит, он и не думал своевременно запасаться документом, ему, похоже, и в голову не приходило, что Польша, Восточная Германия, Чехословакия, хоть там и стояли советские войска, - это все же заграница, куда для проезда установлен особый порядок. Как же поступил Мехлис? "Пограничники не давали разрешения, - сообщал он жене. - Тогда летчики взлетели без разрешения". Хотелось бы видеть тех летчиков, которые осмелились самовольничать, имея на борту такого всесильного пассажира. Ясно, что без его прямой команды махнуть рукой на установленный порядок не обошлось. Торжествовал пресловутый принцип: что положено Юпитеру - не разрешено быку.