Наконец, повторим, молитва Соломона выглядит крайне затянутой, с точки зрения содержания в такой вставке нет никакого смысла. Таким образом, все указывает на то, что Соломон и в самом деле произнес эти, овеянные пророческим духом слова. Заодно он обозначил в них ту систему устройства мироздания, которая и сегодня остается базисной для еврейской религиозной философии: Храм и гора Мория, на которой он стоит, являются для еврея своеобразным центром мира. От этого центра концентрическими кругами расходятся Иерусалим, земля Израиля и вся остальная планета. Именно поэтому и сегодня приезд на Святую землю характеризуется у евреев словом "алия" – "подъем". Приезжая в Израиль, направляясь в Иерусалим, подходя к Стене Плача, еврей, как считается, "поднимается" к Богу. Во всех остальных случаях он совершает "йериду", "духовный спуск", даже если он поднимается на Эверест. Где бы он ни находился, еврей молится в сторону Иерусалима, а в Иерусалиме – в сторону Храмовой горы.
…Закончив молитву, Соломон встал с колен и обратился уже не к Богу, а к народу, призвав его к верности Творцу. Не забыл он при этом напомнить, что сама судьба народа Израиля, как все хорошее, так и все плохое, что с ним будет происходить, и будет для других народов доказательством существования Всевышнего. Само же здание Храма, будучи материальным воплощением давнего пророчества, было, с точки зрения Соломона, более чем достаточным доказательством того, что Всевышний всегда исполняет Свои обещания:
"И стоя благословил все собрание Израильтян, громким голосом говоря: благословен Господь, который дал покой народу Своему Израилю, как говорил! не осталось не исполненным ни одного слова из всех благих слов Его, которые Он изрек чрез раба Своего Моисея… и да будут слова сии, которыми я молился пред Господом, близки к Господу Богу нашему день и ночь, дабы Он делал, что потребно для раба Своего, и что потребно для народа Своего Израиля, изо дня в день, чтобы все народы познали, что Господь есть Бог и нет кроме Его; да будет сердце ваше вполне предано Господу, Богу нашему, чтобы ходить по уставам Его и соблюдать заповеди Его, как и ныне" (3 Цар. 8:55-61).
Сразу после этого, сообщает дальше Библия, в Храме начались обильные жертвоприношения – и в честь праздника, и в честь обновления Храма. И Третья книга Царств, и Вторая книга Паралипоменон называют одно и то же число жертв: 22 тысячи голов крупного рогатого скота и 120 тысяч голов мелкого.
Пытаясь дать объяснение этим цифрам, комментаторы говорят, что речь идет о жертвоприношениях, сделанных представителями всех двенадцати колен в течение восьми дней праздника для всех видов жертвоприношений, чтобы мясом жертв можно было накормить всех собравшихся в те дни в Иерусалиме. Но даже в этом случае цифры получаются огромными. Поэтому ряд библеистов считают, что понимать эти цифры буквально не стоит – они просто призваны дать хоть какое-то представление об огромном числе принесенных в тот день жертв, так что "…медный жертвенник, который пред Господом, был мал для помещения всесожжения, и хлебного приношения, и тука мирных жертв" (3 Цар. 8:64).
Мидраш рассказывает, что по окончании молитвы Соломона висящие на стенах Храма вырезанные из дерева ветки с плодами и листьями вдруг на глазах у толпы ожили, наполнились соком и заполнили все помещение чудесным запахом живых цветов, гранатов и яблок. Этот райский запах от обвивающих стены плодов, продолжает мидраш, сохранялся в Первом храме во все дни его существования.
Но, думается, читатель уже понял, что, как и мидраш о притолоках храмовых дверей, это поэтическое предание не требует, чтобы в него свято верили. Оно призвано было лишь отразить восторг народа перед величием воздвигнутого Соломоном святилища.
Вторая книга Паралипоменон говорит еще об одном чуде, произошедшем на глазах всех собравшихся после молитвы Соломона: "Когда окончил Соломон молитву, сошел огонь с неба и поглотил всесожжение и жертвы, и слава Господня наполнила дом. И не могли священники войти в дом Господень, потому что слава Господня наполнила дом Господень. И все сыны Израилевы, видя, как сошел огонь и слава Господня на дом, пали лицем на землю, на помост, и поклонились, и славословили Господа, ибо Он благ, ибо вовек милость Его" (2 Пар. 7:1-3).
Таким образом, если верить Библии, в Храме повторилось то же чудо, которое произошло в дни Моисея и Аарона при обновлении Переносного храма. Это и было доказательством того, что Бог признает преемственность между двумя этими святынями.
Так как священники оказались в тот день неспособны выдерживать Шхину, то храмовую службу вел сам Соломон – подобно тому как его отец Давид также в свое время принимал участие в богослужении, хотя по Закону его имеют право осуществлять только коэны – потомки первосвященника Аарона…
"…Так освятили храм Господу царь и все сыны Израилевы" (3 Цар. 8:63).
Разумеется, цели, которые преследовал Соломон, воздвигнув в столице величественный Храм Богу, различными авторами трактуются по-разному – в зависимости от их мировоззрения. Для верующего еврея строительство Храма, вне сомнения, и является величайшим деянием Соломона – так же как гибель Храма является величайшей из трагедий. Без Иерусалимского храма, с точки зрения иудаизма, невозможно как полноценное служение Творцу, так и мировая гармония. Поэтому вся еврейская эсхатология, все чаяния еврейских пророков о том времени, когда народы "перекуют мечи на орала" и "будет Господь на всей земле Один и имя Его едино"‘, неразрывно связаны с будущим возрождением Храма.
Но, к примеру, Пол Джонсон, да и многие другие историки считают, что, возводя Храм, Соломон стремился "реформировать религию в направлении царского абсолютизма, когда под царским контролем находится единственное святилище, где можно по-настоящему поклоняться Богу..".
"Но Соломон, – продолжает Джонсон, – разумеется, не был просто язычником, иначе он не стал бы удалять свою жену-язычницу от святого места. Он понимал теологию своей религии, так как спрашивал: "Поистине, Богу ли жить на земле? Небо и небо небес не вмещают тебя, тем менее сей храм, который я построил", и он добивается компромисса между государственными нуждами и своим пониманием израильского монотеизма, предполагая не физическое, а символическое присутствие Всевышнего: "Да будут очи Твои отверсты на храм сей день и ночь, на сие место, о котором Ты сказал: Мое имя будет там". Примерно таким же образом будущие поколения соединили Храм с верой…"
В то же время, анализируя текст молитвы Соломона, многие библеисты ставят ему в упрек ту гордыню, которая слышится им во многих ее словах. Если Давид, напоминают они, постоянно подчеркивал, что он – лишь раб Божий и все его свершения – лишь проявление "воли Божьей", то Соломон в начале молитвы то и дело "якает": "Я вступил на престол отца моего Давида", "сей храм, который я построил". И вот в этом тщеславии, в стремлении постоянно подчеркнуть свои личные заслуги и достижения видится им основное отличие между личностями Давида и Соломона. В подтексте молитвы явственно чувствуется, что 24-летний царь жаждал бессмертия. Бессмертия не эзотерического и, безусловно, не физического, а того самого, о котором бредят все творческие натуры на заре туманной юности: о сохранении своего имени в памяти собственного народа и всего человечества. Строительство Храма и революционные государственные реформы и были в его понимании теми делами, которые призваны были это бессмертие обеспечить.
Но независимо от объяснения мотивов, которыми руководствовался Соломон, нельзя не признать, что Иерусалимский храм сыграл огромную роль в истории – как еврейской, так и общечеловеческой. А потому день, когда в этом Храме началось богослужение, был и в самом деле великим днем.
Впрочем, только праздником в честь обновления Храма та столь памятная неделя не закончилась…
Глава четвертая Свадьба
Устное предание утверждает, что в вечер того самого дня, когда состоялась церемония обновления Храма, была отпразднована и свадьба царя Соломона с дочерью фараона и в тот же день он написал поэму "Песнь песней".
Соломон, разумеется, устроил роскошный пир в честь своей женитьбы на дочери владыки Египта. Согласно тому же преданию, невеста прибыла на свадьбу в сопровождении тысячи египетских певцов и музыкантов, игравших на разных инструментах. Одна египетская мелодия сменяла на этой свадьбе другую, и каждый раз, как музыканты заканчивали играть, дочь фараона объясняла Соломону, в честь какого именно египетского божества звучал только что услышанный им гимн.
Талмуд утверждает также, что новобрачная в ту свадебную ночь исполнила перед Соломоном восемьдесят различных плясок – и это тоже были в основном те самые ритуальные танцы, с которыми в египетских храмах выступали перед статуями богов.
Так почти сразу после своих клятв в верности Единственному Богу и возвышенной молитвы Ему Соломон вольно или невольно, но причастился к "языческой мерзости", к культам египетских богов.
Свадебный пир, продолжает мидраш, затянулся, так что молодые отправились почивать далеко за полночь. И когда Соломон заснул на своем ложе, дочь фараона, решив, видимо, дать мужу подольше поспать после тяжелой ночи, тщательно занавесила окна и повесила над его кроватью балдахин, украшенный алмазами, искусно воспроизводивший картину звездного неба. Когда Соломон пробудился ото сна, чтобы направиться в Храм на утреннее богослужение, обычно начинавшееся с восходом Солнца, то, увидев над собой звездное небо, снова заснул.
Так продолжалось несколько раз, а тем временем священники-коэны и огромная толпа стояли у ворот Храма, но не могли войти внутрь и начать богослужение, так как ключи от дверей были только у Соломона. Несколько раз придворные направлялись в царский дворец, но, узнав, что царь "изволит почивать", не решались его будить.
Наконец, когда после восхода прошло уже четыре часа, еще немного – и истек бы час, до которого можно было продолжать утреннее жертвоприношение, было решено обратиться за помощью к матери Соломона Вирсавии.
Вирсавия же решила проблему просто. Войдя в спальню сына, она в гневе сбросила балдахин, затем сняла сандалий с ноги и стала бить им Соломона, приговаривая: "Вот тебе, соня! Что ж ты меня позоришь, плод чрева моего, сын обетов моих?!"
И Соломон, разумеется, проснулся, спешно оделся и направился в Храм. В тот день утреннее богослужение началось в Храме с небывалым опозданием, и один из глав колена Ефрема (Эфраима) Иеровоам (Яровам), сын Навата, даже осмелился публично попенять царю за недостаточное усердие в службе Господу.
* * *
Думается, мидраш о Вирсавии, будящей своего венценосного сына при помощи сандалии, вызвал улыбку у многих читателей. В самом деле, даже если Соломону в момент восшествия на престол и в самом деле было 12 лет, то ко времени празднования завершения строительства Храма ему было почти 24 года. Он был уже вполне взрослым, сложившимся человеком, не на словах, а на деле доказавшим свою способность управлять государством. Но Вирсавия в этой легенде предстает типичной еврейской мамой из анекдотов – мамой, для которой ни возраст сына, ни его положение в обществе не имеют никакого значения. Царь ли он, президент или академик, но если "ребенок" заслужил, чтобы его огрели домашней тапочкой, значит, его надо этой тапочкой огреть.
Вместе с тем далекий от иудаизма читатель вряд ли в состоянии прочувствовать всю глубину и трагедийный смысл этого мидраша.
"В тот самый час, когда Соломон взял за себя дочь фараона, – говорится в талмудическом трактате "Шабат", – сошел архангел Гавриил и опустил тростину в море; на том месте образовалась мель, на которой впоследствии основан был Рим".
Таким образом, с точки зрения мудрецов Талмуда, этот брак Соломона стал причиной многих последующих бедствий еврейского народа – вплоть до разрушения римлянами Второго храма и рассеяния евреев по всему миру Чтобы понять этот ход мысли раввинистических авторитетов, следует вспомнить, что Закон Моисеев запрещает вступать евреям в смешанные браки, видя в них угрозу ассимиляции и чистоте идее монотеизма. Как уже говорилось, такой брак становится возможен только в том случае, если иноплеменница прошла гиюр – церемонию обращения в еврейство. Причем гиюр этот должен быть предельно искренним – таким, каким он был для прабабки царя Давида моавитянки Руфь (Рут).
Тот факт, что царь женился на египтянке, не мог не вызвать осуждения и глухого ропота недовольства в народе. С точки зрения ревнителей Закона, этот шаг не мог быть угоден Богу, а значит, и не мог быть оправдан никакими политическими выгодами. Да, дочь фараона прошла гиюр, о чем было всенародно объявлено. Но очень скоро стало ясно, что этот гиюр был чисто формальным. Египетская принцесса так и не уверовала в глубоко чуждого ей невидимого и не имеющего образа еврейского Бога. Она прибыла в Израиль в сопровождении группы жрецов, которые отправляли в ее покоях свои языческие культы, а затем по личной просьбе принцессы к царю и с разрешения последнего воздвигли в окрестностях Иерусалима египетский храм. И не исключено, что после этого многие израильтяне уже не шепотом, а открыто стали выражать свое возмущение царем, попустительствовавшим язычеству.
Это возмущение и нашло свое отражение в мидрашах о языческих гимнах, которые звучали на свадьбе фараона, о восьмидесяти языческих танцах, которые проплясала перед царем невеста, и, наконец, о том, что именно она помешала Соломону вовремя встать на богослужение.
Соломон, вне сомнения, и сам понимал всю проблематичность этого брака и отношение к нему как в народе, так и в жреческих кругах. Поэтому спустя некоторое время после свадьбы он переселил молодую жену в отдельный дом, расположенный в некотором отдалении от стен Иерусалима и недавно построенного Храма:
"А дочь фараонову перевел Соломон из города Давидова в дом, который построил для нее, потому что, говорил он, не должна жить женщина у меня в доме Давида, царя Израилева, ибо свят он, так как вошел в него ковчег Господень" (2 Пар. 8:11).
В то же время комментаторы отмечают, что дочь фараона – единственная, кого Библия называет "женой Соломона". Причем упоминается она на ее страницах не менее пяти раз – честь, которой не удостоилась никакая другая женщина Соломона. Раши высказывает мысль, что такая честь, безусловно, объясняется огромным политическим значением брака с египетской принцессой, но не исключено, что не только этим. Вполне возможно, что этот брак и в самом деле был не только политическим и Соломон испытывал по отношению к жене-египтянке более глубокие чувства, чем к другим женам. Возможно, даже это была любовь, но никаких оснований, чтобы утверждать такое наверняка, у нас нет.
И вот тут, наверное, самое время поговорить о других женах и наложницах Соломона и об отношении его к женщинам вообще.
* * *
Огромное число жен и наложниц Соломона вошло в поговорку, но вот как сообщает об этом Третья книга Царств:
"И полюбил царь Соломон многих чужестранных женщин, кроме дочери фараоновой: Моавитянок, Аммонитянок, Идумеянок, Сидонянок, Хеттеянок, из тех народов, о которых Господь сказал сынам Израилевым: "не входите к ним, и они пусть не входят к вам, чтобы они не склонили сердца вашего к своим богам"; к ним прилепился Соломон любовью. И было у него семьсот жен и триста наложниц, и развратили жены его сердце его" (3 Цар. 11:1-3).
Обратим внимание, что нигде в Библии мы не встречаем упоминания о том, что у Соломона была жена или наложница-еврейка. Невольно возникает подозрение, что он вообще не испытывал влечения к своим соплеменницам и его сердце "прилеплялось" исключительно к женщинам из покоренных народов или из союзников вроде финикийцев. Политический характер большинства этих браков не вызывает сомнений: не случайно в тексте подчеркивается, что речь идет о "царе", а его женами становятся "княгини", то есть дочери или сестры правителей вышеперечисленных народов.
Что касается величины гарема Соломона ("семьсот жен-княгинь и триста наложниц"), то большинству исследователей Библии это число кажется явно завышенным. То есть на самом деле женщин у Соломона было, может, и больше, чем у остальных израильских царей, но все-таки поменьше, чем это указано в тексте.
По мнению Йоэла Вейнберга, само это преувеличение возникло потому, что "…во всем древнем мире, и не только в нем, мужская половая сила признавалась важнейшим признаком и подтверждением мужской добротности, "позитивности" вообще и царской добротности и "позитивности" особенно, так как мужская сила царя, его любвеобилие рассматривались как залог и гарант благополучия и процветания страны, народа и государства. Подобные представления не чужды также создателям Танаха"
Заметим, что такое положение вещей сохраняется и в наши дни. Причем отнюдь не только на Востоке, но и на демократическом Западе. Как показывают события 1990-2000-х годов, несмотря на все негодование феминистских организаций, сексуальные скандалы и инциденты с женщинами обычно не только не наносили удар по имиджу политиков, но и, наоборот, повышали их рейтинг. Во всяком случае, именно так обстояло дело после публикации в СМИ подробностей частной жизни Николя Саркози, Сильвио Берлускони и других мировых лидеров этого времени. А потому, если бы речь не шла об иноплеменницах, то такой большой гарем, вне сомнения, лишь усиливал бы славу Соломона и уважение к нему в народе.
Но обратим внимание и на то, что имена всех жен Соломона так и остались неизвестными – за исключением Наамы, матери Ровоама, ставшего его наследником. Более того – мы почти ничего не знаем о его взаимоотношениях с этими женами и наложницами; о его детях – хотя, вне сомнения, у него были сыновья и дочери, и двух своих зятьев Соломон даже назначил губернаторами.
Если Давид предстает со страниц Библии человеком, раздираемым страстями и семейными проблемами; если перед нами проходят его сложные отношения с первой женой Мелхолой; его страсть к Авигее и Вирсавии; его боль за смерть сыновей Амнона и Авессалома; его забота о будущем Соломона, то в отношении последнего ничего этого сказать нельзя.