В этот момент Гагарин должен был открыть клапан дыхания – скафандр "СК-1" не снабжен баллонами, а потому конструкторы предусмотрели для космонавта возможность дышать окружающим воздухом. Однако шарик клапана оказался прикрыт демаскирующей оболочкой, и Юрий Алексеевич потратил шесть минут на то, чтобы справиться с ним. На высоте 3 км в соответствии с логикой работы системы спасения раскрылся запасной парашют – хотя космонавты еще до полета были против его автоматического введения, командование решило, что с запасным будет надежнее. Таким образом, Гагарин спускался под двумя куполами с вертикальной скоростью 4–5 м/с. Управлять ими космонавт не мог и почти до самой земли летел спиной вперед. Лишь на высоте 30 м его развернуло лицом по сносу – в положение, благоприятное для приземления. Сильный ветер северо-западного направления очень помог Гагарину: он отнес его от района катапультирования, которое произошло над весенним разливом Волги, на сушу.
В остальном посадка поблизости от деревни Смеловка Саратовской области прошла нормально. В 10:53 по московскому времени ноги Юрия Гагарина коснулись земли. Таким образом, весь полет продолжался 106 минут, а не 108, как утверждалось затем целых полвека. Расчетное место приземления находилось рядом с городом Хвалынск, на границе Самарской и Куйбышевской областей, но "Восток", вопреки ожиданиям, спустился не с перелетом, а с недолетом на 180 км. Поскольку посадку ожидали в другом месте, то никто не бежал Гагарину навстречу, и ему самому пришлось погасить купола парашютов, освободиться от привязной системы и двинуться на поиски людей.
Первыми космонавта после возвращения из полета увидели жена лесника Анна (Анихаят) Акимовна Тахтарова с внучкой Ритой. Старушка и девочка испугались при виде человека в странном костюме, но космонавт сразу поднял руки и закричал: "Свой, свой, советский! Не бойтесь! Идите сюда!". Затем с полевого стана прибежали механизаторы колхоза имени Шевченко деревни Узморье.
Еще через несколько минут прибыл майор Ахмед Николаевич Гассиев (Гасиев), командир в/ч 40218 – зенитно-ракетного дивизиона ПВО, дислоцированного у соседней деревни Подгорье. Еще в 6:00 в его подразделении была объявлена боевая тревога. По приказу штаба Приволжского военного округа средства дивизиона вели наблюдение и обнаружили цель, которая на высоте 7 км разделилась на две. Будучи почти полностью уверенным в происхождении цели, Гассиев на колесном артиллерийском тягаче "ГАЗ-69" немедленно выехал к месту приземления. Именно Ахмеду Николаевичу космонавт впервые отрапортовал об успешном завершении полета. Командир зенитчиков предложил помощь и в свою очередь сообщил космонавту приятную новость о присвоении старшему лейтенанту Гагарину внеочередного звания – майора.
Установив пост у парашютов и направив своего политрука к спускаемому аппарату, Гассиев в 11:15 доставил Юрия Гагарина в свой дивизион и вызвал командный пункт корпуса ПВО в Куйбышеве. Командиру корпуса генерал-майору авиации Юрию Семеновичу Вовку космонавт доложил: "Старший лейтенант Гагарин приземлился благополучно. Ушибов и травм не имею". В дивизионе космонавт провел около сорока минут: успел снять скафандр, сфотографироваться с военнослужащими и членами их семей.
Тем временем на поиск космонавта с аэродрома в Энгельсе был направлен вертолет "Ми-4". На борту находился начальник гарнизона генерал-лейтенант Иван Карпович Бровко в сопровождении младших офицеров. С вертолета быстро обнаружили спускаемый аппарат с двумя парашютами. Командир экипажа майор Сергей Михайлович Хитрин доложил по радио: "Вижу на земле парашют, снижаюсь, связь временно прекращаю". Вертолет произвел посадку около спускаемого аппарата, но космонавта рядом с ним не оказалось. Подошедшие трактористы сообщили, что якобы он уехал в Энгельс. Вертолет взлетел и направился к городу. В 11:25 Хитрин разглядел на дороге автомашину, из которой вышел Юрий Гагарин и махал ему руками. Майор посадил вертолет, все офицеры выскочили из него, обняли космонавта и сразу повели на борт. Прощаясь, Гассиев и Гагарин решили обменяться сувенирами. Гассиев снял свою фуражку и подарил ее космонавту. А у Гагарина ничего не оказалось. Тогда Гассиев вынул из кармана кителя свой партийный билет, раскрыл его на последней странице и подал космонавту вместе с авторучкой. Тот расписался на левой стороне вверху. Кстати, это был первый автограф Гагарина после космического полета.
Сначала Хитрин взял курс к спускаемому аппарату, но там с подлетевшего "Ил-14" десантировались парашютисты спасательно-поискового отряда, которые немедленно взяли под охрану место посадки, и генерал-лейтенант Бровко распорядился лететь в Энгельс. В 11:50 Юрий Гагарин вышел из "Ми-4" на поле аэродрома, которое он хорошо знал – год назад он и другие космонавты грузились здесь в самолеты, чтобы совершить прыжки по программе парашютной подготовки. У трапа собралась огромная толпа местных жителей – слух о прилете первого космонавта распространился мгновенно. Всем хотелось обнять и поздравить Гагарина. Кто-то преподнес ему цветы. Раздавались крики: "Ура! Слава первому космонавту мира!". Юрий Алексеевич пожимал протянутые руки и смущенно улыбался – он еще не привык к повышенному вниманию окружающих.
Гагарину вручили поздравительную телеграмму от Никиты Сергеевича Хрущева, после чего на автомашине "Победа" повезли в штаб гарнизона. И лишь здесь в одном из кабинетов космонавт смог наконец устало опуститься в кресло. Местный военврач поинтересовался его самочувствием. Юрий Алексеевич бодро ответил, что здоров. Буфетчица офицерской столовой Валентина Платонова дала Гагарину сок и яблоко – от другой еды он отказался, помня наставления медиков, которые хотели зафиксировать его физиологическое состояние после полета.
В 12:20 на Энгельсский аэродром на самолетах "Ил-18" и "Ан-10" прибыла поисковая группа Тюра-Тама. С ними прилетели московские корреспонденты. В 12:30 Юрия Гагарина пригласили к телефону. Сначала он побеседовал с Леонидом Ильичом Брежневым, который в то время был председателем Президиума Верховного Совета СССР. Затем из Сочи позвонил сам глава государства Никита Сергеевич Хрущев. После него Гагарин переговорил с главным конструктором Сергеем Павловичем Королевым, который все еще оставался на полигоне, с министром обороны Родионом Яковлевичем Малиновским и главкомом ВВС Константином Андреевичем Вершининым. И только потом представилась возможность позвонить жене Валентине Ивановне.
В 15:20 Гагарин вышел из здания штаба, сел в автомобиль, который доставил его на взлетную полосу. Уже через пять минут самолет "Ил-14" поднялся в воздух и взял курс на Куйбышев. В полете его сопровождали генерал-лейтенант Филипп Александрович Агальцов, спортивный комиссар Иван Григорьевич Борисенко, врачи и специалисты. Примерно через час самолет приземлился в Куйбышеве на аэродроме Безымянки. Там собралась большая толпа рабочих завода № 1, на котором изготавливались серийные ракеты "Р-7". Чтобы избежать давки, самолет вырулил на самую дальнюю стоянку. Туда приехали на машинах местное партийное руководство и группа встречающих из Москвы во главе с Николаем Петровичем Каманиным. Пока на самолете глушили двигатели, открывали дверь, монтировали трап, количество встречающих неимоверно возросло.
Первым из самолета вышел Юрий Гагарин в серо-голубом подскафандровом комбинезоне и фуражке Гассиева. На трапе космонавта ухитрился сфотографировать корреспондент окружной газеты "За Родину". На земле Гагарин попал в объятия Каманина и других руководителей. Тут же через толпу прорвался и обнял друга Герман Титов. После обязательных приветствий космонавта привезли на обкомовскую дачу на высоком берегу Волги, где он наконец-то пообедал нормальной едой и принял душ. Туда же к 20:00 приехали члены Госкомиссии и космонавты из лидирующей "шестерки".
В 21:00 все собрались за столом. Тосты произнесли председатель Госкомиссии Константин Руднев, Юрий Гагарин и Сергей Королев. Банкет продолжался недолго – все были на ногах с раннего утра, и усталость взяла свое. Космонавты получили команду "отбой" и разошлись отдыхать.
Отчет космонавта
Мы привыкли к мысли, что полет Юрия Гагарина на орбиту был одним из самых светлых событий в истории нашей истории, что он сделал нашу страну сверхдержавой. Но давайте взглянем на ситуации со стороны западного эксперта, который вовсе не расположен к Советскому Союзу.
После смерти Сергея Павловича Королева в его архиве обнаружили перевод статьи из гамбургской газеты "Ди Вельт" под названием "Пионер или подопытный кролик?", опубликованной 15 апреля 1961 года. В ней некий Себастьян Хаффнер ставил под сомнение значимость полета Гагарина с технической точки зрения: "Неужели действительно можно поверить в открытие новой главы в истории человечества, если человек, правда, добровольно, успешно повторил принудительные достижения животных? <…> Заслуга Юрия Гагарина, которую никто не хочет преуменьшить, состояла исключительно в том, чтобы предоставить себя в распоряжение в качестве подопытного объекта <…> Сам он не мог внести никакого вклада в удачу этого эксперимента. В своей кабине он был не капитаном, а лишь полезным грузом".
Сергей Королев выделил этот абзац. Главный конструктор был очень умным человеком и уже тогда разглядел опасность подобного подхода. Казалось бы, кому какое дело до мнения какого-то немецкого эксперта? Однако и тогда, и теперь в книгах и фильмах упор делается именно на медико-биологических аспектах первого космического полета. То есть Юрий Гагарин предстает в них испытуемым – участником медико-биологического эксперимента наподобие мышей, кроликов и собак, которые летали в космос перед ним. И когда в 1970-е годы, после проигрыша лунной "гонки", в Советском Союзе наступило общественное охлаждение к космическим делам, такой подход стал казаться сам собой разумеющимся. В ходу появилась даже байка, будто бы Юрий Гагарин во время очередного банкета признался, что не знает, первый ли он космонавт или последняя космическая собака. Кстати, шутка совсем не в духе Юрия Алексеевича. К тому же он-то как раз хорошо знал, зачем побывал в космосе и что ему довелось пережить. И это знал бы любой из скептиков, если бы отчет Гагарина о полете был опубликован вовремя, а не через десятки лет.
Объем книги не позволят нам привести отчет целиком, но мы зафиксируем важный содержательный момент – научно-технический вклад Юрия Гагарина, сделанный по итогам его орбитального рейса. 13 апреля 1961 года на даче под Куйбышевым состоялось заседание Госкомиссии, на котором космонавт в течение трех часов обстоятельно рассказывал о полете, о невесомости, о работе корабля, о своих ощущениях и наблюдениях. В завершение он ответил на многочисленные вопросы. Разумеется, не упустил Гагарин и важнейших деталей: проблемы с магнитофоном, "кордебалет" после выдачи тормозного импульса, задержка с разделением отсеков, обрыв фала НАЗа, трудности с клапаном дыхания.
Участники заседания вели записи, которые сегодня стали доступны для изучения. По ним очень легко судить, что волновало конструкторов ракетно-космической отрасли и почему рассказ Гагарина был важен для них.
К примеру, поводу магнитофона: "Неудобно при автоматическом [управлении] – магнитофон зря расходует пленку. Лучше вручную". По поводу космического "кордебалета": "Включ[ение] ТДУ мягкое; выключ[ение] резкое по перегрузкам и пр[иборам], произошел резкий толчок и К-С начал вращаться!? Сильно (~30 °/сек)!". По поводу задержки с разделением: "И долго не было разделения; см. сигналы в окошках пульта!?". "Разделение произошло – 10 ч 25 м 57 сек (расчет) 10 ч 35 м (фактическое)? См. в чем дело?" По поводу НАЗа: "НАЗ – оторвался!". По поводу клапана: "При парашютировании трудно открыть клапан дыхания!".
Ясно, что пометки сделаны для устранения актуальных недоработок в системах корабля "Восток" и скафандра "СК-1". Однако главный конструктор смотрел и в перспективу: "Хорош ли обзор на К-С? (см. для "Север" надо особо решать)". "См. он не знал высоты над Землей! – надо делать приборы". "Сравнить то, что чувствовал пилот и что в это время записали приборы". "Вентилятор сильно гудит и мешает". "Скафандр нужен только при разгерметизации, т. е. на аварийный случай".
Все эти короткие, но емкие записи повлияли на процесс конструирования новых космических кораблей "Север", создаваемых для полета на Луну и известных сегодня под названием "Союз".
Так и осталась не решена проблема позднего разделения отсеков корабля. Только после суточного полета Германа Титова на "Востоке-2", состоявшегося 6–7 августа 1961 года, специалисты смогли определить, что причиной неотделения гермоплаты кабель-мачты на первых кораблях-спутниках стала монтажная ошибка: провода, по которым поступала команда на отстрел гермоплаты, были проложены через пироножи, а срабатывание пироножей происходило на секунду раньше команды. Ошибка была исправлена, и при следующих запусках "Востоков" кабель-мачта отделялась нормально.
Случай Юрия Гагарина тоже списали на монтажную ошибку. Но когда о проблемах первого полета стало можно говорить открыто, сразу возникли сомнения. Ведь оставался вопрос: а что вызвало космический "кордебалет"? Ответ был получен только в начале XXI века – причиной оказался описанный выше сбой в работе тормозной двигательной установки. Аварийная ситуация, сложившаяся во время схода корабля Юрия Гагарина с орбиты, была и остается уникальной.
Хотелось бы особо отметить, что с самого начала обучения в отряде слушатели, которые, как мы помним, были всего лишь кадровыми офицерами из дальних гарнизонов, принимали участие в создании космических кораблей, выступая в качестве летчиков-испытателей, но еще важнее – в самой процедуре подготовки будущих космонавтов. Без них это было бы невозможно. И, конечно же, особое значение имела деятельность лидирующей "шестерки" и персонально Юрия Алексеевича Гагарина, который первым испытал новую технику в реальных условиях полета и сумел адекватно рассказать инженерам о возникших проблемах. Можно уверенно говорить, что космонавты "гагаринского" набора были полноценными соавторами-рационализаторами проекта "Восток". Именно в таком качестве они и должны войти в историю.
Полет Германа Титова
Одновитковой полет Юрия Гагарина был величайшим историческим событием. Однако и корабль, и космонавт готовились совсем к другому путешествию. "Восток" был уникальной комплексной системой, способной поддерживать жизнь пилота на орбите на протяжении десяти дней. С помощью этого корабля можно было достоверно установить, как воздействуют космические факторы на человека, на его здоровье и работоспособность. Чтобы получить ответы на тревожащие вопросы ученых, в космос отправился Герман Степанович Титов.
В том, что вторым после Гагарина на орбите будет Титов, никто в отряде космонавтов не сомневался. Двадцатипятилетний военный летчик был одним из наиболее подготовленных кандидатов. Примечательно, что до полета "Востока-2" имя Титова, как и других членов отряда космонавтов, оставалось засекреченным. Даже Гагарин не имел права раскрыть его. Рассказывая о своем дублере в документальной повести "Дорога в космос", Юрий Алексеевич писал так:
"Вместе со мной в комнате на другой койке расположился Космонавт Два. Уже несколько дней мы жили по одному расписанию и во всем походили на братьев-близнецов. Да мы и были братьями: нас кровно связывала одна великая цель, которой мы отныне посвятили свои жизни. <…> Космонавт Два сидел ко мне в профиль, и я невольно любовался правильными чертами красивого задумчивого лица, его высоким лбом, над которым слегка вились мягкие каштановые волосы. Он был тренирован так же, как и я, и, наверное, способен на большее. Может быть, его не послали в первый полет, приберегая для второго, более сложного".
Хотя Герману Титову не суждено было слетать в космос первым, в апреле 1961 года он, словно в утешение, получил орден Ленина и звание капитана ВВС.
После полета Юрия Гагарина, который доказывал, что человек вполне работоспособен в космосе, между специалистами вновь вспыхнули споры, каким должен стать следующий космический эксперимент. На основании наблюдений за "космическими" собаками высказывалось мнение, что после четвертого витка на орбите могут начаться физиологические изменения и самочувствие космонавта резко ухудшится. Поэтому специалисты из института авиационной медицины настаивали на трех витках. Поддержал их и академик Мстислав Келдыш. Однако инженеры во главе с Сергеем Королевым утверждали, что реализовать три витка гораздо сложнее технически, чем суточный полет. Дело в том, что за счет особенностей орбитального движения после трех витков посадка возможна только в западных густонаселенных районах СССР, что осложнило бы эвакуацию. Кроме того, на тот момент в наличии имелся всего один полностью готовый корабль "3КА", и специалисты хотели использовать его с максимальной пользой, закрыв вопрос о возможности длительного пребывания человека в невесомости. Аргументы инженеров возымели действие, и на совещании, состоявшемся 20 мая 1961 года в Сочи, стороны согласились, что полет будет суточным, но космонавт должен быть готов к его досрочному прекращению, для чего испытает ручную систему управления кораблем.
Непосредственная подготовка к полету на "Востоке-2" началась в том же мае, а закончилась к началу августа. Практически во всем она воспроизводила последовательность подготовки Юрия Гагарина, но участвовала в ней не "шестерка", а "пятерка" космонавтов: Герман Титов, Андриян Николаев, Валерий Быковский, Павел Попович и Григорий Нелюбов. Тогда же выявились и лидеры: пилотом "Востока-2" был назначен Титов, его дублером – Николаев.
Однако на этот раз решение о дате запуска определяли не ученые и инженеры, а большая политика. Невероятный триумф Гагарина, сделавший СССР в глазах всего мира передовым государством, которое задает моду, советское руководство использовало прежде всего как козырь в борьбе идеологий (так называемая "дипломатия спутника"). А геополитическая обстановка к лету 1961 года серьезно обострилась. В июне завершились провалом переговоры по поводу статуса Западного Берлина. Никита Сергеевич Хрущев прямо заявил, что если не будет признан его вариант ликвидации этого анклава ФРГ на территории ГДР, то немецкое коммунистическое правительство отрежет американцам доступ в Берлин. На это американский президент Джон Ф. Кеннеди пообещал, что в таком случае США будут воевать. Ситуация осложнялась еще и тем, что, несмотря на запреты и ограничения, через Западный Берлин в ФРГ уходили тысячи "восточных" немцев. Только за июль 1961 года ГДР таким способом покинуло тридцать тысяч человек, в основном – молодые квалифицированные специалисты. Глава немецких коммунистов Вальтер Ульбрихт все громче настаивал на закрытии границы с Западным Берлином. К августу решение созрело.