Этот вопрос не может не беспокоить артистов. Ведь невозможно хранить в голове тексты уже сыгранных десятков ролей. Большинство актеров запоминает текст, логически продумывая его значение. Тут большим подспорьем служит подтекст. Актер запоминает не столько слова, сколько их смысл. Уточняет на репетициях действия своего героя, весь психологический подтекст его поступков, из которых и рождаются слова. Их не надо зазубривать, они возникают как бы сами по себе. К тому же артист может призвать в помощь почти все пять человеческих чувств – они тоже верные соратники. Помогают ему также накопленный годами опыт, полученные навыки, и туг уж, извините, любой человек, поставленный в такие условия, должен запомнить текст, если, конечно, у него нормальная память или, как говорят психологи, бодрствующее сознание.
Потому-то и отвечают актеры, что запоминают текст без особого напряжения, как бы исподволь, специально и не думая об этом. Они правы, все так и происходит.
Итак, запоминанию текста помогают: подтекст, авторская задача, реализация сценических действий. Но и это не все. Рядом всегда находится партнер. И текст по смыслу вытекает из текста партнеров. Плюс организованное сценическое пространство, верно намеченные режиссером мизансцены. Любой актер подтвердит и наверняка припомнит случай, когда приходилось спешить на репетицию, не успев дома повторить текст роли в спектакле, который давно уже не шел. По дороге в театр мучительно думаешь, вспоминаешь, и, к сожалению, мало что удается вспомнить. Но стоит выйти на сцену, оказаться в привычной ситуации среди партнеров, на заданной режиссером по мизансцене точке, как мгновенно вспоминается все. Сам принцип построения современного спектакля облегчает запоминание текста. Тут все, независимо от нашей воли, структурируется, группируется. Запоминать при этом гораздо легче, чем выучить тог же текст дома одному, где поневоле все сводится к зубрежке.
Драма – это, в первую очередь, действие. При верно выстроенной линии действия все и без слов Должно быть понятно. Я очень люблю смотреть фильмы на непонятном мне языке, без перевода. Часто бывая за рубежом и в дневное время будучи свободным, я с удовольствием захожу в кинотеатр один и смотрю фильмы. Поверьте, когда сцена выстроена правильно и актеры четко выполняют свои действия – все понятно и без слов. Когда же нить сюжета теряется, не видно, чего добиваются актеры, к чему стремятся, понимаешь: что-то они делают не так, и события, происходящие на экране, теряют свою внутреннюю логику. Это очень интересный момент. Правильное действие – лакмусовая бумага.
Да, драма есть действие, но ведь и пантомима – действие. Все верно, но, в отличие от мима, актер владеет еще и могучим оружием – словом. Магия слова безгранична. Это не только условный знак, обозначающий что-либо конкретное. Это – литература, поэзия, искусство, театр. Без слова нет человека. С одной стороны, слова – условные комплексы звуков, их изучает фонетика. С другой стороны, они конкретно обозначают различные предметы, события, качества и действия, в общем, имеют свое значение. Это уже вопросы семантики.
Иной раз кажется, что смысловая сторона и звуковой характер слов явно не соответствуют друг другу. Трудно даже представить, что столь воздушное, легкое, прямо-таки порхающее слово, как, скажем, "пушка", обозначает такое тяжелое, смертоносное оружие. И наоборот, раскатистое, грохочущее "во-ро-бей" – условный знак легкого и безобидного существа.
Для актера должна главенствовать смысловая сторона, но он, естественно, может призвать на помощь и фонетический ряд словообразований. Интонационная окраска слова углубит и обогатит его смысловое значение.
Ряд ученых считает, что существуют, по крайней мере, две категории памяти: память на факты и память на навыки. Конечно же, обе категории очень важны, но для актера, по-моему, память на навыки может стать решающим подспорьем. Навык же всецело зависит от тренировки. Чем больше актер приучается привлекать на помощь подтекст, мизансцены, взаимосвязь партнеров и т. д., тем легче ему превращать процесс запоминания в нетрудную рутинную работу.
Несколько иное положение у комментатора. Начнем с того, что у комментатора, в отличие от артиста, всегда премьера. У него не бывает роли, сыгранной 150 раз. Репортаж на репортаж не приходится. Так что на одних навыках далеко не уедешь. Необходимо умение максимально сосредотачиваться, концентрироваться. Каждый раз комментатор должен проделывать путешествие в неизвестное. Одному Богу ведомо, а возможно, и неведомо, как все сложится, какие произойдут события, как закончится матч. Ты, естественно, волнуешься. На рабочем столике разложены бумажки, которые за рубежом чаще всего составлены не на русском языке. На поле идет острая борьба, в которой ничего нельзя упустить, ни одной детали. Между футбольным полем и бумажками на столе разноцветно мерцает монитор, иногда даже два, с совершенно разными изображениями. Надо одновременно смотреть на игру, заглядывать в бумажки и не сводить глаз с монитора, ведь режиссер показывает не только игру, но и зрителей, тренеров, скамью запасных, известных людей, присутствующих на матче. Вдобавок ко всему, в наушниках слышен голос Москвы. Просят объявить информацию о других спортивных событиях, да еще и следить за бегущей строкой на экране. Вот и пошла голова кругом!
Мне довелось вести совершенно необычный репортаж из Аргентины с чемпионата мира. Одновременно транслировались два матча: Голландия – Италия и Австрия– ФРГ.
Этот день – 21 июня 1978 года – я не забуду никогда. Дата приведена только лишь потому, что глава все-таки о памяти. Один матч проходил в Буэнос-Айресе, другой – за тридевять земель – в Кордове. На экране появлялась то одна, то другая картинка. Москва поочередно включала Буэнос-Айрес и Кордову. Любители футбола у нас в стране так и не уразумели, в каком же городе, на каком стадионе нахожусь я. Долго я не открывал секрета, а теперь открою. Дело обстояло так, что я вообще не был ни на одном стадионе – сидел в студийной тиши аргентинского телевидения.
Это был наш "сговор" с комментатором Центрального телевидения Анатолием Малявиным. Он тоже сидел в студии, но в Москве. Связь со студией ЦТ непрерывная. Передо мной два монитора. На одном – матч Голландия – Италия, на другом – Австрия – ФРГ. На столе два листа с составами команд плюс голос Малявина из Москвы – вот и все. Малявин попеременно сообщает: "Включаю Байрес (так называют свою столицу аргентинцы)… Внимание, в эфире Кордова!"
Я мгновенно переключаюсь с одного монитора на другой, затем возвращаюсь к первому, и так в продолжение обоих матчей.
Что касается встречи второй пары, то предпочтение здесь отдавалось сборной ФРГ, так как ни при каком исходе игры австрийцы не могли выйти в следующий этап соревнований. Поэтому казалось вполне логичным отыграть с холодком и в итоге уступить одному из главных претендентов. Но не тут-то было. В честном бою австрийцы переиграли сборную ФРГ и, не получив взамен никаких реальных выгод, никаких дивидендов, выбили из турнира своих немецкоязычных сородичей. (Как не была похожа эта игра на другую, ставшую притчей во языцех, встречу тех же соперников четыре года спустя в Испании! Отвернувшись от благородных идеалов FAIR PLAY, добрые соседи, не искушая судьбу, закончили матч с нужным счетом, тем самым перекрыв дорогу к следующему этапу полюбившимся всем футболистам Алжира.) Это усилило силу эмоционального воздействия и сделало телестадион намного интереснее – и в зрелищном, и в информационном плане. Не мог не сработать "эффект присутствия" сразу на двух стадионах.
Стоит ли утверждать, что без навыка, без умения максимально сосредоточиться ничего бы не получилось. Можно все это проделать и при наличии не очень хорошей памяти. Надо только выработать профессиональные навыки, что, как мы уже знаем, достигается исключительно упорным тренингом. Нужно овладеть искусством или, скорее, чувством "публичного одиночества", как предлагал Станиславский.
Что же касается предложенного академиком Лурия "искусства забывать", то это, даже при отмеченных пробелах психологии в вопросах изучения личности, разума и памяти, все-таки является самой неисследованной темой и скорее напоминает сомнамбулическое движение по нехоженым тропам в далекие дали будущего.
Поездка в Англию
Много раз я бывал на Британских островах. Мне там всегда было хорошо. Я полюбил Лондон как свой родной город еще и потому, что, когда оперировать меня по причине аневризмы аорты у нас дома, да и в Москве, все отказались, меня направили именно в британскую столицу: может, английские специалисты возьмутся за сложную операцию? Блестящий хирург Джон Гамильтон (он шотландец по происхождению, что и подчеркнул при первой же встрече) три с половиной часа колдовал над моим распоротым телом и фактически подарил мне всю оставшуюся часть жизни. С тех пор прошло четыре года. Как видите, я жив, здоров, еще и книгу взялся писать и гордо улыбаюсь, поглядывая на академика Фридона Тодуа, который положил начало новейшим методам обследования и лечения у нас "компьютерной и магнитно-резонансной томографией". И легко не выговоришь, и мало что поймешь. Ложись, вместо тебя пусть говорит аппаратура! Раз в году я аккуратно хожу на обследование, и мне приятно, когда в адрес моей искусственной аорты, вмонтированной глубоко в мое тело, ближе к позвоночнику, не высказывается никаких претензий. "Настоящее произведение искусства", – говорят врачи, поглядывая на аппаратуру. Ну что ж, дорогая моя аорта, родимая моя, возьмемся за руки и честно отшагаем оставшийся отрезок жизненного пути до конца…
Однако вернемся к туманному Альбиону. Об одном нашем с Софико вояже туда в составе группы артистов в середине 1980-х хочу рассказать особо. Эту поездку организовало ВТО. Цель – ознакомление с театрами Лондона и Стратфорда. Планировались также профессиональные встречи с актерами.
Как я уже отметил, не раз я посещал Острова, бывал в Шотландии, Уэльсе, Северной Ирландии и всегда возвращался, переполненный впечатлениями. Но такой насыщенной и необыкновенной поездки, как эта, у меня не случалось. Когда я рассказывал о ней друзьям, один из них даже переспросил: "Вы были в Англии десять дней или целый год?"
Мы посмотрели несколько спектаклей в Лондоне и Стратфорд-он-Эйвоне. Излишне говорить, что впечатления десяти дней не дают полноценной возможности судить об английском театре. Но некоторыми интересными мыслями мне хочется все же поделиться.
Известно, что в Стратфорд-он-Эйвоне в Королевском театре играют только Шекспира. Замечательное здание нового театра в ста метрах от дома Шекспира и примерно в двухстах от его могилы. Стратфорд вообще трудно назвать городом: в нем тогда жили только три тысячи человек. И если исключить из этих трех тысяч детей и глубоких старцев, останется примерно тысяча-полторы. Зал Королевского театра вмещает приблизительно такое же количество зрителей, но он всегда переполнен. Это – заслуга туристов, поклонников театрального искусства со всего мира.
Мы смотрели "Венецианского купца" и "Генриха IV". В обоих спектаклях был занят замечательный мастер сцены Мак-Дермот. В роли Шейлока актер шепелявил, говорил почти дискантом, внося в английскую речь еврейский акцент. Сначала это вызвало чувство некоторого недоверия, но в ходе спектакля актер в конце концов безраздельно завладел зрительным залом.
В спектакле "Генрих IV", где сценография и костюмы точно соответствовали той эпохе, Мак-Дермот, облаченный в современный костюм, один олицетворял целый хор. И перед нами был уже совсем не тот тщедушный мужчина, как в "Венецианском купце", а герой с замечательной внешностью и сильным голосом. Спектакль длился четыре часа, и все это время Мак-Дермот не сходил со сцены, он все время был в действии. Актер, наблюдающий за ним, как никто другой поймет, какую сложную задачу взвалил на свои плечи Мак-Дермот. Вот он прислонился к стене, скрестил руки на груди, слушает и наблюдает трагические события пьесы. Вот он присел на лестницу, а затем занял место среди действующих лиц. Ни на секунду он не выключался из течения драматических коллизий. Одним словом, перед нами стоял мастер, смотреть и слушать которого доставляло удовольствие.
Сам Качалов, который играл Гамлета в постановке Гордона Крега и читал текст от автора в спектакле "Воскресение", писал: "Многие, наверное, думают, что играть Гамлета мне трудно, но поверьте, что в "Воскресение" я трачу в два раза больше психофизической энергии. Там ведь я все время в действии в продолжение четырех часов".
Что касается постановочной стороны спектакля, то мы не могли удержаться от удивления и восхищения. Переход с одной картины на другую совершается в три, максимум пять секунд. Как бы монументальна ни была декорация, как бы ни была перегружена сцена, переход происходит молниеносно. При этом, учтите, сцена не вращается. И уж, конечно, никакого стука молотков не слышно. Просто вместо одной сценической площадки бесшумно выплывает другая – с новыми декорациями. Так, из королевского дворца Англии мы моментально перемещаемся на поле брани, а затем за пару секунд оказываемся на французском королевском дворе, и так далее. Когда шел "Генрих IV", на протяжении пятнадцати минут лил проливной дождь. Актеры, участвующие в этой сцене, промокли до нитки. Я же все время искал взглядом лужи на сцене, но не находил. Нигде не задержалась ни одна капля. Закончилась сцена – и мы мгновенно оказываемся в импозантном королевском дворце во Франции, где все блестит и сверкает. Во время другой, батальной сцены над головами актеров незаметно начинает сгущаться туман. Он постепенно окутывает всю сцену, так что трудно даже различать фигуры актеров. И вот у задника сцены в воздухе появляется и плывет к нам "по воздуху", как святая, принцесса Франции.
Именно в тот день утром мы посетили знаменитую Британскую Национальную галерею. И невольно мелькнула мысль: наверняка эту сцену вдохновила "Венера" Боттичелли. Нет, я не приверженец эстетики и режиссерских принципов такого театра. Но не отметить высокую постановочную культуру и незаурядный профессионализм – попросту не могу…
А сейчас – о Хиггинсе в исполнении Питера О’Тула. Этого спектакля не было в плане нашей поездки. Но когда мы, просматривая сводную афишу ста сорока лондонских театров, увидели название спектакля – "Пигмалион" – и имя Питера О’Тула, то не раздумывая отправились именно на него.
Это представление относится к категории коммерческих: собирают актеров для конкретных ролей, и среди них обязательно должна быть крупная звезда. Уже несколько лет такое практикуется и в нашей стране. Спектакль готовится месяц-полтора, затем в течение трех месяцев он идет ежедневно. На центральную роль импресарио приглашает актера, чей авторитет и популярность должны обеспечить девяносто аншлагов. Естественно, спектакли с участием Питера О’Тула всегда проходили при переполненном зале.
Софико Чиаурели – большая поклонница таланта Питера О’Тула и считает его лучшим киноартистом мира. Но…
Когда закончился первый акт, я шепнул ей, для чего, мол, нужно было приходить сюда и испытывать такое разочарование? Софико не ответила, и я принял это молчание за согласие. Но после второго акта она уже поглядывала на меня гордая и довольная, и была права: второй акт выдающийся артист провел великолепно. Третий, правда, был не совсем на том же уровне. Словом, мне трудно сказать, принял я его до конца на сцене или нет. В одном я убежден твердо: О’Тул на сцене и О’Тул на экране – явления разные. На сцене перед тобой просто хороший актер, а на экране – великолепный.
Если же говорить не об актерском мастерстве, а о решении образа, тут картина иная – Питер О’Тул предложил совершенно новый вариант. Традиционно Хиггинса играют как степенного респектабельного профессора, аристократа, который решил воспитать и ввести в высшее общество продавщицу цветов. Спектакль всегда строится на контрасте двух личностей.
Великолепно исполнил эту роль Рекс Харрисон в фильме "Моя прекрасная леди" в паре с воздушной Одри Хепберн – по тому же принципу, с незначительными отклонениями, обусловленными жанром мюзикла.
Не сочтите за нескромность, но и мне довелось сыграть роль Хиггинса – в телеспектакле "Пигмалион". Хорошо или не очень, но играл традиционно, как и все до меня. В сущности, принцип этот задан самим Шоу, как бы запрограммирован. Стоит вспомнить великолепного Серго Закариадзе в этой роли – он тоже пошел этим путем.
А вот Питер О’Тул в образе Хиггинса предстал перед нами не менее экспансивной и сумасбродной личностью, нежели Элиза Дулитл. Его Хиггинс импульсивен, несколько растерян, даже плохо воспитан. Никаких изысканных манер, глубокомысленных поступков. То он натолкнулся на большие часы, свалил и чуть не разбил их, то стул выскользнул из-под него и упал. Он играл неорганизованного, неуравновешенного человека, если можно так сказать, "хулиганистого" Хиггинса. Смотрел я на сцену, что-то нравилось, что-то нет, и не мог избавиться от сожаления, что вот так, ради "новаторства", можно все поставить вверх тормашками. А когда в сцене с матерью Хиггинс снял ботинок и начал чесать ступню, это мнение окрепло. И тут же мать Хиггинса сказала фразу, которую говорят во всех спектаклях просто потому, что она написана – говорят как незначительную, проходную, и никто до Питера О’Тула не подумал о том, что эта фраза матери может стать отправной точкой для раскрытия образа. Мать говорит ему: "Кого ты можешь воспитать, когда сам невоспитан и неорганизован?" В ответ на это замечание О’Тул быстро надел ботинок, пересел на другой стул в глубине сцены, тут же скинул другой и начал азартно чесать вторую ногу.
Не терплю категоричности в суждениях – и сам не буду категоричен. Не знаю, правильно ли такое решение образа Хиггинса, но, без сомнения, оно ново и неожиданно.
И еще об одном. В тот день актер сорвал голос, играл с хрипотой. Неудивительно. Наверное, трудно себе представить (если вообще возможно) – девяносто раз подряд с полной отдачей играть главную роль без срыва! Тут не только голос сорвать недолго, но и до инфаркта себя довести… А вообще он был в великолепной форме: высокий, худощавый, по-юношески стройный, пластичный. Чуточку постаревший, но энергичный, в каждом движении – сила. Между прочим, на премьере спектакля "Пигмалион" присутствовал Рекс Харрисон, исполнитель роли Хиггинса в фильме. Когда после спектакля его попросили высказаться, Харрисон ответил: "Ничего не могу утверждать, но, по-моему, сегодня Питер О’Тул просто был пьян"…
"Ди-на-мо! Ди-на-мо!"
Всю свою жизнь я болел за тбилисское "Динамо". Этот клуб оставил глубокий след в истории советского футбола, был и остается одной из его самых классных команд. Достижениям тбилисского "Динамо" может позавидовать абсолютное большинство других клубов Союза. Динамовцы дважды становились чемпионами страны, пять раз были вице-чемпионами, двенадцать раз завоевывали бронзовые медали. Команда является также двукратным обладателем Кубка СССР и восьмикратным финалистом его розыгрыша. Наконец, в 1981 году "Динамо" выиграло Кубок обладателей кубков европейских стран. Такого же успеха, кроме тбилисцев, добились лишь киевские динамовцы, приумножившие затем этот результат.
Поклонникам тбилисского "Динамо", да и всем футбольным болельщикам, хочу напомнить несколько интересных и ярких эпизодов из славной истории популярного клуба.
…1939 год. Динамовцев Тбилиси тренирует прославленный в прошлом центральный нападающий сборной России, форвард таранного типа Михаил Бутусов – умный, не боящийся новаций наставник.