Иногда – очень редко, когда от него ждали чего-то сверхъестественного, он поступал "как все": выбирал самый очевидный, самый простой ход – "не по Пеле". Это сбивало соперника с толку.
Писали, что итальянский полузащитник Траппатони в одном матче полностью нейтрализовал Пеле. Мне не довелось видеть эту игру, но беру на себя смелость утверждать, что это маловероятно. Я не ставлю под сомнение игровую квалификацию Траппатони – боже упаси! Он не раз доказывал свое мастерство, сначала как футболист, а затем как тренер. Но очень трудно поверить в то, что один игрок, без глубоко эшелонированной подстраховки, без грубости и запрещенных приемов, взял да и прикрыл Пеле.
А вот рассказу Георгия Сичинава, игрока тбилисского "Динамо" и сборной СССР – верю.
В 1965 году в Москве состоялся товарищеский матч СССР – Бразилия. Бразильцы победили – 3:0. Любители футбола видели этот матч по телевидению, и нет необходимости подробно описывать гол, забитый Пеле в ворота Анзора Кавазашвили после удивительного прохода почти с центра поля, когда казалось, что все остановились и он один двигается к воротам, чтобы нанести хлесткий удар, направление которого было невозможно угадать. Нет тут вины Анзора: такие мячи не берутся.
Вот в этом-то матче тренеры нашей сборной поручили опеку Пеле молодому, на редкость техничному, рвущемуся в бой Сичинава. Подстраховывать его должен был многоопытный, умный и тонкий Валерий Воронин. После матча Г. Сичинава был признан лучшим среди наших, хотя, казалось, в самую пору упрекнуть его в невыполнении своих основных функций по нейтрализации Пеле. Вот что рассказал сам Георгий по приезде в Тбилиси:
Примерно на второй минуте Пеле с мячом пошел на меня. Встретились в центре поля, и я… отобрал мяч. Удача. Повезло. Через минуту-другую он опять попер на меня. "Держись, Валера!" – кричу Воронину. Иду на сближение и… снова удачно отбираю мяч. На трибунах шум, аплодируют. Отдаю мяч Иванову, тот чуть было не забил гол. "Валера! – на радостях снова окликаю Воронина. – Не бойся, это фрайер какой-то, раздутый рекламой!" Не успел закрыть рот, а он снова с мячом на меня. Наши глаза встретились. Оказалось, это не фрайер, а дьявол какой-то. Ка-а-ак покажет движение налево – Воронин аж к беговой дорожке шарахнулся. Показал направо – я на другой дорожке валяюсь. Здесь все мои успехи и закончились. Пеле уже был неудержим. "Да ну его к черту, – думаю, – хоть втроем опекай – все равно не удержишь". Махнул рукой, бросил его и пошел в свою игру играть. А он делал на поле все что хотел. Вот как было…
Описано простовато, но сказано верно. Я даже в чисто теоретическом плане не смогу придумать, как можно было "закрыть" Пеле.
У нас в стране показывали фильм о нем. Один довольно долгий фрагмент был полностью посвящен грубой, грязной, моментами безжалостной игре против Пеле: подножки, толчки, пинки, удары по ногам и корпусу… Приемы дзюдо, даже каратэ и кун-фу процветали, как в притонах Бангкока.
В память врезались многочисленные, повторяющие друг друга эпизоды: на поле лежит в очередной раз сбитый с ног Пеле, и вместо злобного взгляда, ожесточенной гримасы – его обезоруживающая ослепительная улыбка. Должно быть, никому не доставалось от футбольных костоломов так, как Пеле, – из-за травм он не смог завершить два чемпионата мира подряд – в Чили, затем в Англии. Но вот результат – Пеле упорно продолжал бурное восхождение ко всемирной славе, а не в меру распоясавшиеся его "опекуны" бесславно сошли со спортивной арены, не оставив в футболе никакого следа.
Разве можно забыть глаза Пеле во время матча со сборной Португалии на английском чемпионате мира? Я, во всяком случае, не забуду их никогда. Опираясь на друзей (слева его поддерживал знаменитый Америго, массажист сборной Бразилии), он с наспех накинутым на плечи пледом, корчась от адской боли в сломанной ноге, не отрывал взгляда от продолжающейся игры. Король уходил. Вернее, его уносили, пострадавшего в нечестной схватке. В его больших глазах читались грусть и детская покорность судьбе – в них не было никакого упрека, разве что мольба к оставшимся на поле "принцам" и "инфантам" футбола, затаенный призыв к добросовестной, мужественной борьбе.
Фото с покидающим поле Пеле назавтра облетит весь мир и будет премировано на многих фотоконкурсах…
В матче против чемпионов мира, сборной Англии, в Мексике, вратарь англичан Гордон Бенкс в удивительном прыжке парировал посланный Пеле – головой в нижний угол – неотразимый удар. Пеле не схватился в сердцах за голову, как бы сделали на его месте многие. Он замер, несколько удивленный: как, мол, могло такое произойти? И вдруг принялся аплодировать вратарю в знак признания того, что его мастерство в этом эпизоде было выше.
Сколь бы ни был велик Пеле-футболист, его феномен выходит далеко за рамки собственно спорта. Это уже символ. Книга Пеле, изданная многомиллионным тиражом во многих странах мира (в том числе и у нас), знакома многим любителям футбола. Но, возможно, не все знают о присужденной за нее литературной премии. В литературных кругах Бразилии это вызвало сначала недоумение, а затем даже протест оскорбленных в своих высоких чувствах писателей. Какой же аргумент привели в оправдание своего решения члены комиссии по премиям? А такой, что после выхода книги "Я – Пеле" неграмотность среди бразильской молодежи снизилась – резко и ощутимо.
Трудно представить более положительное влияние на умы юношества. Это был беспрецедентный факт вторжения футбола в иную область, превращение его в социальный фактор. Юноши и девушки зачитывались книгой Пеле, выискивая в ней секреты "превращения в богатого и знаменитого, любимого всеми". Книга тоже стала символом, олицетворением мечты – оказывается, каждый безграмотный мальчишка из негритянского гетто может стать всеобщим кумиром!
Конечно, никаких секретов в книге Пеле не было. Но притягивала книга и другим: в ней Пеле на примере собственной судьбы преподал наглядный урок. Журналисты долго и усердно подкарауливали Пеле в надежде "засечь" его с какой-нибудь девушкой. Неважно, что это – серьезная страсть или случайная встреча. Но все напрасно: до двадцати пяти лет на горизонте идола не появлялась ни одна девушка. И вдруг нежданно-негаданно Пеле женился. Его избранницей стала милая темнокожая девушка по имени Роземари. Естественно, Пеле забросали вопросами: как могло случиться, что до женитьбы никто, нигде и никогда не видел его ни с одной девушкой – ни в кино, ни в парке, ни в кафе? Неужели ему раньше никто не нравился? Пеле отвечал спокойно, с улыбкой:
– Популярность – не только удовольствие, но и обязанность. Я отлично понимал, что за каждым моим шагом наблюдают. Я постоянно находился "под прицелом" телеобъективов и фотокамер. Скрыться от любопытных глаз было невозможно. Девушки в моей жизни были. Но я очень бережно относился к ним. Та, которую заметят рядом с Пеле, непременно должна стать его женой, – иначе ее репутации будет нанесен тяжелый удар. Как видите, мне удалось этого избежать. А мы с Роземари безгранично счастливы.
Поистине рыцарская позиция. Неудивительно, что его популярность настолько фантастична.
…В 1978 году Пеле прилетел в Буэнос-Айрес – уже как телекомментатор венесуэльской телекомпании. Тогдашний Президент Аргентины генерал Хосе Виделла, опасаясь нежелательных эксцессов в дни чемпионата мира, превратил пресс-центр в неприступный бастион: без проверки и муравей не проберется внутрь.
То же относилось и к нам, хотя мы уже знали в лицо многих полицейских из охраны, даже здоровались с ними, однако всякий раз перед тем, как впустить в здание, нас подвергали тщательному досмотру. Проверяли все: сумки, портфели, карманы. Там, в кабинетах и студиях, работали журналисты: стрекотали машинки, не умолкали телефонные звонки, смешивались разноязычные голоса. Готовились и передавались репортажи, зарисовки, информации. Тут никто ничему не удивлялся: было уже привычно встречать то звезду футбола, то прославленного журналиста, известного комментатора. Часто появлялись братья Чарльтоны и Бобби Мур, Герсон, Жаирзинио и многие другие.
В здании пресс-центра находилась огромная аккредитационная контора с целой системой картотек. Документы выдавались на личность, на автомобиль, на фото– или видеокамеру. Производился обмен валют и продавались билеты в любую точку планеты.
Этот зал был и местом встречи журналистов. Мы обменивались мнениями, информацией и просто занимались тем, что справедливо называется журналистским трепом. Жюст Фонтен без конца расспрашивал меня об Автандиле Гогоберидзе, интересовался его здоровьем. У меня же к нему было вопросов куда больше. Ведь сборная Франции (в отличие от нас) попала в число шестнадцати сборных команд, составивших финальную пульку чемпионата мира. Я с нетерпением ждал появления Мишеля Платини в Аргентине. О нем много писали в восторженном тоне, а видеть его, как говорится, "в деле" многим еще не довелось.
Оговорюсь заранее: моя первая встреча с молодым тогда Платини не произвела сильного впечатления. Впрочем, как и игра всей сборной Франции. Восхищаться французскими футболистами и Мишелем Платини придется позже, на следующем чемпионате мира, и особенно на чемпионате Европы. Но до этого пока было далеко.
Чаще, чем с другими, приходилось встречаться с Бобби Чарльтоном, страстным поклонником Давида Кипиани и на редкость любознательным человеком.
В тот день мы с Владимиром Маслаченко не раз заглядывали в этот зал. Дело в том, что курс аргентинского крузейро менялся по несколько раз в день. Если утром он составлял, скажем, шестьдесят крузейро за один доллар, то через час мог подскочить до ста крузейро. Вот мы и решили подкараулить момент, когда курс подскочит до максимума.
Моя очередь дежурить. Сижу, спокойно беседуя с Чарльтоном, билет на Мендозу – в кармане. Одним глазом посматриваю на электротабло: не упустить бы момент взлета валютного курса.
Вдруг вокруг все забурлило, пришло в движение. До того спокойные, мои коллеги, включая и Бобби Чарльтона, разом поднялись с мест, куда-то бросились. Инстинктивно вскочил и я. Оглядываюсь, вижу – все бегут к секции с буквой "П", на ходу вытаскивая из сумок магнитофоны, фотокамеры. Шум, гвалт, сверкают вспышки. Высоко над головами вытянуты руки с фотоаппаратами, с микрофонами.
Все прояснилось так же мгновенно, как и началось: пришел Пеле. Его встречали как мессию. Все забыто, заброшены все дела. Главное сейчас – всеми правдами и неправдами взять у Пеле интервью, записать хоть одну его фразу, поймать хоть в один кадр. Когда я читаю у некоторых авторов спортивных книг о деталях их беседы с Пеле в дни чемпионата, не могу сдержать улыбки. Интересно узнать, где они ухитрились с ним встретиться и даже побеседовать? Думаю, что в большинстве случаев желаемое просто выдавалось за действительное.
Ореол таинственности, как видно, так и останется вечным спутником Пеле. Ни в закрытых, ни в открытых комментаторских кабинах я его не встречал. Собственный корреспондент Центрального телевидения Игорь Кудрин подтвердит, сколько трудов и ухищрений стоило ему организовать интервью с Пеле. Кудрин изловил Пеле у самого входа… в мужской туалет.
Как в спорте, так и в театре есть люди, обладающие удивительным даром максимального самовыражения в самый нужный, самый ответственный момент. Чем ответственнее спектакль или матч, тем лучше они играют, в то время как другие волнуются, могут все испортить. Редкий дар вдохновения…
Таким был Пеле. Потому он ярче всего запомнился на мексиканском чемпионате 1970 года и особенно в финальном матче со "Скуадрой адзуррой". Чем напряженнее была ситуация, тем ярче блистал Пеле.
Ситуация осложнилась раньше, задолго до начала чемпионата. В Конфедерацию футбола Бразилии и лично Пеле накануне кто-то послал анонимные письма с грозным предупреждением: "В день самого важного матча Пеле будет похищен! Бояться нечего, его жизни не угрожает опасность, в плену он пробудет всего несколько часов".
Такие случаи имели место. Достаточно вспомнить о похищении с целью выкупа испанца Кини. Были приняты меры: к Пеле прикрепили двух детективов, которые днем и ночью караулили его. Футболист приближался к тридцатилетнему возрасту и чувствовал, что это – последний чемпионат. (В двух предыдущих он не доиграл до конца из-за тяжелых травм, о которых я уже говорил.) Он был единственным на земле футболистом, который мог – именно здесь, в Мексике, – завоевать третью золотую медаль чемпионата мира, став "Три-кампеоне". Такого шанса больше не представится. И вот Пеле нанимает еще двух частных детективов – так спокойнее.
…Мы ведь говорили об удивительном даре Пеле играть тем лучше, чем напряженнее и ответственнее ситуация. И Пеле выдавал такую игру, что порой казалось – на поле находится человек из другого мира, другой планеты, будущего…
Тщетно силились журналисты и комментаторы взять интервью у Пеле в дни чемпионата. Его охраняли четыре детектива. Двоих все узнавали, еще двое оставались совершенно неопознанными. Пеле был неприступен для прессы. Пусть другие делают прогнозы и раздают интервью, а он будет играть – и выиграет.
Когда бразильцы, с блеском победив в финале итальянцев 4:1, стали-таки "Три-кампеоне", на экране крупным планом появились чьи-то бутсы с изогнутыми шипами, с травинками, застрявшими между шипами, с крапинками грязи на подметке. Голос за кадром пояснил, что это бутсы Пеле, в которых он играл в финале два часа тому назад, и что остальная часть его спортивной амуниции – трусы, майка, гетры – разодраны в клочья на сувениры болельщиками, высыпавшими на поле стадиона "Ацтека". Бутсы в этом переполохе каким-то образом избежали участи стать сувениром. Диктор продолжал: "Они сейчас не так уж и дорого стоят, всего 10–15 тысяч долларов, а через пару лет будут оцениваться в десять раз дороже".
Пеле покидал Мексику, не согласившись ни на одно интервью. С этим мексиканские телевизионщики смириться не могли – и уже на трапе самолета, в последнее мгновенье перед возвращением домой, Пеле все-таки задали вопрос, один-единственный (на большее не хватало времени): "Вы счастливы?" Пеле появился на экране с неизменной улыбкой на лице: "Счастлив ли я?" – снова улыбка.
Пеле застенчиво переступил с ноги на ногу:
– Я приехал в Мексику в ранге "короля футбола". Думаю, что многие играют в футбол не хуже меня и не меньше меня достойны носить это звание. Но раз вы все так считаете и хотите, пусть будет по-вашему. После победы в Мексике кто-то написал, другие – подхватили, и меня начали величать "футбольным божеством". Да простит вас святая Гваделупа! Я думаю, это не совсем справедливо. Но раз вы все так считаете и хотите, пусть будет по-вашему. Отвечая же на ваш вопрос, счастлив ли я? – опять сверкнула обворожительная улыбка, – скажу так: мексиканское небо было безоблачным для меня.
До этого момента такого длинного, многословного интервью Пеле в Мексике не давал. А еще позже, уже навсегда прощаясь с футболом, перед стотысячной аудиторией на стадионе и многомиллионной армией зрителей у телеэкрана этот удивительный молодой человек в возрасте Христа сказал одно-единственное слово – был скромен и в час расставания, как везде, во всем. Голый по пояс (его майку, последнюю майку Эдсона Арантиса ду Насименту, поклонники разодрали в клочья), Пеле вскинул правую руку, возвел глаза к небесам и сказал: "Love" (любовь), тем самым как бы завещая будущим звездам футбольного небосклона быть верным самому высокому и чистому чувству…
"Наш футбол"
В некотором царстве, некотором государстве, в гуще лесного массива на заповедном месте княжеской, позднее царской охоты, где сейчас разбит национальный парк, собрались представители белой, малой и великой Руси и констатировали прекращение существования СССР, а затем в Минске подписали соглашение о создании СНГ.
Все очень просто, гладко, без сучка и задоринки.
Раз, два, три и… прекратила существование огромная империя. Вскоре к трем славянским республикам прибавились еще восемь республик-государств, наконец, присоединилась и Грузия, перенесшая два тяжелых вооруженных конфликта. Собственно, куда могли уйти накрепко приклеенные друг к другу системой советского государства отдельные республики?
Законно все это произошло или нет? Одни хором вопиют: "Никакого нарушения Конституции не было, все по закону". Другие: "Было дичайшее нарушение Конституции". А недавно Никита Михалков, выступая по телевидению, назвал "беловежскую акцию" преступлением. Его мгновенно поддержала писательница Татьяна Толстая.
Так это или не так – не мне судить, а вот то, что я вдруг превратился в гражданина из "ближнего зарубежья", в иностранца – знаю точно. Теперь для прибытия в Россию мне нужна виза с приглашением. Мой пятидесятилетний "брак" с советским футболом распался. На естественный вопрос моих московских коллег: "Как вам наш футбол?" – искренне отвечаю: "Я его мало знаю". Не могу же я серьезно обсуждать события, увиденные только на телеэкране.
Да, теперь я мало знаю не только русский, украинский или армянский футбол, но все больше и больше отхожу от грузинского. Причин много. Во-первых, как я отметил в предисловии книги, я уже не "еду на ярмарку", а возвращаюсь с нее. Как не обидно, годы юности и зрелости, годы хорошей профессиональной формы прошли. Раньше, когда я прилетал на любой большой футбольный форум, к примеру, на чемпионат мира, я знал фамилии четырехсот-пятисот футболистов, тренеров, судей, какими бы причудливыми и длиннющими они ни были, скажем, как у судьи – сеньора Армандо Нуньес Роза да Кастанейра Маркеса. Сейчас мои возможности значительно скромнее. Когда два года тому назад один из каналов грузинского телевидения попросил меня вести финальный матч Лиги чемпионов между "Баварией" и "МЮ" ("Манчестер Юнайтед") по "картинке", т. е. сидя в студии и глядя на экран, то маэстро Махарадзе выглядел довольно серо и был на грани провала. Из-за сохранившегося уважения к немолодому комментатору – не ругали, но для меня все было ясно. Пора уходить, пока не освистали! Ведь болельщик отлично знает, что все его кумиры, как правило, уходят под свист и улюлюканье трибун. Не удивляйтесь и не переспрашивайте, да, как правило – все. Когда до таких дней еще далеко, все с апломбом говорят: надо уметь уйти вовремя! Но настает тот суровый день, а они остаются и слышат… свист вдогонку.
На моей памяти найти в себе силы уйти вовремя и даже раньше смог сделать лишь один футболист – Владимир Баркая из тбилисского "Динамо". Он впервые в своей жизни играл против бразильцев в составе сборной СССР в Москве в 1965 году и считался реальнейшим кандидатом на поездку в Англию для участия в финальном турнире чемпионата мира. Этот матч был одним из лучших игр сборной Бразилии тех лет. Баркая, которому тогда было 28 лет, играл не лучше и не хуже других, но после матча решил уйти. Нет, не из сборной, а из футбола вообще. "Я думал, что умею играть в футбол. Оказывается, в футбол умеют играть они", – заявил он и нашел в себе силы уйти. Никто и не подумал освистать его. Болельщик беспощаден, но справедлив.