После 1991 года малопрестижные профтехучилища часто выдавливали на окраины городов, однако Люберцы - исключение: лицей, приятное глазу здание казенной архитектуры, стоит посреди здешней хай-стрит, Октябрьского проспекта, - на случай если вы соберетесь туда - справа от большого, напоминающего мексиканскую гасиенду, Макдоналдса; примерно на месте его парковки находилось общежитие ремесленного училища при заводе сельскохозяйственных машин имени Ухтомского.
Вымощенную площадку перед зданием лицея украшает постамент со скульптурой Гагарина. Судя по некоторой разбалансированности членов, космонавт изображен в состоянии не то невесомости, не то эйфории от успеха советской космической программы. Между пьедесталом и ногами - шар и некая железная лента, наверное, "орбита". Памятник несколько лубочный, кто-то даже мог бы назвать его китчевым, однако это тот случай, когда примитивистская форма удачно отражает не "психологию" и "внутренний мир" персонажа, а коллективные представления о нем: над Люберцами парит трогательный человек будущего, ставший со временем добрым духом города, гением места. В 2010 году англичане, планируя праздновать пятидесятилетие первого полета в Лондоне, купили право сделать копию именно с этого памятника.
"Летом 1949 года Юрий окончил шестой класс. Ничего радостного в этом окончании не было. Беззаботные школьные годы прерывались почти на половине. Он все больше понимал, что не суждено уже будет ему первого сентября пойти в седьмой класс и сесть за парту… Семья Гагариных бедствовала. Деревенский домик, который в Клушине разобрали, а на окраине Гжатска поставили своими силами, состоял из кухни и двух тесных комнат; вторая была скорее боковушкой, чем отдельным помещением. А жило здесь восемь душ. Вернулись под родительский кров Валентин и Зоя. Зоя вышла замуж и родила дочь Тамару. Заработки у взрослых членов семьи были мизерными. Отец плотничал по найму в окрестных колхозах, часто с ним вместе надолго уходил и зять. Валентин работал монтером, но сорвался со столба и долго лежал в больнице с угрозой ампутации ноги" (2). Тот же источник утверждает, что это отец, по сути, вытолкнул Гагарина в Москву: "И Юре после шестого класса твердил: иди да иди в ремесленное" (10). В конце концов многие бросали школу сразу после четвертого класса - обязательным тогда в СССР было лишь четырехлетнее начальное образование; дальше всё решали родители.
Так или иначе, летом 1949-го Юрий - очень странно, что без предварительного письма или телеграммы - "прикатил к нам в Москву с деревянным сундучком в руках" (11). К кому "к нам"? "Зацепка у меня была насчет Москвы. Там жил брат отца - Савелий Иванович, работавший в строительной конторе" (8). Разумеется, это было рискованно - рассчитывать на жилплощадь и тем более помощь родственников. По-видимому, Гагарины надеялись на возможности дяди Савелия - который не то "работал на заводе имени Войкова" (14), не то был директором завода "Красный радиатор" (12). Хотя дочь дяди Савелия скромничает - "работал в строительной конторе, заработки маленькие" (11); возможно, "Красный радиатор" возник в сознании Валентина Гагарина потому, что адрес дяди был 2-я Радиаторская улица, дом 2, квартира 4 (слишком много радиаторов для одного эпизода).
Так или иначе, встретили Юрия хорошо, сводили в Третьяковку и в цирк (11) - "показывали столицу со всеми ее красотами" (8), однако когда стали выяснять, куда поступать, оказалось, что "сделать уже ничего невозможно: в Москве экзамены повсюду прошли" (10).
"Но он не может снова вернуться в Гжатск! - горестным шепотом сказала жена" (10).
Почему не может? Темная история.
Тут и возникли эти самые Люберцы:
"- Тогда остается ремесленное училище в Люберцах" (10).
"А затем я отвезла его в Люберцы…" (11).
По правде говоря, весь этот эпизод не выдерживает никакой критики: свалился как снег на голову, неделю развлекались, потом спохватились, прослезились, но вспомнили про Люберцы - и утешились; Гагарины ведут себя так, словно они персонажи "Семейки Адамсов", очень странно.
Есть, однако, альтернативная версия лета 1949-го - которая изложена никак не засвеченным в "Дороге в космос" - и поэтому мало известным каноническим биографам - двоюродным братом Гагарина по материнской линии Владимиром Дюковым, который и тогда жил, и теперь живет в Клязьме. Он утверждает, что летом 1949-го Юрий приехал к ним в Клязьму с братом Валентином: "Тот привез младшего устраивать в столице в ремесленное училище. Но Юру не приняли. Уехали братья домой ни с чем. Юра пошел в 7-й класс в Гжатске. А в последних числах сентября родной брат отца Алексея Ивановича, живший в Москве, прислал телеграмму: "Срочно привози Юру!" В Люберецком ремесленном училище № 10 при заводе сельхозмашин им. Ухтомского был недобор, и Юрин дядя уговорил директора принять племянника с условием: паренек пойдет в 7-й класс школы рабочей молодежи" (5).
Эта версия гораздо более понятная. Летом, в июне, Гагарин со старшим братом Валентином приезжает поступать в Москву. Его никуда не берут - скорее всего потому, что у него закончено всего шесть классов, а берут после седьмого. Раз уж выбрались из дома, братья заезжают в Клязьму к родственникам - а потом возвращаются в Гжатск, не в самом лучшем, надо полагать, настроении. Но затем появляется информация о том, что в Люберцах могут взять и с шестью классами - Гагарин срочно срывается с места, мчится в мир радиаторов - там его подхватывает двоюродная сестра Антонина - и таки поступает. Подтверждается и датировка - в "Поименной книге ремесленного училища № 10", выписка из которой экспонируется в Люберецком музее, написано, что Гагарин зачислен в училище согласно приказу № 140 от 30 сентября 1949 года. Все правильно: "в последних числах сентября прислал телеграмму".
Получается, правда, что Гагарин закрепился в Москве со второй попытки; эта информация показалась неуместной авторам официальной биографии - и они подправили даты своему подопечному.
"Шел август 1949 года. Люберецкое ремесленное училище № 10 осаждали толпы подростков, съехавшиеся из Подмосковья, Смоленской, Калужской и других близлежащих областей" (4). Осаждали; однако, надо сказать, любви с первого взгляда не возникло ни с той стороны, ни с другой. "Юра показался мне поначалу, - рассказывал он <завуч ремесленного училища>, - слишком хлипким, тщедушным. А вакансия оставалась единственно в литейную группу, где дым, пыль, огонь, тяжести… Вроде бы ему не по силам. Да и образование недостаточное: шесть классов" (10). Гагарин, со своей стороны, также не горел желанием посвящать два года обучения странной специальности, с которой не понимал, что ему делать дальше; если уж на то пошло, он "рассчитывал выучиться на токаря" (4), ну или хотя бы на слесаря, "но учеба на этих отделениях, как говорится, не светила" (4).
Директора уболтала Антонина; самого Гагарина - директор училища Иван Степанович Тихонов, "фронтовик, офицер, очень авторитетный среди нас, подростков, человек, - вспоминает Т. А. Чугунов. - Ребятки, говорит, на эти специальности мы вас принять никак не можем, у вас же всего по шесть классов образования. Поступайте на литейщиков-формовщиков, туда возьмем. Мы, конечно, начали протестовать: мол, такие специальности-то не знаем, не нужны они нам. Директор поглядел на нас внимательно и спрашивает: "В Москве памятники стоят, видели? Так это же формовщики и литейщики их отливали. Огненные специальности, очень нужные, и вы будете ими владеть!" И мы согласились" (13).
Небольшое свидетельство о процедуре приема оставил однокурсник Гагарина Юрий Колыванов. Рукопись хранится в музее Люберецкого лицея № 10 в папке с не сулящим ничего хорошего названием: "Начало пути". "Ребят вызывали по списку. Они выходили и останавливались напротив комиссии за столом. В комиссии зачитывали их заявления с просьбой о приеме, справки об образовании и принималось решение о зачислении в группу. Выбор специальностей был невелик, токари, электрики, слесари и формовщики-литейщики. Вскоре мы, поступающие, поняли принцип распределения по специальностям, которым руководствовалась комиссия, - это образование и физические данные поступающих. Ребят с семилетним образованием распределяли в группы токарей и электриков, а тех, кто был с начальным образованием, - в группы слесарей и формовщиков-литейщиков, последних подбирали еще и по физическим параметрам.
…В конце работы приемной комиссии слово было предоставлено старшему мастеру училища. Он сообщил присутствующим в зале родителям тех ребят, которых приняли в группы токарей и слесарей, что на всех в училище не хватает штангенциркулей, и показал его. В то время этот прибор можно было купить на рынках-толкучках".
В тот момент, когда Гагарина со скрипом принимали в самую непрестижную группу во всем училище, мало кто понимал, до какой степени существенным окажется для города решение человека, отвечавшего за работу с абитуриентами. Двоюродная сестра Антонина потерпела неудачу в попытках уговорить завуча - не в смысле чтобы натянуть экзаменационную отметку до троечки (Гагарин все вступительные сдал на "отлично"), а чтобы дали общежитие. Ей было ясно сказано - идите ищите съемную квартиру, мест в общежитии нет.
"Попробуйте устроиться у местных жителей. В прошлом году наши ученики снимали там углы. Антонина и Юрий перешли железнодорожную линию, постучались в самый первый дом. Открыла старуха. Да, конечно, у нее жил ремесленник. И занимался тут, и спал. Тихий прилежный постоялец (она испытующе скользнула глазами по пришедшим). У нее очень хорошие условия, почти что отдельная комната. Берет недорого: всего двадцать пять рублей в месяц. "Почти отдельная комната" оказалась тесным чуланом без окна, отгороженным грязной ситцевой занавеской. В чулан вмещались только раскладные козлы с соломенным тюфяком да больничная тумбочка, заменявшая и стол, и шкаф. Лампочка малого накала болталась на шнуре. Антонина оглядела этот затхлый закуток и за руку вывела брата на вольный воздух. После нескольких неудачных попыток они вернулись в училище. Третий раз за день Антонина постучалась к завучу.
- Ведь он не сможет платить даже одного рубля, поймите. Как-нибудь, хоть в коридор, поставьте кровать.
- Некуда. Не могу!
- Тогда… все равно зачисляйте! Будет у меня в Москве жить" (10).
По косвенным намекам в книжке Л. Обуховой "Любимец века" можно, однако, догадаться, каким образом Гагарины всё же решили эту проблему. Антонина - с которой Обухова подробно разговаривала, но, по-видимому, не всё могла прямо написать, поэтому изъяснялась экивоками - просто разжалобила завуча Горинштейна, задействовав свое женское обаяние. Так или иначе, весы склонились на правильную сторону - Горинштейн отошел на заранее подготовленные позиции и нашел лишнее койко-место. Так что теперь, обнаружив на гербе Люберец взмывающую в космические дали ракету, мы не думаем, что это ошибка и герб принадлежит, допустим, Звездному городку или Королеву. Нет, именно Люберцам: и ракета потому - что сюда взяли учиться Гагарина.
Свидетельства о двух люберецких годах в жизни Гагарина скудны и неразнообразны. Нам не известен ни один мемуарист, который сообщил бы об этом периоде что-нибудь не то что пикантное, а хотя бы не слишком пресное. Фактическим монополистом в этой сфере является один человек, Тимофей Андреевич Чугунов, который учился с Гагариным в одной группе и в Люберцах, и в Саратове (правда, в Саратове всего год: его забрали в армию). Как и Гагарин, этот достойный джентльмен был в оккупации, поступил в "ремесло" после 6-го класса - и затем доучивался (опять же с другом Юрой) за 7-й класс в вечерней школе. Он автор расплывчато озаглавленных мемуаров "С юности на всю жизнь". И тогда как все остальные их одногруппники по ремесленному либо умерли, либо используют технологию "стелс" и никак не проявляются на радарах, Тимофей Андреевич, напротив, жив, здравствует и не делает вид, что автор книги о его однокашнике для серии "ЖЗЛ" - всего лишь еще одно докучливое насекомое, бьющееся к нему в окно.
Как часто бывает в мире, у всех этих удачных обстоятельств обнаруживается оборотная сторона. Чугунов, ставший-таки профессиональным литейщиком, в 1960–1970-х сам работал на Урале директором училища, похожего на люберецкое, поэтому склонен педалировать "воспитательный момент" - и не акцентировать какие-либо "темные стороны" гагаринской личности - ну или, по крайней мере, какие-то любопытные эпизоды, которые, несомненно, должны были случаться, учитывая тогдашний возраст героя этой книги и его склонность к авантюрным поступкам. Нет: "мы чувствовали ответственность, стремление учиться, получить специальность и побыстрее начать работать". Ясно. А было ли что-то "такое"? (Автор вопроса при помощи интонации дает понять, что в идеале ему бы хотелось услышать о причастности юного Гагарина к серии ритуальных убийств.) "Наша лично группа - таких никаких нарушений не было. Приключений особых не было".
"Юра очень любил цветы… поливал цветы и вытирал пыль с горшков. Рассказывал, что у них дома в Гжатске всегда было много цветов" (4). "Был очень способным парнем. Учился исключительно на пятерки, а на экзаменах всегда помогал более слабым товарищам" (4), инициировал культпоходы в зоопарк ("На волков и лис обратили особое внимание" (4)), в Горки Ленинские, в парк Сокольники на встречу с турецким поэтом Назымом Хикметом, Пушкинский музей, театры; Тимофей Андреевич неисчерпаемый кладезь сведений.
Были ли у него какие-то способности, о которых никто не знает? Может быть, он показывал фокусы, курил сигары, умел шевелить ушами? Нет, не курил; а что же? всё то же: фотографировал и играл в духовом оркестре. "Другой раз такую шуточку сотворит с этой трубой!" Многообещающая пауза. "Как начнет реветь - все смеются и закрывают уши от его дудения".
Какое-то юношеское прозвище? (В одном из воспоминаний приведено подозрительное свидетельство о том, что "в шутку прозвали друзья Юрия "Гусь-гагара"" - подозрительное потому, что фамилия мемуариста - тоже Гусев(9).) "Да нет. Для девочек он был "Юрочка" - настолько он привлекательный был, настолько добрый, никогда никого не обидит; улыбка, сам весь как мяч-попрыгун. У него очень память хорошая была, все схватывал на лету. Знал наизусть много стихотворений. В литейной группе ни одной девочки не было, но в других были - мы вечера проводили, танцы, кружки всякие" (1).
Гагарин в люберецком лицее - определяющий пространство элемент внутреннего убранства; цветные панно, бюсты, еще панно - что объяснимо: вам не нужно нанимать дополнительных вербовщиков, когда у вас есть выпускник, по которому ясно, что, если вы хотите попасть на обложку журнала "Тайм", вам вовсе не обязательно проводить юность в местах вроде Итона. Кстати, именно в Люберцах - а вовсе не в Саратове, как считается, - фамилия Гагарина впервые попала в газеты. Гагарину доведется оказываться много на каких обложках, о нем будут писать на первых полосах "Нью-Йорк таймс", "Дейли телеграф" и "Фигаро" - но первой им заинтересовалась "Заводская правда", многотиражка завода имени Ухтомского. 6 июня 1951 года здесь опубликована заметка М. Гурьевой "Экзамены в заводской школе рабочей молодежи". Она выполнена в лаконичной манере, напоминающей твиттер-послания президента Медведева. "В 7-м классе сдают экзамены 32 учащихся. Все они хорошо написали изложение и выполнили письменную работу по алгебре. Первыми до установленного времени сдали работы по алгебре Гагарин, Чугунов, Черножуков, Золотов, Напольская и другие. По этим предметам и по геометрии они получили "пятерки"".
Среди прочих меморабилий в музее демонстрируется реальная парта, за которой сидел Гагарин. Деревянная конструкция выглядит убедительно; было бы здорово, если бы на ней оказалось еще вырезано что-нибудь, что позволило бы получить ответы на вопросы, которые роятся в голове у любого биографа: секс, конфликты, происхождение капитала - что там происходило в голове пятнадцатилетнего Гагарина, угодившего в чужую, наверняка враждебную, небезопасную среду? Но нет, приходится зачехлить лупу не солоно хлебавши.
Как он вообще смог выжить в этом криминальном аду, на окраине послевоенного мегаполиса? Да нет же; Чугунов, учившийся с Гагариным и в люберецком ремесленном, и в саратовском индустриальном, утверждает, что в Люберцах было даже "поспокойнее" - и вообще склонен описывать училище как своего рода тихую гавань. Хорошие преподаватели, забота государства ("были на полном государственном обеспечении: нас учили бесплатно, одели в красивую форму молодого рабочего, предоставили места в общежитии, в столовой вкусно кормили три раза в день, а нам, литейщикам, дополнительно выдавали ежедневно 15–20 граммов сливочного масла и по стакану молока" (4)). Общежитие было одноэтажным, барачного типа, домом, где квартировали и учащиеся, и преподаватели. В комнатах жили по 15–16 человек; кровати обычные, пружинные, не двухъярусные; матрацы набиты морской травой; стол, табуретки, тумбочки. Это откровенничает Т. А. Чугунов; Л. Обухова, с чьих-то еще слов, сообщает и другие подробности: комната здесь часто шла на комнату, а группы "превращались в ватаги" (2). "И в первый же год было у них генеральное сражение с парнями по второму году обучения. Второгодники хотели главенствовать и добивались этого методами откровенного насилия: они становились цепью в узком проходе и ловкими движениями срывали пояса у новичков. Пояса были на защелке под крупной металлической бляхой; раздавался быстрый лязгающий звук - и противник оказывался распояской, в виде, абсолютно унизительном для мужского достоинства!" (2). И вообще, "случалось всякое, особенно в первый год. Даже скоропалительная "забастовка" из-за невыданных спецовок. Заупрямившиеся ребята решили не выходить из спальни и для этого… залезли под кровати" (2).
"Всем учащимся выдали шинели, девушкам коричневые платья из полушерсти. Обедать ходили группами в столовую соседнего весового завода. После голодных лет войны каша с маслом, мясные щи казались <…> царской едой" (6). Да, все это несколько напоминает антураж викторианского работного дома из "Джейн Эйр", но, с другой стороны, то был мир, где дефицит товаров первой необходимости компенсировался государственной поддержкой, а суровость условий и ранний отрыв от родительской заботы - коллективизмом: если ты детдомовский сирота - а таких в их группе было двое - то все демонстрировали тебе сочувствие и старались как-то тебя обогреть; когда кто-то ездил к родственникам и привозил продукты - сирот кормили в первую очередь (1); если ты заболевал малярией и денег на лекарства не было, то можно было рассчитывать на то, что приятели укроют тебя всеми своими матрацами, а сами пока будут спать на голых досках (7).