- Простите, вы, кажется, все время хотите мне что-то сказать?
- Я вам подаю ваши реплики, - отрезал суфлер.
- Благодарю вас, я знаю роль наизусть, - едва пролепетал я.
В оркестре засмеялись. Я не стал ждать решения своей судьбы и убежал из театра. Я по-настоящему тогда испугался. К тому же саблю мне дали гигантскую, папаху на шесть номеров больше, в костюме и гриме я был один - словом, мои партнеры выглядели как нормальные люди, а я - как чучело…"
Кто знает, быть может, этот злополучный провал на оркестровой репетиции позволил впервые испытать настоящее чувство сцены, чувство ответственности за свое выступление. Во всяком случае, по окончании консерватории, после того как Атлантов спел в студенческих спектаклях партии Ленского, Альфреда и Хозе, его зачислили в труппу Кировского театра - там началась его артистическая карьера.
После успеха на Конкурсе вокалистов имени Глинки, неожиданно для себя, Атлантов попал в группу молодых певцов, направленных на стажировку в миланский театр "Ла Скала" на два оперных сезона. Опытный и весьма известный в артистических кругах педагог маэстро Барр сделал все возможное для совершенствования вокального мастерства гостя из России. Под его руководством певец подготовил несколько ведущих партий в операх "Бал-маскарад", "Богема", "Тоска", "Паяцы". Помогал в разучивании партий и маэстро Энрико Пьяцца, много лет проработавший ассистентом у прославленного Тосканини. Вечера Атлантов проводил в театре, где можно было услышать лучших певцов и музыкантов мира. Конечно, столь идеальные условия не могли не дать положительных результатов. "Петь становилось все легче и приятнее, - вспоминал Атлантов, - голос лился без затруднений. Я понемногу приобрел уверенность".
Итогом первых творческих завоеваний артиста стали победы на крупнейших международных конкурсах: первая премия Конкурса имени Чайковского в Москве, лауреатские лавры на Международном конкурсе в Монреале, золотая медаль на софийском соревновании молодых оперных певцов.
Успех на конкурсах расширил границы творчества. Посыпались как из рога изобилия предложения выступать с концертами. Все хотели слушать Атлантова, и он пел, пел иногда чуть ли не еженедельно новые программы, не всегда имея время обдумать их. К счастью, вскоре понял: нужно ограничить камерные выступления, это слишком серьезная область музыки, чтобы допускать торопливость, не обладая чувством меры.
Перед приходом в Большой театр он не стремился петь много оперных партий - выходил на сцену три-четыре раза в месяц и к каждому выходу тщательно готовился. Атлантов понимал и другое: для него была важна творческая обстановка в театре.
Как сделать, чтобы не мешали маленькие страсти, мелкие интересы, обиды, борьба самолюбий? Как изгнать из спектакля обыденность, чтобы каждый выход артиста был праздником для него самого и для всех, кто пришел его слушать?
На эти вопросы искал ответ артист, когда в 1967 году переступил порог Большого театра, где его талант развернулся с поразительной силой и каждый сезон приносил ему все новые творческие победы. Насыщенность, разнообразие репертуара, концертных программ приводили в восторг публику и суровых критиков.
"Атлантов - самое удивительное открытие…", "Блистательное дарование драматического тенора Атлантова, обладающего такими прекрасными качествами, как непосредственность, взволнованность, патетическая сила и мощь великолепного голоса, потрясло парижан", "Атлантов - певец, обладающий отличным голосом и редким артистическим талантом", "…Тенор Атлантов обладает не только подчеркнуто красивым, но и убедительным по своей силе и напряженной интенсивности голосом, мощь которого не может не покорить… Его фортиссимо производит впечатление могучего потока", "Сенсацией стал русский тенор Владимир Атлантов в партиях Германа ("Пиковая дама") и Хозе… У Вены появился любимец!".
Множество подобных восторженных откликов в мировой прессе всякий раз сопровождали выступления артиста. Приглашения следовали одно за другим. Телеграммы и факсы шли из Австрии, ФРГ, Англии, Франции, Японии… Соломон Юрок звонил по телефону из Нью-Йорка: "Володя, когда приедешь в Штаты? Пора, мой друг, пора…"
А сначала были и неудачи. В первом спектакле "Травиаты". Может, Атлантов проявил некоторую растерянность и в какой-то момент растерялся, как в тот день, когда задолго до первого выступления он вместе с другими молодыми певцами, проходившими стажировку в миланском "Ла Скала", вышел однажды на сцену Большого театра в концерте. "Чувства, испытанные в тот вечер, я буду помнить, пока жив, - признался певец. - Это было потрясение. Я находился почти в шоке, пребывая в каком-то волшебном сне, и испытывал состояние, подобное тому, что ощущает человек, которому предстоит впервые прыгнуть с парашютом". Но рядом творили другие люди, и среди них Б. Покровский, Е. Светланов, Г. Рождественский, Г. Вишневская, И. Архипова, которые прекрасно разбирались в оперном жанре и знали, какие потенциальные возможности таило в себе дарование новичка прославленной сцены. К чести Атлантова, он всегда учился. У своих товарищей, партнеров, у тех, кто более всего причастен к высокому искусству.
- Я глубоко убежден, - говорил артист, - что певец, который перестает работать над собой, перестает думать, мечтать, искать, не имеет права называться оперным певцом. Знаменитая Мария Каллас никогда не забывала о том, как она выглядит со сцены, какие чувства, эмоции, мысли могут и должны вызывать у зрителей ее героини с их появлением на сцене.
Питали искусство Атлантова и явления прошлого и настоящего оперного искусства.
Его пристрастие - достижения Марио дель Монако, Франко Карелли, Альфредо Крауса, Пласидо Доминго. "Пожалуй, все-таки, эталоном оперного певца, - заметил как-то артист, - всегда был и остается Карузо - качество его голоса, манера звукоизвлечения, вкус…"
Но прежде всего - и это надо подчеркнуть - Атлантова, как вокалиста, артиста, художника, следует причислить к школе отечественной певческо-театральной культуры. Как живет и распространяется традиция, как она сохраняется и продолжает развиваться? Какая сила объединяет художников на протяжении веков в одно великое культурное братство - национальная ли психология, общие нравственные установки, сходные условия существования? Наверное, и то, и другое, и третье, и еще многое, многое другое, что не поддается точному анализу. Тут, пожалуй, не место вести долгий разговор. Важно понять, что раз уж идет речь о певце, сошлюсь на авторитет Шаляпина: "Если в них (формах искусства) есть жизнь - плоть и дух, - то эта жизнь должна обязательно иметь генеалогическую связь с прошлым".
В формах искусства Атлантова ощутима полнокровно бьющаяся жизнь, и его исполнительское творчество имеет непосредственную связь с традициями - более всего, как было сказано, вскормившими его традициями русского искусства. Это и удивительно органичное проникновение в пласт народной песни. Уместно привести тут знаменательные слова Проспера Мериме, сказанные, правда, Тургеневу и относящиеся к литературе, но в равной степени пригодные для характеристики национального искусства и исполнительства: "…Ваша поэзия ищет прежде всего правду, а красота потом является сама собой".
И еще на одном замечательном свойстве русского мастера хочу остановиться - на развитом чувстве этического начала. Кажется, что воплощать добро на сцене, утверждать положительные идеалы - естественное, данное ему природой стремление, идущее также от национальных культурных традиций. Прекрасно сформулировано это в "Книге о Новом театре" Бенуа: "Герой может погибнуть, но и в этой погибели важно, чтобы чувствовалась радость улыбки божества". Не то ли самое ощущали слушатели, переживая состояние катарсиса в финалах и "Отелло", и "Пиковой дамы", и "Кармен", когда ведущие партии исполнял Атлантов? Две из названных - партии не русского репертуара. Поразительное умение проникнуться другой психологией, выйти за рамки своих национальных особенностей издавна было свойственно представителям русской культуры.
Еще одно важнейшее для художника качество было присуще Атлантову сполна - ответственность перед своим талантом. В чем она? Прежде всего в неусыпном самоконтроле. "Самое главное для певца, - считает артист, - слышать себя, анализировать свои выступления. Это то, что должен уметь каждый профессионал. Я выбираю партию в зависимости от того, могу ли я с ней справиться в данный период времени (это значит спеть так, как я себе ее представляю), и стараюсь, чтобы мои желания не перехлестывали мои возможности. Берясь за какую-нибудь роль, я оцениваю себя со стороны - в виде самостоятельно существующего явления, явления артиста".
Как человек и как художник, Атлантов был и остается максималистом, что проявляется в самой преданности делу. "Я обожаю оперу, я именно оперный певец. Это моя одна, но пламенная страсть. И только в опере наиболее полно раскрылись мои певческие, музыкантские и человеческие возможности". На вопрос, что помогает ему в работе, он непременно отвечал: "Жизнь, терпение и, конечно, в первую очередь, сама музыка!"
Случались ли в творчестве певца просчеты? Безусловно, как у всякого ищущего художника. Помню его концерт в Большом зале консерватории, составленный из произведений Чайковского, Рахманинова, Шуберта, Грига, Пуччини… Заслуженный артист России, 30-летний солист Большого театра, не произвел на меня того впечатления, которого обычно ждут от звезды, уже завоевавшей симпатии публики. Голос звучал великолепно, а тем не менее, например, трактовка романсов Чайковского осталась в стороне от композиторского замысла. Певец скорее повествовал, чем заново переживал то, что взволновало композитора. Да и партия фортепиано (ее исполняла супруга певца, Фарида Халилова), которая в романсах Чайковского не менее значительна, чем вокальная, не предстала равноценной в интерпретации пианистки. Любопытно, что и музыкальные критики отметили недостатки сопровождения фортепиано. Что поделаешь, болезни роста почти всегда имеют место.
Из четырех десятилетий жизни на сцене двадцать один год Атлантов провел в стенах Большого театра. Здесь он удостоился высоких государственных и международных наград, званий, титулов и подготовил весь свой оперный и камерный репертуар. Здесь он обрел и вторую любовь в лице Тамары Милашкиной, великолепной певицы, исполнявшей заглавные партии в операх "Евгений Онегин", "Пиковая дама", "Война и мир", "Тоска", "Аида", "Фауст", "Трубадур"… Ее голос, чрезвычайно богатый, мелодичный, необычайно выразительный, выделялся среди других сопрано театра, что позволяло певице выступать в сольных концертах с большой и сложной программой, иметь шумный успех на всех лучших оперных сценах мира. Мне запомнились в исполнении Тамары Милашкиной Лиза в "Пиковой даме", Тоска в одноименной опере и Наташа Ростова в "Войне и мире", словно сошедшая со страниц романа Л. Толстого.
Когда заходил разговор о театре, я ощущала искреннюю заинтересованность артиста. Он, постоянно пребывая в сомнениях, размышлениях, в поисках путей к совершенствованию, был счастлив успехами и радостями коллектива и переживал недостатки или случавшиеся, правда редко, срывы как нечто сокровенное, личное, неотделимое от собственной судьбы. Он справедливо считал, что все без исключения спектакли Большого театра должны идти на самом высоком профессиональном уровне от первой ноты увертюры до закрытия занавеса. "Исполнительство, режиссура, оформление - все должно соответствовать самым изысканным вкусам и мировым критериям. Мастерством обязан обладать каждый человек, причастный к театру. От артиста до рабочего сцены. Тогда не будет дырок в занавесе, фальшивых нот, гремящего оркестра, накладок в декорациях, которые, увы, бывают. Режиссер должен любить певцов, их голоса, как и дирижер, и любой другой создатель спектакля".
Казалось, ничто не предвещало неожиданной бури. Атлантов находился на вершине оперного искусства и уже достиг международного признания. Он выступал в компании лучших певцов мира - Николая Гяурова, Лючано Паваротти, Пласидо Доминго, Николая Гедды, Ферруччо Тальявини, Пьетро Капуччилле, Алена Ванцо, Миреллы Френи… Директор миланского "Ла Скала" Паоло Грасси, руководитель Венской оперы, известный музыкант Клаудио Аббадо шлют ему приглашения за приглашением. И вдруг… Словно бомба разорвалась в июне 1988 года. Газеты запестрели сообщениями об уходе знаменитого певца из Большого театра. Читатели, поклонники оперного искусства, потребовали открытых и аргументированных объяснений на страницах газет от руководства театра, Министерства культуры о причинах "освобождения солиста оперы от занимаемой должности". Увы, аппаратно-административный глас молчал: сказать народу было нечего. А народ хотел знать правду. Под нажимом общественности кое-какие издания пытались разгадать "секрет" столь стремительного ухода артиста с именитой сцены. Строились всевозможные догадки и предположения. Наконец 3 июля 1988 года газета "Труд" поместила информацию под заголовком "Гастроли в Испании". В ней говорилось, что певец ушел из Большого театра, поскольку, дескать, ему не разрешили гастрольную поездку в Испанию. Вот дословный комментарий публикации самим Владимиром Атлантовым: "Не берусь судить о доброкачественности сведений, полученных редакций от дирекции театра. Однако, мне кажется, я должен внести для миллионов читателей газеты ясность.
О гастролях такого рода театр извещается Госконцертом как минимум за год. О моих гастролях в Испании, Австрии и ФРГ в театре также знали заблаговременно. Мне предстояло участвовать в четырнадцати спектаклях, которые были запланированы в театрах этих стран. В соответствии с этим строилась и моя занятость в репертуаре Большого.
Тем не менее планирующие органы ГАБТа СССР неожиданно сочли нужным поставить названные в информации "Труда" спектакли "Каменный гость" и "Паяцы" именно во время моих гастролей. Столь же внезапно, за день до моего отлета в Испанию, администрация театра известила Госконцерт о том, что она не может разрешить мне этой поездки.
Ясно, что гастроли подобного уровня не могут и не должны зависеть от личного отношения того или иного руководителя к артисту. Более того, такое неуважительное, безобразное отношение к актеру - известному ли, начинающему ли - не должно иметь места в Большом театре, как, впрочем, и в любом другом.
Что же касается утверждения об угрозе исключения опер "Каменный гость" и "Паяцы" из репертуара, то такое просто невозможно, ибо они шли на сцене и во время моего отсутствия, так как в каждом из этих спектаклей несколько составов исполнителей.
Я вынужден был подать заявление об увольнении, но не это, не гастроли явились главной причиной моего ухода… У всех у нас есть представление о Большом театре как о флагмане нашей культуры. И если в нем начинает преобладать командно-приказное начало с методами запугивания, то о какой свободе творчества и о каком благополучии может идти речь?…" И далее: "Из-за сложных отношений с художественным руководителем не вижу возможности в ближайшем будущем выступать в любимом театре…"
Атлантов уехал в Австрию. Его пригласил работать в Венской государственной опере продюсер Рудольф Рааб. Имя певца замелькало в прессе, в рекламе телевидения, на театральных афишах в Англии, Испании, Германии, США… Ему продолжает аплодировать мир, потому что истинная красота всегда современна.
Игорь Моисеев
После сольного концерта в "Карнеги-холл" в 1972 году Соломон Юрок организовал для меня ужин в нью-йоркском отеле "Уолдорф-Астория".
- Послушай, Милочка, что у вас за порядки в Москве? - возмущался Юрок, когда речь зашла о гонорарах советских артистов в зарубежных турне. - Вы же, по существу, крепостные, вас грабят, как хотят. Я оплачиваю стоимость проживания в отеле, а с вас Госконцерт эту сумму вычитает. Вычитает даже стоимость завтрака, если он входил в стоимость номера. Что за вандалы? Подарил "мерседес" Моисееву и чек на пять тысяч долларов (по тем временам значительная сумма), так у него председатель Комитета культуры деньги отобрал. Да и взять автомобиль ему долго не разрешали. Ваши начальники - люди или акулы?
Что я могла ответить Юроку? Да, Госконцерт фактически состоял у нас, артистов, на содержании и пожирал львиную долю заработков. Я знала, что, привозя в страну миллионы, Моисеев и его ансамбль не могли порой из-за бедности приобрести самое необходимое для работы. Но знала я и другое: Моисеев не стремился стать миллионером, богатство ему было "ни к чему", и презент Юрока великий артист воспринимал как обычный рядовой сувенир. Миллионы никогда ему не казались признаком благополучия и счастья. Никогда он и не мечтал стать знаменитым, даже будучи более полувека на вершине Олимпа мировой популярности. Хореограф прежде всего заботился о том, чтобы создать людям душевный комфорт, сделать их духовно богаче, подарить минуты удовольствия, радости и откровения.
"Многие годы плодотворной жизни труппы, сотни танцев, составляющих ее репертуар, миллионы зрителей в десятках стран мира, тысячи городов, где мы выступали с концертами, - вот что является смыслом моей жизни, дает мне силы постоянно искать, дерзать, творить" - такими словами закончил Моисеев пресс-конференцию в той же "Астории" в дни очередного визита ансамбля народного танца в США осенью 1970 года. Он говорил с американскими журналистами искренне, правду, и только правду, потому что никогда не кривил душой. Его девиз "Сегодня лучше, чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня" стал девизом эпохи, и я всегда пристально следила за всеми новинками, рожденными богатейшей, уникальной фантазией хореографа. Ведь народный танец и народная песня, как брат и сестра, имеют много общих черт. И, соприкасаясь с творчеством Моисеева, в том числе с его зарубежными танцами, я улавливала ускользающие порой от внимания штрихи художественной палитры балетмейстера, которые помогали мне потом создать свой портрет песни, берущей свое начало в национальном фольклоре, будь то Япония или Корея, Италия или Болгария.
Всякий раз, просматривая работы Моисеева, я снова и снова проникаюсь уважением к масштабу его таланта, к его целеустремленности и преданности искусству. У меня не вызывает сомнений его подход и методы реализации того, что, казалось, сулило какую-то политическую или личную выгоду, хотя его мировоззрение, творческая деятельность, да и сама жизнь формировались под воздействием известных исторических условий, о которых уже немало сказано и написано. Импульс, исходивший от работ Моисеева, и те вершины, которые одолел хореограф, остаются непреходящими ценностями, неотделимыми от нравственных процессов развития мировой культуры в самом высоком смысле слова. Хореограф рассматривал искусство в развитии художественного дарования артистов своего ансамбля до самого высокого уровня - уровня, достигнуть которого до сих пор не в состоянии другие танцевальные коллективы, несмотря на все их старания и материальные возможности.